Король пепла

Она сделала несколько шагов, прежде чем продолжить свой рассказ.

— Не смерть спасла тебя от Великого Объятия в присутствии императора. То были Волны — все те Волны, которые я бросила в бой, когда огонь Хранителя проник в твое тело. Я потеряла самые ценные из них, но у меня не было выбора. Без них ты бы сгорел изнутри. А с их помощью ты смог превратить свое сердце в святилище, где укрылся Феникс.

— Но значит, я — ничто, — сказал Януэль мрачным голосом. — Судя по тому, что ты рассказываешь, я сам ничего не решил, ничего не доказал…

— Ты заблуждаешься.

Она сжала губы и внимательно на него посмотрела.

— Я направляла тебя, вдохновляла тебя, но я никогда тебе не приказывала. Во многих случаях ты действовал по своему усмотрению. Ты сам достиг Альдаранша, несмотря на поиски, организованные империей, сам смог убедить фениксийцев последовать твоему примеру, сам сумел прийти сюда, в этот сон.

— Совершенно напрасно…

— Ты ожидал вознаграждения?

— Нет, я ждал правды. Но не столько лжи.

— Правда не имеет никакого значения. Наше достоинство, чувства… все это не считается, сын мой. В наших руках — маленький шанс спасти Миропоток. Вот единственное, что сегодня важно.

— А Шенда? Чан? И Капитан? Это что — ступени, марионетки, которыми можно пожертвовать?

— Да, — сухо ответила она. — Они тоже больше ничего не значат. Перестань верить, что кучка героев стоит того, чтобы мы ради них отказались от своей миссии.

— Я не говорю о героизме, я говорю о любви. Но этого ты, кажется, не в состоянии понять.

— Любовь — это роскошь, сын. И эту роскошь я оставила дотлевать в фургоне.

— Я не нуждаюсь в твоем цинизме.

— А я и не собиралась передавать его тебе. Слишком поздно учиться отличать добро от зла, цели Миропотока от твоих собственных. Я сделаю то, что мне давно хотелось сделать. Вернуть тебя твоей невинности, стереть из твоей памяти воспоминания последних недель и дать тебе жить.

— Никогда! Ты все еще хочешь все решать за меня? Что ты думаешь? Что я буду…

— Замолчи, — отрезала она.

— Нет, — сказал он, в гневе стиснув зубы. — Нет, я не намереваюсь ни молчать, ни подчиняться твоим приказам… Теперь твой черед слушать: ты доверила мне миссию, без сомнения, самую важную, какая только может быть. И ты хочешь ее у меня отобрать?

Он рассмеялся.

— Я закончу то, что я начал, — продолжал он. — Я буду бороться за Шенду, Чана и всех остальных.

— Нет, тебе это не под силу. Только я могу выступить против Харонии и ее короля.

— Да что ты об этом знаешь? — воскликнул он. — Я сражался за то, чтобы возникла гармония Феникса и меча Сапфира. У меня столько же прав носить этот меч, сколько у тебя.

— Твоя партия закончена, — сказала она. — Ты должен найти смелость признать это.

Януэль, промолчав, окинул взглядом окрестности.

— Я так понимаю, что Зименц за нами следит? — спросил он.

— Да.

— И что же — он может играть с моим сознанием, как захочет?

— В пределах того, что я ему приказываю.

— И что, в действительности, ты не оставляешь мне выбора?

— Именно так.

Он забыл о своей стыдливости и встал лицом к лицу с Матерью Волн.

— Возьми меня с собой. Вместе мы будем непобедимы.

— Я бы очень хотела, чтобы это было возможно, но… уже слишком поздно.

— Слишком поздно?

— Обретя убежище в твоем теле, я тем самым привела в действие необратимое волшебство. Если я обрету форму, ты исчезнешь.

— Однако ты утверждаешь, что можешь вернуть меня к жизни.

Отблески Волны в ее глазах потемнели.

— Да, отдав тебе тело Зименца, — выдохнула она.

— Безумие… — прошептал Януэль словно заклинание. — Безумие…

— Зименц уже согласился, — продолжала она настаивать. — Из любви ко мне.

— Никогда.

— Ты должен подумать.

— Я уже подумал.

— Значит, ты хочешь умереть?

— Я уже давно мертв.

— В этот раз умрет и твоя душа.

Ответ застрял у Януэля в горле. Мысль, проскользнувшая в его сознании, была похожа на капитуляцию, но он чувствовал, что это была его последняя возможность последовать в Харонию за своей матерью.

— Ты говоришь, что это волшебство необратимо, — сказал он. — Но… насколько? Может быть, это лишь мой черед укрыться в тебе?

Она вздрогнула, явно удивленная и растерянная. Уверенность, в которой она пребывала с начала разговора, пошатнулась, и в мутной воде ее глаз он угадал слабость, воспоминание о родах и о тех нитях, что связывают мать с сыном.

— Возможно, — согласилась она.

Она сохраняла осторожность, но в ее словах Януэль почувствовал ободрение, будто, боясь отказать, она приглашала его продолжать, чтобы убедить ее в обратном.

— Я не знаю, мне страшно, — признался он. — Решиться жить в тебе… Знать, что мое тело исчезнет…

В свою очередь, он пытался отступить, но в глубине души решение было уже принято. Его тело давно ему не принадлежало. Его сердце больше не билось, а плоть стала полем битвы между его матерью и Волнами.

Предписание Завета, так часто волновавшее его, снова вспомнилось.

Ни одна искра не должна погаснуть.

Никогда еще эта фраза не была так верна. Искры его души стоили того, чтобы отречься от тела, от этого рубища, с недавних пор внушавшего ему отвращение. Он подумал о Шенде. Его страх рождался из воспоминаний об их объятиях. Он боялся, что больше не сможет обнять ее, вдохнуть аромат ее кожи, скользнуть пальцами по ее животу, по затылку. Боялся, что уже согласен с этим и что ему остается удовольствоваться надеждой на встречу с драконийкой в царстве снов.

— Возьми меня с собой, — приказал он. — Помести меня в своем сердце.

— Я… я не знаю, удастся ли мне это, — призналась она.

— Я рискну.

Он схватил ее руку и притянул ее к себе. Они замолчали и стояли, прижавшись друг к другу, пока Зименц вдруг не появился на краю поляны.

Тень василиска протянулась до самых ног матери и сына. Он остановился, на его фарфоровом лице застыла слабая улыбка.

— Мы приближаемся к Харонии, — сказал он.

ГЛАВА 2

Под покровом ночи жар пустыни сменился синей свежестью, опустившейся на долину. Поднявшийся ветер сдувал с дюн ленты песка. Поначалу путники принимали ветер с облегчением, хотя и знали, что позже он станет ледяным и будет хлестать по их лицам с изнуряющей силой.

Коум слабо улыбнулся, видя изможденные от усталости лица своих товарищей, прикрытые капюшонами. «Правильно делаете, что готовитесь бороться с холодом», — подумал он. Паломники в серых одеждах возвышались вокруг него словно камни, настолько медленным казалось их продвижение в темноте. Тем не менее они шли, не останавливаясь, вот уже много ночей, движимые неослабевающей решимостью. Без разговоров. Без жалоб. Такова была сила Завета. Учение фениксийцев поддерживало их в страданиях.

Так было нужно. Они были последними из фениксийской лиги.

Коум вздохнул, и этот вздох тотчас растворился в ветре, словно желание, у которого нет будущего. На плечах юноши лежала роковая ответственность. Ему не было и шестнадцати, но ни один из окружавших его собратьев не был старше. И вот он вел их через пустыню, на юг, слабо надеясь спасти то, что еще можно было спасти.

Движимый каким-то инстинктом, Коум бросил взгляд на путников, шедших позади, в самой середине колонны. Они были самыми важными из них всех: Коум, не задумываясь, отдал бы свою жизнь, чтобы защитить их и дать им возможность скрыться в случае нападения. Он восхищался ими, но не хотел бы оказаться на их месте. К тому же во время кратких остановок он часто замечал, как дрожат их руки. Эта дрожь была вызвана вовсе не ночным холодом, а страхом. Если они наткнутся на засаду, эта маленькая группа погибнет первой.

Группа в форме звезды состояла из шести фениксийцев, выбранных по жребию перед тем, как они покинули Альдаранш. Если Коуму удастся довести их до безопасного места, имена этих мальчиков войдут в историю. Если же нет… не будет больше никакой истории, и помнить уже будет не о ком… Харония поглотит все.