Страница 109 из 129
Теперь татуируются далеко не так много, как в прежние времена, но так как татуировка служит признаком, по которому различаются вожди и рабы, то она, вероятно, еще надолго сохранится. Всякая цепь представлений так быстро становится привычной, что даже в глазах миссионеров, по их словам, не покрытое татуировке и лицо кажется неблагородным и недостойным новозеландского джентльмена.
Поздно вечером я пошел в дом м-ра Вильямса, где и переночевал. Я встретил там множество детей, собравшихся, чтобы отпраздновать рождество; все они сидели вокруг стола и пили чай. Никогда не видал я более милой и веселой компании, а ведь все это происходило в сердце страны, известной своим людоедством, убийствами и всяческими зверскими преступлениями! Сердечность и счастье, так ясно написанные на лицах в этом маленьком кружке, казалось, в равной мере испытывали и старшие члены миссии.
24 декабря. — Утром для всей миссии читали молитвы на туземном языке. После завтрака я бродил по садам и ферме. Был рыночный день, когда туземцы из соседних деревень привозят картофель, кукурузу и свиней для обмена на одеяла, табак, а иногда — благодаря убеждениям миссионеров — и на мыло. Дела на рынке ведет старший сын м-ра Девиса, имеющий свою собственную ферму. Дети миссионеров, попавшие на остров в юные годы, знают местный язык лучше своих родителей, и им легче иметь дело с туземцами.
Незадолго перед полуднем м-ры Вильяме и Девис пошли со мной в соседний лес показать мне знаменитую сосну каури. Я измерил одно из этих величавых деревьев, и оказалось, что оно имело 31 фут в окружности над корнями. Недалеко росло другое дерево, которого я не видел, 33 футов в окружности, и я слыхал еще об одном, имевшем не менее 40 футов. Эти деревья замечательны своими гладкими цилиндрическими стволами, уходящими вверх без единой ветви до 60 и даже 90 футов в вышину, почти не меняясь в поперечнике. Крона ветвей у вершины дерева непропорционально мала по сравнению со стволом, а листья точно так же малы по сравнению с ветвями. Лес тут состоял почти из одних каури, и самые крупные деревья вследствие параллельности своих стволов поднимались наподобие гигантских деревянных колонн. Строевой лес, доставляемый каури, — самое ценное из всего, что производит остров; кроме того, из коры дерева натекает некоторое количество смолы, которое продают американцам по одному пенни за фунт, но употребление ее в то время еще не было известно. Некоторые из новозеландских лесов, должно быть, в высшей степени непроходимы. М-р Маттьюс говорил мне, что один лес, имеющий всего 34 мили в ширину и разделяющий два обитаемых района, был лишь недавно пройден насквозь в первый раз. Он и еще один миссионер, каждый с партией около пятидесяти человек, решили проложить через него дорогу, но это стоило им более чем двухнедельного труда! В лесах я встречал очень мало птиц. Что же касается зверей, то всего замечательнее то обстоятельство, что на таком большом острове, простирающемся более чем на 700 миль по широте и имеющем во многих местах 90 миль в ширину, с различными местообитаниями, прекрасным климатом, местностью самой разнообразной высоты — до 14 000 футов, нет ни одного зверя местного происхождения, за исключением одной маленькой крысы. Несколько видов гигантских птиц из рода Dinornis замещают здесь, по-видимому, млекопитающих четвероногих, точно так же как пресмыкающиеся на Галапагосском архипелаге15. Говорят, обыкновенная норвежская крыса16 за короткий промежуток в каких-нибудь два года уничтожила на этой северной оконечности острова новозеландский вид. Во многих местах я замечал некоторые сорта сорняков, в которых, как и в крысах, мне пришлось признать своих соотечественников. Лук-порей заглушил другие растения в целых районах и еще доставит много хлопот, но его завезли по чьей-то просьбе на французском судне. Обыкновенный щавель также широко распространился и, я опасаюсь, навсегда останется вещественным доказательством плутни одного англичанина, который продал его семена за табачные.
Возвратившись с нашей приятной прогулки к дому, я пообедал с м-ром Вильямсом, а затем, одолжив лошадь, вернулся к бухте Айлендс. Я распростился с миссионерами с чувством благодарности за их сердечный и радушный прием и глубокого уважения к их благородной, полезной и честной деятельности. Мне кажется, трудно было бы найти группу людей, более подходящих для того высокого долга, который они выполняют17.
Рождество. — Через несколько дней исполнится четыре года со дня нашего отплытия из Англии. Наше первое рождество мы провели в Плимуте, второе — в бухте св. Мартина близ мыса Горн, третье — в бухте Желания в Патагонии, четвертое — на якоре в дикой гавани на полуострове Трес-Монтес, пятое — здесь, а следующее, даст бог, мы встретим в Англии. Мы посетили богослужение в церкви Пахии; часть службы была прочитана по-английски, часть на туземном языке. Пока мы находились на Новой Зеландии, нам не приходилось слышать о каких-нибудь недавних случаях людоедства; но на маленьком острове около нашей стоянки м-р Стоке нашел обгорелые человеческие кости, разбросанные вокруг остатков костра; впрочем, эти следы обильного пиршества могли пролежать там несколько лет. Нравственное состояние народа, вероятно, будет быстро улучшаться. М-р Бушби упомянул об одном случае, доказывающем искренность по крайней мере некоторых из тех, кто исповедует христианство. Его оставил один из молодых людей, привыкший читать молитвы остальной прислуге. Через несколько недель ему случилось поздно вечером проходить мимо какого-то сарая, и он увидел и услышал, как один из его людей с трудом читает другим Библию при свете костра. После этого присутствующие преклонили колени и стали молиться; в своих молитвах они поминали м-ра Бушби и его семью, а также всех миссионеров, каждого в отдельности по его округу.
26 декабря. — М-р Бушби предложил м-ру Саливену и мне проехать с ним в лодке на несколько миль вверх по реке, в Кауа-Кауа, а потом пройти пешком в деревню Уаиомио, где имеются какие-то любопытные скалы. Следуя по одному из рукавов бухты, мы наслаждались приятной прогулкой на лодке и любовались красивыми видами, пока не подъехали к деревне, дальше которой лодка уже не могла идти. Отсюда вождь и еще группа людей вызвались пройти с нами в Уаиомио, до которого было 4 мили. Вождь этот был в то время весьма известен тем, что повесил одну из своих жен и раба за прелюбодеяние. Когда один из миссионеров стал укорять его за это, он удивился и сказал, что думал, будто в точности следует английским порядкам. Старый Шонги, которому случилось быть в Англии во время суда над королевой, резко выражал свое неодобрение всей процедуре18; он сказал, что имел пять жен, но скорее отрубил бы всем головы, чем терпел бы столько хлопот из-за одной. Выйдя из этой деревни, мы направились к другой, лежащей неподалеку, на склоне холма. Тут пять дней назад умерла дочь одного вождя, который еще был язычником. Хижину, в которой она скончалась, сожгли дотла; тело ее, заключив между двумя маленькими каноэ, поставили вертикально на землю, окружили оградой с деревянными изображениями богов и все это покрыли ярко-красной краской, чтобы издали бросалось в глаза. Платье ее прикрепили к гробу, а волосы обрезали и бросили к ее ногам. Родные разодрали руки, лицо и все тело, так что были покрыты запекшеюся кровью; всего отвратительнее выглядели старухи. На следующий день наши офицеры, побывавшие там, видели, что женщины все еще завывали и царапали себя.
Мы продолжали наш путь и вскоре добрались до Уаиомио. Тут имеются своеобразные массивы песчаника, напоминающие разрушенные замки. Эти скалы долго служили кладбищем и потому считались слишком священными, чтобы к ним приближаться. Впрочем, один из молодых людей воскликнул: «Ну-ка, расхрабримся все!» — и бросился вперед; но ярдов за сто вся компания передумала и остановилась. Однако нам позволили осмотреть все место с полным безразличием. В этой деревне мы отдыхали несколько часов, и в это время жители долго рассуждали с м-ром Бушби о праве продажи каких-то земель. Один старик, знакомый, по-видимому, в совершенстве с генеалогией, изображал последовательных владельцев веточками, которые втыкал в землю. Прежде чем мы покинули деревню, каждому из нас было дано по полной корзине печеных бататов, и все мы, согласно обычаю, взяли их с собой на дорогу. Я заметил, что среди женщин, занятых стряпней, был один раб-мужчина; в этой воинственной стране мужчине заниматься делом, которое считается самой низкой женской работой, должно быть, весьма унизительно. Рабов здесь не допускают к участию в войне, но это вряд ли приходится считать тяжким лишением. Я слышал об одном несчастном, который во "время военных действий перебежал на сторону врага; его увидали два человека и тотчас схватили, но никак не могли прийти к соглашению, кому будет принадлежать пленник, занесли над ним свои каменные топорики и решили, по-видимому, что по крайней мере ни один не возьмет его живым. Бедняга, ни жив ни мертв от страха, был спасен лишь благодаря вмешательству жены одного вождя. Мы с удовольствием прошлись обратно к лодке, но на корабль попали только поздно вечером.