Страница 21 из 31
— Ну, хорошо, насчет печати я согласен. — Алексей Семенович по-прежнему пронзает нас испытующим взглядом своих серых глаз. — Но руководящие органы должны все-таки знать. Я бы настоятельно советовал вам обратиться туда.
— Мы сделаем это у себя дома, — говорит Витька. — Где знают нас и верят нам.
— Что ж, это логично, — соглашается Алексей Семенович. Желаю вам успеха, молодые люди. Если понадоблюсь — пишите. Мой адрес у вас есть.
Мы благодарим его и поднимаемся. Корнелия тоже благодарит его своим коротким «grato».
…И вот мы уже снова сидим в машине, и машина глотает километры, и Корнелия жадно глядит по сторонам. У заднего стекла за моей спиной громоздится стопка книг — учебники латинского языка и словари. Мы купили все, что было в книжных магазинах Симферополя. Теперь Мы оба будем изучать латынь. И еще там лежат два разных букваря и детская азбука с картинками. Это для Корнелии. Мы начнем учить ее прямо в дороге. Начнем с самого главного — с языка. По существу, мы уже учим ее. Мы учили ее в столовой, когда обедали, учили в книжных магазинах. Она способная ученица. Она легко запоминает слова, особенно если в них латинские корни. Но сейчас она все-таки спрашивает меня по латыни, ибо по-русски еще этого спросить не может:
— Quo vehimus?
И я отвечаю ей:
— Pro urbe Гурзуф.
Да, мы едем в Гурзуф. Там живет Витькина тетка. Мы не собирались раньше заезжать к ней. Витька не видел ее уже лет шесть и не умер бы, если бы не увидел еще столько же. Но сейчас эта тетка нужна. Не нам — Корнелии. Потому что Корнелии нужно одеться. Так же, как одеваются женщины в нашей стране. И для этого, конечно, нужна помощь женщины.
Витька ведет машину и внимательно глядит на дорогу. Неожиданно, не поворачивая головы, он говорит:
— Хорошую штуку предложил нам этот старичок…
— О чем ты?
— Да о шуме в печати. Представляешь себе, в какой я попал бы переплет, если бы мое имя стали склонять в печати? А тем более — в заграничной. Наш брат ведь пока что не имеет на это права. И объяснить этому старику ничего нельзя… Пришлось выкручиваться… Спасибо, хоть ты понял!
Милый Витька! Я ведь совсем забыл в тот момент о том, что он засекречен, Я думал тогда о другом. Даже ему я не сказал бы о своей главной причине. Я могу только думать о ней, но никому в ней не признаюсь. Я ведь в тот момент просто испугался, что шум в печати и ажиотаж вокруг Корнелии могут оторвать ее от меня, и навсегда. А мне очень не хочется ее терять…
Плавно покачивается машина. Уносится из-под колес асфальтовая лента шоссе. Приближаются горы. Корнелия жадно глядит по сторонам.
3
Гурзуфской тетке Виктора пытаемся рассказать все. Иначе ей будет просто непонятен смысл просьбы, с которой мы обращаемся. Тетка, конечно, не верит и считает все это пустой и, главное, бессмысленной выдумкой.
Тетка Виктора уже немолода — ей явно за пятьдесят. Полная, но очень подвижная и, чувствуется, энергичная, она даже не выслушивает Витькиного рассказа до конца и со скептической улыбкой перебивает:
— И зачем, Витюшка, ты все эти страсти-то говоришь? Переночевать вам нужно — так мой дом весь ваш. А то и полный отпуск живите. Квартиранты вон завтра вечером уезжают — вышел их срок. Могу больше никого не пускать. Что с девушкой приехал, — так я ведь только рада за тебя. Пора уж и жениться. У других в твои-то годы детишки бегают. А ты все холостуешь… Только страсти-то эти зачем выдумываешь? Так я говорю, девушка?
Она обращается с этим вопросом к Корнелии, к Корнелия вежливо улыбается и извиняющимся тоном произносит:
— Non intellego.
— Чего-чего? — Тетка даже прикладывает руку к уху, чтобы лучше слышать.
— Она не понимает по-русски, — вставляю я. — Она говорит вам, что не понимает.
— Иностранка, что ли, какая?
Витька, махнув рукой, снова начинает объяснять, и тетка снова ему не верит. В конце концов Витька, кажется, уже готов взмолиться:
— Ну, хорошо, тетя Нина! Думай, что хочешь, только помоги нам!
— Чего надо сделать-то, милый ты мой? Тут-то уж хоть не ври!
Витька объясняет. Надо съездить с нами в Ялту. Надо подобрать в магазинах Корнелии платье, туфли, чулки, белье, плащ какой-нибудь… В общем, все, что необходимо девушке на время задуманного нами путешествия.
Тетка слушает Виктора и осуждающе смотрит на Корнелию.
— Где ж вы ее такую непутевую подобрали? — спрашивает она. — Это ж надо, чтоб у девчонки чулок не было? Это ж ни в какие ворота!
Витька снова начинает объяснять. Тетка, махнув рукой, почти кричит:
— Да хватит мне ересь-то эту пороть! Готовь лучше деньги! Завтра с утра и поедем… Ночевать-то, надеюсь, у меня будете?
— У тебя, тетя Нина, у тебя!.. Ты уж вот Корнелию пристрой. А мы и в машине переспим…
— Для всех место найдется!
Через полчаса мы ужинаем на тесной, маленькой терраске и уходим к морю. Оно лежит у наших ног тихое, ласковое и нежно облизывает прибрежные камни. Оно что-то бормочет в темноте, как будто рассказывает вечную и в то же время всегда новую легенду. Каждому слышится в шуме моря что-то свое. И мне кажется сейчас, что море рассказывает удивительную легенду про темноволосую и голубоглазую девочку, которая родилась шестнадцать с лишним веков назад, которую воспитывали сначала рабыни, а затем космонавты, которая побывала в другом мире на далекой и несчастной планете. Про девочку, которая шагнула из рабства в социализм, которая видела быт античности и технику будущего и должна быть поэтому одновременно наивной и мудрой. Я показываю рукой в морскую даль и говорю:
— Море.
— Mare, — отвечает мне Корнелия.
— Море! — настаиваю я.
— Море! — повторяет она и улыбается. — Море!..
Мы медленно идем по берегу, показываем на скалы и камни, заборы и скамейки, тополя и каштаны и ведем урок русского языка, который мы начали сегодня утром и который нам предстоит вести еще долго, очень долго.
И когда поздно вечером, в глубокой темноте августовской крымской ночи, мы возвращаемся к дому Витькиной тетки, я вдруг решаю, что нужно сейчас же, немедленно, научить Корнелию еще одному очень важному слову. Я показываю на всех нас троих и говорю латинское «amici» и перевожу по-русски «друзья».
И Корнелия понимает и с улыбкой повторяет — очень точно, звук в звук:
— Дру-зья! Amici! Дру-зья!
Я показываю на Витьку и говорю латинское «amiens» и русское «друг». Потом показываю на себя и говорю то же самое.
Корнелия понимает и легко повторяет:
— Друк. Amicus! Друк. Дру-зья!
Потом вдруг лукаво улыбается и поднимает вверх палец:
— Sed magic amico veritas![16]
…Первую половину следующего дня мы проводим в ялтинских магазинах. И по мере того как Витькина тетка заходит с Корнелией в одну примерочную, в другую, в третью, она все сочувственнее и доверчивее глядит на свою юную попутчицу. Мы с Витькой не знаем, что происходит в этих примерочных. Мы только догадываемся об этом по смущенному и возбужденному лицу Корнелии, по глубоким вздохам тети Нины и по ее тихим, как бы к самой себе обращенным словам:
— Ровно дитя малое… Ничегошеньки не понимает… Это ж надо — комбинации шелковой сроду не видела…
И все-таки к обеду Корнелия одета. На ней остроносые черные туфельки и легкое, хотя и не самое модное платье. Тут уж ничего не поделаешь — платье тетя Нина выбирала по своему вкусу. Из магазина в магазин мы носим новенький коричневый чемодан и укладываем в него тапочки, свертки с бельем, серый плащ, халат, купальник… Это очень здорово, что тетя Нина сообразила купить Корнелии купальник. Мы бы наверняка забыли. В чемодане же лежит и черно-серебристый костюм Корнелии, в котором она еще сегодня утром выехала из Гурзуфа, Она сама вынесла из магазина этот костюм, завернутый в бумагу, и сама уложила его в чемодан. В этот же чемодан она положила и маленький белый ящичек, на котором, кроме ручек, ничего больше я так и не мог разглядеть. Что могло быть в белом ящичке? Корнелия говорила, что может установить связь с космическим кораблем Гао… Может, это и есть ее передатчик? Мы обедаем в открытом кафе, на набережной. Мы берем бутылку «Массандры», и тетя Нина ворчит, что мы зря тратим деньги, что можно было бы пообедать и у нее, что нам еще хватит забот и расходов с этой странной девчонкой, которая точно с Луны свалилась — ничего не знает. Даже как чулки пристегиваются… Витька слушает тетю Нину и чешет затылок.
16
Но истина дороже друга! (лат.)