Страница 20 из 23
Подошла Анна и положила руку мне на плечо. Химена не отрывалась от своих бумаг.
— Наум хочет поговорить.
— Сейчас?
— Сейчас.
— Где он?
— Наверху.
Анна отошла к Куну. Я быстро допил свой кофе.
— Что-то важное?
— Нет. Нам надо обсудить один перевод.
Химена была так жадна до новостей, что не сумела скрыть разочарования — наверное, рассчитывала получить интересную информацию.
Анна встретила меня у лестницы. Мы поднялись на третий этаж. Я остановился.
— Он у себя в номере?
— Нет, на самом верху.
Мы поднялись на четвертый этаж, который был совершенно пустым. Я украдкой покосился на дверь номера, в котором скрывался Мигель. Свет не горел на всем этаже. По террасе мы подошли к бассейну. Наум сидел на штабеле кирпича в стороне от бассейна.
— Сейчас мы поговорим и больше уже никогда не вернемся к этому разговору. Я вам скажу всю правду, а вы в обмен уничтожите бумаги, где упоминается мое имя.
— По-моему, это справедливо, — сказал я. — Анна, а ты что думаешь?
— Я согласна.
— Где бумаги?
Я достал письмо из бумажника.
— Только это письмо.
— Точно? — Он посмотрел на Анну. — Анна, было только одно письмо?
— Почему ты доверяешь ей больше, чем мне?
— Ей тяжелее меня обмануть.
Я подумал, что он мог быть прав.
Наум внимательно посмотрел на нас и, кажется, поверил. Мы все поверили друг другу. Это была встреча старых друзей.
Наум начал рассказывать.
XXVII
— Пять лет назад я опубликовал «Следы Гермеса». В течение следующих месяцев я получил больше писем, чем за всю предыдущую жизнь. Ученые, сумасшедшие, которые все еще ищут философский камень, один португальский священник, утверждавший, что владеет рукописью неопубликованной работы Парацельса. Одно из писем написал греческий студент, который жил в Париже. Он хотел встретиться со мной лично. Я никогда не назначаю никому встреч, но он подписался: Андреас Савидис, ваш собрат по языку Ахерона.
Мне приходилось слышать ссылки на язык Ахерона, когда я изучал биографию Марсилио Фисино, когда работал над темой распространения герметизма на Запад. В 1460 году Косме де Медичи[27] доверил Фисино сделать перевод многочисленных рукописей Платона и Плотина. Потом он купил два манускрипта, которые заставили его изменить план работы. Один — «Корпус герметикум», на втором было лишь примечание переводчика. Марсилио Фисино очень жалел, что хотя книга была написана на греческом, она была полностью непостижима. Сперва он подумал о секретном коде, попытался найти ключ, но очень скоро разочаровался. Косме хотел получить «Корпус герметикум» до своей смерти и подгонял Фисино, чтобы тот быстрее заканчивал работу над переводом. Марсилио перевел манускрипт в 1463-м, за год до смерти Косме. О судьбе другой рукописи ничего не известно.
— А что это такое — язык Ахерона?
— Я всегда думал, что это было суеверие религиозных историографов, академический миф, существование которого не имеет других доказательств, кроме письма Марсилио Фисино. Считается, что это язык подземного царства. Те, кто верил в этот миф, говорили, что Данте знал этот язык и поэтому включил в свой «Ад» две непонятные строчки, которые не соответствовали ни одному из известных языков. Когда Данте с Вергилием подходят к преисподней Плутона, бог встречает их словами: «Отец — сатана, отец — сатана».
А в песне XXXI «Ада» Данте встречает Немврода, который произносит непостижимые слова: «Raphel may amech zabi almi».
На протяжении веков переводчики и исследователи пытались найти объяснение этих двух загадочных строчек. Но тайна так и осталась тайной, что помогло сохранить легенду о языке Ахерона.
Когда я встретился с греческим студентом, он мне сказал, что этому языку его обучил один старый профессор, который незадолго до этого умер. Как бы передал его в наследство. Одна из наследственных заповедей говорит, что тот, кто знает язык, может победить смерть, при условии, что сохранит его для себя и не будет на нем разговаривать.
Греческий студент говорил, что этому старому профессору было столько лет, что и вообразить невозможно.
— Ты с ним еще виделся?
— Много раз. Это был студент без солидного образования, но умный и увлеченный. Я не поверил в так называемое могущество языка, но все же пришел к убеждению, что он существует. Если бы я получил возможность изучить грамматику и лексику этого языка, работа с ним стала бы целью всей моей жизни. Я добился для Андреаса стипендии, взамен попросив его молчать. Его обещание ничего не значило. Он был очень молод и не знал, что академический мир более опасен, чем шпионское гнездо. В мире шпионажа существуют отдельные шпионы-двойники, в академическом мире — агентами-двойниками являются все. Без исключения.
В общем, очень скоро он привлек внимание тех, кто уже давно занимался поисками этого языка — Рина Агри, Валнер, Зуньига и еще несколько человек, которые сюда не приехали. Долгое время они шли по следу, но у них не было никаких конкретных свидетельств, пока не появился Андреас, готовый раскрыть свой секрет всем и каждому.
Я хотел засадить его в библиотеку, чтобы он занялся поисками следов языка в еще не переведенных рукописях, но его энтузиазм бил через край. Мы попробовали поискать этот язык в больницах: Андреас мне сказал, что умирающие легко разговаривают на нем, что они без усилий запоминают слова и умирают с этими словами из незнакомого языка.
В последнюю ночь, когда я его видел, он пришел ко мне в кабинет в три часа утра. Шел дождь, он весь промок, но, похоже, не замечал этого. Я спросил, что он делал всю ночь. «Я ходил», — ответил он не без сомнения, как если бы толком не знал, что означает глагол «ходить». Он сделал какие-то странные движения языком, смысл которых я понял только потом. Надо разговаривать с монетой во рту и недалеко от воды, сказал Андреас. Тогда появляются видения. Язык — это вирус. Язык рассказывает только одну историю. Язык Ахерона — это приглашение стать поперек реки. Если человек не будет болтать об этом, если он сдержит себя — ему откроется тайна.
Я знал, что Андреас принимает транквилизаторы; я приписал его состояние действию лекарств. Я подумал, что это — примитивный искусственный язык, образованный из греческого путем перестановки слов по неким правилам, которых я не знал.
Я представил себе язык, способный вызывать галлюцинации. Не наркотики ли вызывают смятение в языке, который зарождается в мозгу? Как и в языке Ахерона. Но нужно было вносить коррективы, и он делал это, снисходя до перевода.
— Что случилось со студентом? — спросил я.
— Андреас был астматиком. Он умер два дня спустя после того визита ко мне в кабинет от передозировки лекарства от астмы. Под языком у него была монета. Ее нашли, потому что, когда омывали тело, монета выпала и забила сток мойки, вода затопила все помещение. Андреас был уверен, что обладание языком не может длиться бесконечно. Потому он и подверг себя риску. Согласно поверью, на каком-то этапе акценты смещаются, и уже не человек говорит на языке, а язык говорит с помощью этого человека.
— Знали ли Рина и Валнер, что они умрут, если заговорят на этом языке? Ты их об этом предупредил? — спросил я.
Наум поднялся. На дне бассейна валялось — в полном беспорядке — несколько полых кирпичей. Теперь он внимательно смотрел на них, как на зеленые точки, на которых он концентрирует внимание перед лекцией.
— Мы договорились собраться всем вместе и впервые поговорить на языке Ахерона. Какой нормальный человек поверит в то, что язык способен убивать? Я до сих пор не могу в это поверить…
— Но ты же знал, что случилось с Андреасом. И ты им не рассказал?
— Мы никогда не говорили об этом.
— Ты всех раздразнил и приехал только на следующий день, чтобы понаблюдать за результатами опыта.
Наум рассмеялся. Он посмотрел на Анну, как на судью.
27
Косме де Медичи — (1389–1464) член семьи флорентийских банкиров, с 1434 г. — флорентийский правитель.