Лейли и Меджнун

Ибн-Салам приводит Лейли в свой дом

Когда в лазурном небе распростерСвое сиянье утренний шатерИ челн полночный, белых взяв рабынь,За окоем уплыл в густую синь.Жених, как полномочный властелин,Украсил для невесты паланкин.И с пышностью, чтоб видеть все могли,В нем понесли торжественно Лейли.Ее супруг, руководим добром,Вручил господство над своим добром.Стремился он супруге угодить,Воск лаской и терпеньем растопить.С восторгом юной пальмы видя стать,Он попытался финики достать.Но чуть рукою тронул гибкий ствол,Как шип ему все пальцы исколол.Пощечины удар столь крепок был,Что чуть супруга наземь не свалил.«Не подходи! — она схватила нож. —Себя убью, но ты сперва умрешь!Клянусь аллахом, богом всех времен,Не для тебя кумир был сотворен,Мечом, коль жаждешь, кровь мою пролей,Знай, никогда не буду я твоей!»Был Ибн-Салам доволен, отступив,Хотя бы тем, что уцелел и жив.Он понял, что отвергнут неспроста —Не для него сияет красота.Все ж от Лейли, настойчив и упрям,Решил не отступаться Ибн-Салам.Он, с двухнедельной встретившись луной,Плененный, сердце отдал ей одной.Он был в нее без памяти влюблен.«Не преступлю запрета — понял он, —Ее сочту за счастье лицезреть,Уйдет она — мне лучше умереть».И осознав, что груб был и неправ,Просить стал о прощенье, зарыдав:«Да будет так! Коль преступлю обет,То незаконным я рожден на свет!»И с той поры он соблюдал зарок:Вздыхал, не смея преступить порог.А роза, украшающая сад,С дороги не сводила грустный взгляд.Ждала, что ветер, сжалясь в свой черед,Весть из пещеры горной принесет.И вечером, и с раннего утраСпешила на дорогу из шатра,Вдали от всех над участью своейСтенать, как безутешный соловей.Хватило бы ей весточки одной.Чтоб утешенье дать душе больной.Терпения в разлуке лишена,Неутоленно плакала она.И тайна, проступившая клеймом,Всем стала явной, словно ясным днем.Столь нестерпима боль душевных мук,Что ни отец не страшен, ни супруг.Когда любовь бессмертна в небесах,Бессильны здесь упреки или страх.

Меджнун дружит со зверями

Сказитель вдохновенный начал сказ,Все изложив правдиво, без прикрас:Тот, кто от взоров прятал скорбный лик,Иссушенный пустыней базилик,Отца оплакав, полный скорбных дум,Вновь колесил в пустыне, как самум.Его дороги бедствий привелиТуда, где обитал народ Лейли.Вдруг свиток он увидел, а на нем«Лейли», «Меджнун» начертано пером.Но имя той, которую любил,С пергамента он ногтем соскоблил.Ему сказали: «Видеть нам чудно —Из двух имен оставлено одно».Он возразил: «Кто любит и любим,Довольствуется именем одним.Кто истинно и преданно влюблен,С любимою вовек неразделен».Тут некто в удивленье вопросил:«Зачем себя оставить ты решил?»Он отвечал: «Назначено судьбойЕй быть ядром, мне — крепкой скорлупойЯ — скорлупа, лишенная ядра,Без сердца я — пустая кожура».Так вымолвив, он, в грудь себя бия,В пустыне скрылся, словно Рабия.И долго вдалеке, как слезный всхлип,Звучал уныло песенный насиб.Он как онагр, поводья оборвав,Бежал к зверям, закон людской поправ.Без пищи и воды, полуживой,Кореньями питался и травой.Среди зверей, их дружбой дорожа,Нашла покой мятежная душа.И звери шли к нему издалека,Служа ему, как верные войска.Рога и обнаженные клыкиНадежнее, чем воинов клинки.Звериный лагерь вкруг него залегИ жизнь его заботливо берег.Он для зверей — властительный султан,Премудрый, добрый, словно Сулейман.В жару над ним орел, слетая с гор,Широких крыльев раскрывал шатер.Его увещеваньям кротким вняв,Избыли звери свой свирепый нрав.Клыкастый волк ягненка стал щадить,Лев за онагром перестал следить.Козу вскормила львица молоком,Волк вылизал зайчонка языком.Он брел в песках, ладонь прижав к грудиА звери рядом шли и впереди.Когда ложился спать он, утомясь,Лиса с него хвостом стирала грязь.И на ногах следы кровавых ранЗаботливо зализывал джейран.С оленями устроясь на ночлег,Лицом он зарывался в теплый мех.И когти меченосные воздев,Ночной покой стерег косматый лев.Волк, как дозорный, колесил кругом,Чтоб враг на лагерь не напал тайком.Свирепый тигр, забыв, что он жесток,Доверчиво лежал у самых ног.В пустыне звери бросили враждуЖивя отныне в мире и в ладу.Средь хищников Меджнун, оставя страх,Царил как полновластный падишах.А между тем молва прошла окрест,И люди опасались этих мест.Ведь если б враг пришел сюда со злом,То был бы вмиг наказан поделом.Но отступал зверей ворчащий круг,Когда являлся настоящий друг.Покорны мановению руки,Вмиг убирались когти и клыки.Так жил он, благодатью осиян,Как стадо охраняющий чабан.От хищников двуногих в стороне,Судьбой своей довольствуясь вполне.А люди надивиться не могли,И если караваны мимо шли,Не в силах любопытства одолеть,Хотелось всем на чудо поглядеть.И странники прервать спешили путь,Чтоб на него хоть издали взглянуть.И пребывал в надежде пилигрим,Что трапезу разделит вместе с ним.А тот сидел средь тигров и пантер,Являвших послушания пример.Едва один кусок отведав сам,Все остальное отдавал зверям.Зимою долгой, слабый, чуть живой,Делил с зверями хлеб насущный свой.И хищники пустынь со всех сторонШли к своему кормильцу на поклон,Возрадовались звери, что всегдаУ них есть и защита и еда.Свободных, с независимым умом,Благодеянье делает рабом.Огнепоклонник бросил псу мосол,И пес за ним на край земли пошел.