Язык ада.

XXIX

Уже смеркалось. Мы шли по пустынной улице.

— Вы мне рассказали свою историю. Сейчас — моя очередь.

Я сказал, что устал и хотел бы вернуться в отель.

— Это займет всего десять минут. Мне нужен свидетель, я уже говорил.

Мы подошли к входу в муниципальный музей. Гимар постучал в дверь. Поскольку нам не открывали, он начал стучать настойчивее, пока в окошке не показалось лицо седого мужчины. Сперва я подумал, что это был старик, потом я понял, что мужчина был ненамного старше меня.

— Комиссар…

— Нам надо войти.

— А кто это с вами?

— Я его привел в качестве свидетеля.

— Свидетеля чего?

— Того, что, если не откроешь дверь, я буду стрелять.

Мужчина снял цепочку.

— Луго — хранитель музея, хотя хранить здесь особенно нечего.

Мужчина зажег свет. Под потолком, прямо у нас над головой, висела челюсть кита. В витринах стояли забальзамированные птицы, посуда, морские инструменты, кости животных. На стене висела фотография маяка, сделанная полвека назад.

— Я хочу спать, комиссар, — сказал Луго.

— Как я тебя понимаю. Активная ночная жизнь.

— Я рано встаю.

— До рассвета.

Комиссар осмотрел все углы в двух залах и двинулся в сторону коридора. Мужчина преградил ему дорогу.

— Что вы ищете?

Комиссар с силой отодвинул его и пошел в глубину здания. Смотритель не последовал за ним. Гимар открыл одну дверь, потом вторую и наконец вошел в последнюю.

— А вы кто? — спросил меня смотритель.

— Переводчик, — ответил я.

Комиссар вернулся с булавой из мангового дерева, завернутой в грязную парусину. Луго наблюдал за ним безо всякого интереса, будто бы все это его не касалось.

— Этим ты убиваешь животных?

— Я уже давно забросил охоту.

Гимар замахнулся булавой над головой Луго. Он остановил ее на весу, сделав вид, что ему стоило больших усилий ее удержать. Хранитель музея вжался в стену.

— Когда я понял, что это были вы, я подумал: Луго сошел с ума. Выходит по ночам убивать тюленей. Но потом я услышал разговоры пожарных об эпидемии, и все жители деревни враз заделались морскими биологами и начали говорить об эпидемии. Странная эпидемия — с разбитыми черепами. Сколько тебе платили?

— Двести, — сказал мужчина. Он явно гордился цифрой.

— Триго и Диелс? Двое наших пожарных? Но зачем?

— Они мне не говорили зачем. Мне платили и все. Двух было достаточно, они мне говорили, что три — еще лучше.

— Ты даже не знаешь, зачем ты их убивал?!

— Меня это не интересовало. Работа закончилась. Я вам клянусь, что закончилась.

— Я не понимаю нелюбопытных людей. — Комиссар поднял булаву. — Я конфискую оружие преступления, и чтобы я больше тебя не видел на пляже. Подумай об этом как следует, я вообще не хочу тебя видеть — нигде. Есть какие-то новости, когда открывают музей?

Луго отрицательно покачал головой.

— Директор говорит, что нет фондов. Сначала надо отремонтировать крышу и сломанные трубы…

Комиссар повернулся к нему спиной.

— Когда-нибудь мы придем сюда на экскурсию с гидом, — сказал он мне.

Слегка успокоившись, он пошел к двери. Луго быстро закрыл за нами дверь, как будто боялся, что комиссар может вернуться.

Мы пошли по берегу. Я боялся, что у комиссара были другие планы, и наша прогулка еще не закончилась. Но он шел за мной, не предлагая изменить маршрут.

— Вы его не арестуете?

— Нет, это несчастный бедняк.

— А для чего пожарным понадобилось, чтобы он убивал животных?

— На самой окраине Сфинкса есть пара улиц, считающихся как бы свободной территорией. Притоны, где играют в рулетку и в карты, и ранчо, где три или четыре женщины, живущие здесь несколько лет, принимают водителей грузовиков или портовых рабочих.

Десять дней назад одного убили в пьяной драке или, может, сводили счеты; хозяин одного из заведений, сам пьяный в сосиску, оттащил тело в воду. Но забыл, что нельзя оставлять тела возле берега — оно всплывет и вернется. Потом, когда этот человек протрезвел, он попросил пожарных урегулировать вопрос. Когда мертвец всплыл, пожарные завернули его в тюк парусины и вывезли в море, подальше. Но еще раньше они запустили слух об эпидемии, чтобы никто ничего не заподозрил, если вдруг кто-нибудь видел, как они выходят в море. Они уже проворачивали подобное пять лет назад, еще до моего приезда, и тогда все сошло им с рук. Сейчас они повторили свой старый трюк.

Было холодно, изо рта у Гимара шел пар. Мы подошли к дороге, сворачивающей прочь от моря.

— Вы сами-то верите, что все закончилось? — спросил он меня.

— Насчет тюленей?

— Насчет самоубийств.

— Да. Больше никто не знает язык, за исключением Зуньиги, но он сейчас под присмотром врачей.

Гимар протянул мне руку. Я простился с ним с облегчением.

— Завтра вы все уедете. Судья разрешил. Судью не интересует, что происходит здесь, в Сфинксе. Единственное, что он хочет, — поскорее забыть обо всех неприятностях.

Комиссар ушел. Я слышал его удаляющийся голос; не знаю, пел ли он или разговаривал сам с собой.

XXX

Когда я вошел в отель, консьерж снимал с доски объявлений информацию о нашем конгрессе, заменяя ее цветными брошюрами о встрече исполнительного комитета нефтяной компании. Кун наблюдал за его работой с видом свидетеля грабежа.

Он не спросил меня о комиссаре. Он был весь во власти своих мыслей.

— Мы собирались опубликовать все доклады конгресса, но теперь ничего не получится, — сказал он.

— Почему?

— Половина выступлений не состоялась. Мы только и говорили, что об этих смертях, и почти не говорили о переводах.

— Напротив, — сказал я. — Все, что случилось, связано с переводом.

Он ни о чем не спросил меня. Он не хотел никаких объяснений.

— Завтра утром мы уезжаем тремя группами, — сказал он. — Недавно звонил комиссар и сообщил, что судья подписал разрешение.

Переводчики уже поужинали. Они пили кофе и обменивались адресами. Я уговорил бармена приготовить мне овощной суп. Пока мне готовили еду, я поднялся к себе в номер, чтобы оставить там куртку. Я позвонил Елене, чтобы сообщить о своем возвращении, но ее не было дома, или она спала, и я оставил краткое сообщение на автоответчике.

Когда я вышел из номера, в глубине коридора я увидел Анну. Стараясь не шуметь, я последовал за ней. Она поднялась на один этаж по внутренней лестнице.

— Ты к Науму идешь? — Мой голос ее испугал.

— Да.

— Оставь его. Даже если ты ему обещала.

— Я ничего ему не обещала.

— Он тебе лжет.

— Нет. Он солгал мне всего один раз и никогда больше этого не сделает. Прошло уже десять лет. Он уговорил меня остаться с ним.

Позже, намного позже я нашел ответ, которого она не просила.

— Потом он оставил меня одну в незнакомом городе. Он не осмелился вернуться ко мне.

— Это причина, чтобы его ненавидеть, а не идти к нему в номер.

— Мы с Наумом говорим на одном языке. И существует еще одна вещь, которую никто больше не сможет понять.

Анна поцеловала меня в щеку.

— Завтра не уезжай, не попрощавшись со мной, — попросила она и вошла в номер 340. Номер Наума.

Я ел в одиночестве, размышляя о будущей книге «Язык Ахерона», которую Анна с Наумом напишут вместе.

Книга расскажет о происхождении мифа, о тех следах, которые он оставил в культуре на протяжении веков; в последней части книги будут описаны события, произошедшие в далекой южной деревне, в недостроенном наполовину отеле. В книге будет даже намек, в неожиданном автобиографическом излиянии, что в эти тяжелые дни авторы пережили возрождение старого романа и как бы вернулись в молодость.

Авторы напомнят о мучениках, павших во имя языка, но не коснутся недоразумений. Книга закончится списком тех, кому авторы выражают благодарность, и среди них будет и мое имя.

Химена вошла в отель без камеры, без блокнота и без диктофона.