Путь сквозь лес

Да – адреналина в крови Кэти Майклс было в избытке, и те тревоги, от которых ограждает ее муж – или она его! – были полностью забыты с первыми резкими взмахами дирижерской палочки, призывающей к вниманию. Зал затих, и с первыми тактами увертюры опера "Микадо" началась. Она быстро взглянула в одно из зеркал: набеленная, черноволосая, с ярко-красными губами японская девушка смотрела на нее. Она знала, почему Дэвид считает ее такой привлекательной. Дэвид... конечно, он изрядно старше ее, и его прошлое ей не совсем известно. Но она любила его и готова для него на все.

19.50.

В полиции округа, в камере предварительного заключения, все еще оставались четверо подростков: двенадцати, четырнадцати и двое семнадцати лет. Все вместе, дружным коллективом, они представляли собой грозную силу в восточном Оксфорде, как ни посмотри, но каждый в отдельности здесь выглядел неважно. Довольно скоро после ареста вся бравада этого квартета рассыпалась в прах. Сержант Джозеф Роулинсон, глядя на одного из семнадцатилетних парней, видел перед собой нервного, упрямого и не очень хорошо владеющего речью малого. Пропали хвастовство и угрозы, щедро рассыпаемые в кабине полицейского фургона, когда его забирали из дома, – теперь же полиция отпускала его.

– Эти вещи были у тебя, сынок?

– Предположим, да.

Роулинсон аккуратно, одну за другой, поднимал их и передавал через стол: пятерка, один фунт, еще один, пятьдесят пенсов, несколько пенни, так? Расческа, сигареты "Мальборо", дешевая зажигалка, упаковка презервативов – остался только один, два талона на автобус, один голубой фломастер, так?

Угрюмо уставившийся перед собой парень промолчал.

– А это! – Роулинсон поднял дневник в красном переплете и быстро пролистал тесно разлинованные страницы, прежде чем положить его в свой карман. – Это мы придержим, сынок. Теперь подпишись вот здесь. – Он передал листок с машинописным текстом и показал пальцем на нижний край.

Десять минут спустя Филип Далей снова сидел в полицейском фургоне, на этот раз направляясь домой.

– Удивляетесь небось на них, сержант? – завел разговор один из констеблей, когда Роулинсон заказывал кофе в столовой.

– Гм-м... – Джо Роулинсону не хотелось особенно распространяться на эту тему: его собственный пятнадцатилетний сын за последние полгода стал таким "большевиком", что мать всерьез забеспокоилась.

– Ну а все же с этим – как его? – законом об угонах при отягчающих обстоятельствах. Штрафы без ограничений! Это заставит их немножко задуматься.

– Сначала их всех надо успокоить.

– Не слишком ли ты размяк, сержант?

– О нет! Я только тверже стал, – спокойно ответил Роулинсон и, взяв кофе, пошел к пустому столу в дальнем углу столовой.

Этого парня он не узнал. Но имя вспомнил сразу – помнил его еще с прошлого лета, когда работал под началом главного инспектора Джонсона в Бленхейме. Конечно, можно считать это одним из маленьких ничего не значащих совпадений, которые часто случаются в жизни, – если бы не дневник. Кое-что там записанное вызывало серьезное беспокойство. Он был почти уверен, что встретит своего прежнего шефа Джонсона в субботу или воскресенье на бушующей улице среди обломков кирпичей и осколков разбитых бутылок, но кто-то сказал ему, что тот в отпуске – удачливый, скотина! Тем не менее Роулинсон решил связаться с ним, как только сможет: например, позвонит завтра.

20.15.

Андерс Фастен, молодой чиновник шведского посольства, наконец нашел искомое. Поиск был долгим, и он понял, что если держать папки в более систематизированном порядке, то можно было бы сэкономить очень много времени. Он обязательно упомянет об этому шефу, и – кто знает? – возможно, на следующий заковыристый вопрос о паспортах ответ найдется через считанные минуты. Но он был доволен, что нашел, это важно – было ему сказано. В любом случае шефу будет приятно. А он очень хотел угодить шефу – она была такой красивой.

21.00.

Сержант Льюис вернулся домой из Главного управления полчаса назад, поужинал: вареные яйца (два), сосиски (шесть) и чипсы (тьма), сел в любимое кресло и включил новости. День прошел очень неплохо, очень...

Разумеется, особенно обрадовала Морса фотография Алистера Мак-Брайда, еще больше он был доволен самостоятельным решением Льюиса напечатать полицейские розыскные листовки и поместить фотографию в завтрашнем выпуске "Оксфорд мейл" и в пятницу – в "Оксфорд таймс" и в "Ивнинг стандарт".

– Мастерский удар! – воскликнул Морс. – А что навело тебя на мысль об "Ивнинг стандарт"?

– Вы сказали, что он, вероятно, в Лондоне, сэр.

– А-а.

– Вы случаем с ним не встретились там? – усмехнулся счастливый Льюис.

После прогноза погоды – еще один отличный солнечный день с температурой от двадцати двух градусов на юге – Льюис запер парадную дверь на засов, предварительно взяв два обязательных пакета молока, стоящих перед ней, и решил пораньше лечь спать. Услышав, как жена во время мытья посуды напевает уэльскую песенку, он прошел на кухню и обнял ее.

– Я иду спать – немного устал сегодня.

– Доволен – судя по твоему виду. День был хороший?

– Весьма.

– Это потому, что твой чертов Морс уехал и дал тебе самостоятельно поработать?

– Нет. Действительно, нет.

Она вытерла руки и повесила кухонное полотенце.

– Тебе нравится работать на него, не так ли?

– Иногда, – согласился Льюис. – Мне кажется, он, как бы это выразить, поднимает меня немного, если ты поняла, о чем я.

Миссис Льюис кивнула.

– Понимаю, – ответила она.

2230.

Вот уже полчаса, как доктор Алан Хардиндж решил, что настало время взять такси и отправиться домой. Но продолжал потягивать виски в "Белом олене", узком пабе рядом с книжной лавкой "Блеквелл". Вторую из его лекций безусловной удачей назвать было нельзя. Он понимал, что текст еще недостаточно отрепетирован, прочитал он ее поверхностно. А весьма посредственное меню включало всего один стакан вина.

Тем не менее, сто фунтов есть сто фунтов...

С недавних времен он обнаружил, что ему становится все труднее напиваться, как бы сильно он ни старался. Он уже несколько месяцев не читал приличной литературы. В молодости Киплинг был его кумиром, и сейчас он смутно припоминал слова одного из его коротких рассказов: что-то о пребывании в преисподней, где "алкоголь уже не действует и душа человека гниет вместе с телом". Он знал, что становится все более сентиментальным, и открыл свой бумажник, чтобы посмотреть на фотографию девочки... Он вспомнил ту мучительную тревогу, которую испытали оба – и он и жена, – когда она впервые вернулась домой действительно поздно, а затем эта ужасная ночь, когда она не вернулась домой вообще. Теперь же впереди почти невыносимая пустота, когда она не вернется домой никогда, никогда...

Он вынул и фотографию Клэр Осборн, лежавшую среди кредитных карточек и клубных членских билетов: маленькая паспортная фотография – она глядит прямо перед собой на фоне стены какого-то киоска – не очень хорошая фотография, – хотя на ней она вышла очень похоже. Он отложил фото в сторону и допил стакан. Смешно продолжать с ней связь. Но что он мог с собой поделать? Он любил эту женщину, он вновь начал различать симптомы любви, легко мог различить эти симптомы и в других – или, вернее, их отсутствие. Он, например, отлично понимал: жена его больше не любит, но никогда не отпустит; знал также, что Клэр никогда его не любила и прервет их отношения завтра, если ей так будет удобно.

И еще в этот вечер его беспокоила одна вещь – беспокоила все больше с тех пор, как ему нанес визит главный инспектор Морс. Он, разумеется, ничего сейчас предпринимать не станет, но рано или поздно, он был уверен, придется раскрыть правду о том, что случилось год назад...