Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 8



Поисковик отчаянно сражался за жизнь, переплетённые тела человека и монстра катались из стороны в сторону. Шла жестокая схватка. Не знаю, каким чудом, мне удалось отпихнуть тяжеленную тушу твари и влепить ей короткую очередь прямо между глаз, без риска зацепить жертву. Создания, встречающиеся на поверхности, бывают живучи, но эту скотину я отправил в её персональное загробное пекло и удостоился от Толика обычного кивка в благодарность.

Мы привыкли рисковать, привыкли спасать и спасаться. Если хочешь умереть от старости, ты должен быстро бегать и хорошо стрелять, впрочем, при столкновении с гарпией бег не поможет. Крылатый монстр догонит любого спринтера, тогда вся надежда на меткость и на то, что не изведёшь автоматные рожки прежде чем сдохнет последняя из гарпий.

Мы приблизились к гермоворотам. Позади всех топал Игнатов. В руках у него была канистра с бензином. Во время последней поездки мы сожгли почти всю горючку, пришло время заправлять транспорт заново. Я остановился, подождал соседа:

— Слушай, Антоха, скажи: почему мы не называем себя сталкерами? Вроде классное слово, красивое и непонятное.

— А на каком оно языке? — поинтересовался Игнатов.

— На английском, кажется.

— То есть на языке тех, кто обеспечил нам столь роскошное существование, — обведя взглядом мрачную нору подземелья, резюмировал друг. — Поэтому и не говорим. Язык врага тоже враг.

— Ну знаешь… Какие теперь враги? И раз уж ты поднял эту тему: может первыми наши начали, а те защищались?

— Наши… — Антон усмехнулся. — Вряд ли. Наши только тырить горазды… были.

Последнее слово он произнёс с особым удовольствием.

— Не думаю, что «были». Для правительства наверняка какие-нибудь спецбункеры придуманы, со жратвой под завязку и с длинноногими официантками.

— Сдаётся мне, как раз по этим спецбункерам и лупили в первую очередь. Вряд ли кто выжил.

— Слушай, если мы с тобой — нормальные люди — выжили, то эти суки и подавно. Закон такой: дерьмо не тонет и не гибнет. Ты вон на Козлова взгляни. Как думаешь, кто из нас первым загнётся? Зуб даю: мы с тобой, а Козлов нас переживёт вместе взятых, ибо дерьма в нём больше, чем он весит.

Караван всегда провожал кто-то из начальства, Козлову пришлось шагать за нами до гермоворот. Вид при этом у него был испуганно-брезгливый. Он жутко боялся словить какую-нибудь заразу с поверхности, на нас смотрел как на смертников.

А что, пожалуй, он прав: все мы смертные, но поисковики смертны вдвойне. В нашем распоряжении всего четыре часа пребывания на поверхности, двести сорок минут, и шут его знает, сколько это в секундах. Проще мозги сломать, чем подсчитать. Стоит ненадолго застрять и… нет, не буди Лихо.

Я суеверно сплюнул три раза через левое плечо. Жаль из деревянных предметов в зоне досягаемости только голова Толика, но она ему может наверху пригодиться.

Надо уложиться в срок, который начнут отсчитывать тёмные пластмассовые часы с большим циферблатом. Скоро Ботвинник даст команду, время на них побежит в обратную сторону.

Часы эти — наша гордость и спасение. Склад с китайским ширпотребом поисковики обнаружили лет пять назад. Он был практически не тронут. В куче абсолютно бесполезных здесь, в подземелье, вещей нашлась большая партия электронных часов и, о чудо! элементов питания к ним.

— Здорово, мужики! — Охранник возле гермоворот перекинул «калаш» за спину, нажал на рычаг.

Створки, которые как говорят, способны выдержать взрыв чуть ли не атомной бомбы, раздвинулись. Понятия не имею, что произошло в других городах, но по нам шарахнули отнюдь не ядрёной бомбой.



Военные твердят о химическом и биологическом оружии, целью которого было уничтожение живой силы и полное сохранение материальных средств. Те, кто нас бомбили, были практичными людьми, вот только им уже никогда не воспользоваться плодами своих трудов. Что-то пошло не так. Немногие выжившие перекочевали в катакомбы метро, оставив всё имущество на заражённой поверхности, находиться на которой можно не больше четырёх часов. Затем, поисковиков ждут двухнедельные «каникулы». За это время самые страшные токсины, переизбыток которых взывает либо долгую и мучительную смерть, либо почти мгновенную мутацию, выводятся из организма.

— Мужики, — тихо, чтобы не слышал Козлов, попросил охранник, — если курево попадётся, прихватите мне пачку. В долгу не останусь. Мяса вам притащу. У меня на ферме жена работает, она сверх пайки подкинет. Ну, что скажете?

Игоряха Белых, единственный семейный из всех нас, сдержано кивнул. У него две обузы: больная жена и маленькая дочка. Стандартной продуктовой пайки, которая выделяется поисковикам, для одного здорового мужчины в самый раз, а для семьи из трёх человек ничтожно мало. Довольствие для женщин и детей скудное, на грани выживания. Так что я не сомневался, ради лишнего куска мяса, Игорь притаранит с поверхности даже рояль.

— Будет возможность, достану. Только стопроцентной гарантии дать не могу.

— Спасибо!

— Пока не за что, — ответил Игорь.

У него осунувшееся лицо, впалые щёки и стеклянные глаза. Такие бывают у наркоманов, но Игорь ничего такого не употребляет, иначе его в два счёта выставили бы из поисковой партии. Нет, тут что-то другое. Он искренне переживает за больную жену, а дела у неё идут всё хуже и хуже. Так, во всяком случае, говорил Док, а он врёт только в исключительных случаях.

В былые времена Двадцатка снаряжала по три-четыре каравана одновременно, но это было так давно, что кажется неправдой. С той поры утекло много воды и угробилось море народа.

Мы перешагнули символический порог, разделявший Двадцатку и внешний мир. Ещё минута, и я увижу поверхность. Снова.

Не верится, что я когда-то жил там, с родителями, с братом и сестрой. Иногда они приходят ко мне во снах.

— Приготовились! — коротко бросил Ботвинник.

Мы послушно надели респираторы (тщетная надежда остановить хотя бы часть невидимой дряни), надвинули на глаза пластмассовые очки, они у всех разные, очень яркие и непривычно красивые. Похожие я видел в съежившемся от сырости журнале, на развороте которого изображался лыжник. Он нёсся с бешеной скоростью по горному склону, вызывая у меня жгучую зависть. Вот только я никогда не увижу заснеженных гор и не смогу с них прокатиться. Да чего уж там, существует масса вещей, которых никто никогда не увидит.

Здесь было свежо, очки сразу запотели. Я любовно протёр их чистой тряпочкой. Без очков как без рук. Приходится носить, чтобы не ослепнуть. Мы привыкли к полумраку, солнечный свет губителен глазам подземных жителей. Лет десять назад поисковики попробовали выходить по ночам. Не знаю, кому из начальства пришёл в голову столь смелый эксперимент, но из того похода вернулось меньше половины, а у тех, кто выжил, волосы посеребрила седина. Ночной город оказался намного опасней дневного. В нём правят бал такие создания, о которых не хочется думать.

Мы не успели отойти от гермоворот. Помешал молодой парнишка, из тех, о ком принято говорить «молоко на губах не обсохло». У него на руке была красная повязка. Вестовой из штаба от Полковника.

— Хорошо, что я вас догнал, — обрадовано сказал парнишка. — Только что с Центральной пришла телефонограмма. Генерал приказал изменить маршрут вашей партии. С Полковником согласовано.

У каждой станции, которая подчиняется Центральной, есть карты с нанесёнными маршрутами. Специально придумано, чтобы караваны не пересекались и не ловили рыбку в чужих угодьях. У тех, кто занимается браконьерством, могут возникнуть серьёзные неприятности, особенно, если налетишь на поисковую группу, промышляющую в своём районе. Случались и перестрелки. В прошлом году ребята с Четырнадцатой вздумали пошалить в нашем квадрате. Я шлёпнул двоих и до сих пор не сожалею.

— Что за маршрут? — спокойно спросил Ботвинник, сняв мешавший говорить респиратор.

— Да необычный какой-то, — смущаясь, ответил вестовой. — Можно взять у вас карту? Я покажу.

— Показывай.