Путь сквозь лес

Вскоре Луиджи Бертолезе снова углубился в изучение списка участников заезда в 14.00 в Сандаун-парк, особенно присматриваясь к данным лошади по имени Чистая Англичанка. Он взглянул на одну из двадцаток, лежащих перед ним, и подумал: "А не сам ли Бог нашептывает ему подсказку?"

– Теперь ты понял, старина? Ты видишь? – громогласно восклицал Морс, заканчивая вторую пинту. – И все благодаря тебе. Как всегда!

Льюис смог понять: на этот раз он оказался в состоянии увидеть все совершенно отчетливо. В этом и заключалась для него радость работы с этим странным человеком по имени Морс – человеком, который каким-то непостижимым образом умел выбраться из смирительной рубашки обстоятельств всякого преступления и взглянуть на него как бы извне, из какой-то отдаленной точки. Вообще-то это было несправедливо! Вместе с тем Льюис был очень горд от сознания того, что он, со всеми его недостатками, служит (как сейчас) катализатором хитроумных химических реакций в мозгу Морса.

– Будете обедать, сэр?

Морс держал перед ним речь вот уже полчаса – спокойную, но страстную. Было уже 12.15.

– Нет. Сегодня свою порцию калорий я получу в жидкой форме.

– Хорошо, я думаю, что возьму себе...

– Вот! – Морс достал драгоценную двадцатку из бумажника. – В разгул не пускайся! Возьми себе сандвич с сыром и еще одну пинту для меня. – Он толкнул свой бокал через шатающийся столик. – И возьми у них что-нибудь подложить под ножку столика.

Несколько секунд, стоя у бара, Льюис глядел на своего шефа. В зале сидело еще несколько посетителей. Один из них, молодой человек, уставился с почти неприличным благоговением в стекла очков довольно простенькой молодой женщины, расположившейся рядом с ним. Он выглядит, решил Льюис, почти столь же счастливым, как и главный инспектор Морс.

Глава сорок пятая

Его пристрастие к выпивке заставило меня контролировать Асперна Вильямса некоторое время, пока я не понял простой истины: колеса нуждаются в смазке, если только подшипники не из нейлона. Он мог обходиться без смазки и оставаться неподвижным или двигаться – если мог преодолеть сопротивление.

Бодрствующая жизнь

Асперна Вильямса

В своей лаборатории доктор Лаура Хобсон приступила к заключительному отчету по результатам анализа костей из Витхэма. С этими костями она не расставалась весь уик-энд. Уже на ранней стадии исследования она заметила небольшую канавку на нижнем левом ребре: конечно, это мог быть след, оставленный грызунами, но выглядел он весьма отчетливо – небольшая V-образная отметина. Складывалось впечатление, что кто-то намеренно сделал отметку на ребре – ножом или ему подобным орудием. Важно ли это? Нет, это неправильный подход. Это важно – без вопросительного знака. Странно, что Лаура была не прочь заработать несколько баллов в своем первом самостоятельном исследовании. В любом случае ей очень хотелось немножко приблизиться к странному полицейскому, который монополизировал ее мысли в течение нескольких последних дней. Удивительно, как это вы не можете изгнать кого-то из своих мыслей, как бы энергично ни пытались сделать это. А Лауре в этот уик-энд, чувствовала она, в пору было обращаться по поводу Морса в антимонопольную комиссию...

Она еще раз изучила фотографии, сделанные на месте преступления, и с легкостью определила на них ту кость, которая сейчас вызывала ее интерес. Она явно оставалась на месте – не была смещена, как многие другие. Лаура в достаточной степени была уверена, что насечка, которую выявило ее терпеливое исследование, вряд ли следствие воздействия зубов какого-то дикого зверя, оторвавшего свой кусок от еще покрытой плотью кости. Могла ли царапина быть следом ножа, раздумывала она: в конечном итоге она же работала по делу об убийстве, разве не так? Следовательно, если это не лисица, не барсук, не птицы... Она снова приникла к окулярам мощного микроскопа, настроенного на поверхность верхней части ребра, но заранее знала, что определенного экспертного заключения в данном случае не сделаешь. Самое большое, что она могла позволить себе, – предположение в отчете, что отмеченная насечка, расположенная поперек нижней левой реберной кости, возможно, является следствием воздействия режущего остроконечного орудия – например, ножа. И, если это был нож, который проник в нижнюю часть грудной клетки, он, возможно, и был причиной смерти. Тело должно было обильно кровоточить, и кровь наверняка пропитала одежду (если таковая была на теле) и почву под телом. В таком случае ни зима, ни опавшие листья, ни мусор, накапливающийся при отмирании окружающей растительности, не могли полностью уничтожить следы крови. Этой частью исследования занималась Сельскохозяйственная исследовательская станция университета (по совпадению расположенная в Витхэме), и, несомненно, она скоро получит результаты. Ну и что? Даже если будут обнаружены отчетливые следы крови, самое большее, что она узнает, – группу крови, и Морс сможет удостовериться, что это тело человека, убитого на месте. Большое дело!

Морс! Она слыхала, что он весьма придирчив по части произношения и грамматических ошибок, и старалась произвести как можно лучшее впечатление. Исписав половину первой страницы отчета, она засомневалась в одном из слов и, углядев на полке у Макса словарь, проверила правописание слова "отчетливые".

В тот же день в управлении полиции «Темз-Вэлли» другой составитель отчетов взглянул в «Карманный оксфордский словарь» (по поводу слова «процедурный»). Орфографические ошибки встречались в трудах Льюиса не столь уж и редко, но с каждым днем он писал все грамотнее. Сейчас он оформлял результаты расследования, проведенного в Швеции, и был (как и его шеф) совершенно счастлив.

В 16.00 миссис Ирма Эрикссон негромко постучала в дверь комнаты своей дочери и внесла поднос с вареным яйцом и двумя тостами, намазанными маслом. Грипп был тяжелым, но больная чувствовала себя уже гораздо лучше. Внутреннее напряжение у нее почти исчезло.

Как и у ее матери.

В 18.45 состоялась первая – ну, хорошо, первая серьезная – репетиция «Микадо». Вы знаете, просто удивительно, сколько всегда находится местных татантов; еще более удивительно, с каким желанием, почти страстью местные таланты готовы посвятить массу времени любительскому театру, как послушно (в данном случае) они подчиняются довольно нелепым требованиям режиссера, который думает, что знает – и на самом деле знает – секреты привлечения публики, обеспечения последующих хвалебных рецензий в местной прессе, секреты расстановки наиболее талантливых вокалистов на ключевые роли и превыше всего секрет улаживания мелких склок и ревности, неизменно возникающих в такого рода авантюрах.

Три часа, сказала его жена, или около того. И Дэвид Майклс терпеливо ждал с 2.30. До дома было сравнительно недалеко – вдоль аллеи, мимо паба, затем вправо по дороге в лес – всего лишь чуть больше мили, но темнело, и он не собирался полагаться на случай, имея такую красивую жену. Талантливую жену. В прошлое Рождество она была одной из хористок в "Обзоре деревенской жизни", но все согласились, что она заслуживает лучшей роли в следующей постановке. Вот она и получила повышение: сейчас ей досталась роль одной из трех японских девочек-школьниц. Отличная роль. Легко заучивается.

Наконец в 22.10 она появилась, и заждавшийся Майклс немедленно повез ее к "Белому оленю".

– Как обычно? – спросил он, когда она села на табурет у стойки бара.

– Пожалуйста.

И Майклс заказал пинту "Лучшего горького" для себя и смесь апельсинового сока с лимонадом, известную под названием "Святой Климент", – смесь, созданную для того, чтобы держать звонарей всего мира в состоянии постоянной трезвости.