Страница 65 из 76
В числе делегатов был мой брат Лобсан Самтэн. Он давно отказался от своих монашеских обетов, оставив меня единственным представителем нашей семьи в Сангхе, и проходил тогда самую современную фазу в плане одежды и внешности. Лобсан отрастил длинные волосы и носил большие свисающие усы. Его одежда также была соответствующей. Я немного беспокоился, что его могут не узнать в Тибете те, кто должны бы помнить его.
Я и теперь, более десяти лет спустя, еще не совсем понимаю, каких впечатлений ожидало пекинское руководство от членов этой делегации, побывавших в "новом" Тибете. Но, думаю, оно было уверено, что делегация увидит такое благополучие и процветание своей родины, что не останется никаких причин для пребывания в изгнании. (И действительно, боясь, что делегация может подвергнуться физическому нападению со стороны благонамеренно настроенного местного населения, "китайские власти проинструктировали тибетцев вести себя вежливо с делегатами)! Также я предполагаю, что существование Далай Ламы и Тибетского правительства в изгнании причиняет большое неудобство Китаю, который начинает проявлять озабоченность относительно мнения мирового сообщества. Поэтому любые средства казались приемлемыми, чтобы заманить нас обратно.
Хорошо, что они были так уверены в себе. Потому что пока первая делегация находилась в Пекине, китайские власти приняли мое предложение о том, чтобы за этой комиссией последовало еще три.
Пять моих представителей провели две недели в Пекине, проводя собрания и планируя свой маршрут, который был рассчитан на четыре месяца и дал бы им возможность объездить весь Тибет вдоль и поперек. Однако как только они прибыли в Амдо, события стали разворачиваться никуда не годным с точки зрения китайцев образом. Куда бы ни отправились делегаты, повсюду их обступали толпы из тысяч людей, в основном это была молодежь, все просили благословения и новостей о моей персоне. Это возмутило китайцев, которые поспешно сигнализировали в Лхасу, чтобы предупредить местные власти о той опасности, которая их подстерегает. Ответ гласил: "Благодаря высокому уровню политической подготовки в столице нет никакого повода для беспокойства".
Однако же во время своей поездки эти пять изгнанников на каждом шагу встречали восторженный прием. А по прибытии в Лхасу их приветствовали бесчисленные толпы народа — они привезли с собой фотографии, запечатлевшие улицы, забитые тысячами и тысячами доброжелательных людей, которые пренебрегли недвусмысленным предупреждением не выходить на улицы. Один делегат, находясь в Лхасе, невольно подслушал, как некий высокопоставленный кадровый работник, обращаясь к своему коллеге, сказал: "Все усилия последних двадцати лет пошли насмарку за один день".
Хотя между руководством и населением любой страны с авторитарным правлением часто бывают расхождения во взглядах, но в данном случае, по-видимому, китайское руководство совершило грандиозный просчет. Несмотря на то, что у него была высокоэффективная система государственной безопасности, существующая для того, чтобы не допустить вещей такого рода, их оценка ситуации оказалась совершенно неверной. Но что мне кажется еще более удивительным, что несмотря на весь этот опыт китайцы продолжают сохранять все ту же систему. Так, например, когда Ху Яобан, бывший тогда генеральным секретарем Коммунистической партии Китая и прямым наследником Дэн Сяопина, посетил Тибет на следующий год, ему показали китайский вариант потемкинской деревни и полностью ввели в заблуждение. Точно так же в 1988 году, как мне рассказывали, один выдающийся китайский лидер посетил Лхасу и спросил какую-то пожилую женщину, что она думает о текущем положении в Тибете. Она, конечно же, верноподданно повторила линию партии, а он охотно принял это за истинные чувства тибетцев. Китайским властям, кажется, нравится дурачить самих себя. Ведь всякий, обладающий хоть долей здравомыслия, понимает, что под угрозой жестокого наказания человек не будет обнаруживать какое-либо несогласие.
К счастью, Ху Яобан был обманут не в полной мере. Он публично высказался о том, что поражен условиями жизни тибетцев и даже спросил, уж не бросают ли в реку все те деньги, которые выделяются Тибету. Он дал обещание о выводе восьмидесяти пяти процентов китайского кадрового состава, размещенного в оккупированном Тибете.
Об этих предложенных им мероприятиях больше ничего не было слышно. Ху Яобан находился у власти не очень долго и в конце концов был вынужден уйти с поста генерального секретаря Коммунистической партии Китая. Тем не менее я благодарен ему за то большое мужество, которое он проявил, признав ошибки Китая в Тибете. Тот факт, что он сделал это, доказывает, что не все даже среди руководства в Китае поддерживают репрессивную политику правительства. Но если признание Ху Яобана не имело большого влияния на решение тибетского вопроса, то доклад, подготовленный первой делегацией после приезда ее в Дхарамсалу в конце декабря, скорее всего, такое влияние оказал.
Когда я вернулся из своей длительной поездки (в Россию, Монголию, Грецию, Швейцарию и, наконец, Соединенные Штаты) в октябре 1979 года, возвратились и пять членов делегации. Они привезли с собой сотни отснятых кинолент, многочасовые магнитофонные записи бесед и достаточно много общей информации, что потребовало многомесячной работы по сопоставлению, переработке и анализу. Также они доставили более семи тысяч писем от тибетцев своим семьям, находящимся в эмиграции — это был первый случай получения почты из Тибета за последние более чем двадцать лет.
К сожалению, впечатления комиссии от "нового" Тибета оказались в большой степени негативными. Окруженные толпами плачущих тибетцев повсюду, где бы они ни бывали, они увидели многочисленные доказательства того, что китайские власти безжалостно и систематически стараются уничтожить нашу древнюю культуру. Кроме того, их засыпали бесчисленными свидетельствами о голодных годах, массовой гибели от голода, публичных казнях, а также грубых и отвратительных нарушениях прав человека, самое мягкое из которых заключалось в том, что детей отрывали от семей и заставляли работать в бригадах принудительного труда или отправляли для "образования" в Китай, об арестах ни в чем не повинных граждан и гибели тысяч монахов и монахинь в концентрационных лагерях. Этот скорбный перечень приводил в ужас, он сопровождался десятками фотографий монастырей, превращенных в груды камней или приспособленных под зернохранилища, фабрики и скотные дворы.
Однако несмотря на всю представленную информацию, китайские власти ясно дали понять, что они не намерены выслушивать какую-либо критику ни со стороны членов делегации, ни со стороны любого тибетца из зарубежной общины. Поскольку мы живем за пределами страны, то не имеем никакого права критиковать происходящее внутри, — сказали они. Когда Лобсан Самтэн сообщил мне это, я вспомнил случай, произошедший в пятидесятых годах. Китаец, член партии, спросил одного тибетского сотрудника, каково его мнение о правлении китайцев в Тибете. "Позвольте мне сначала выехать из этой страны, — ответил тибетец, — а потом уж я вам скажу".
Но все-таки надо отметить, что делегация привезла и некоторые обнадеживающие новости. Например, когда она была в Пекине, состоялась встреча с молодыми студентами, обучавшимися в школе партийных кадров. Вместо того, чтобы слепо верить в марксизм и поддерживать прокитайскую политику, они все оказались полностью приверженными делу освобождения Тибета. А судя по многочисленным примерам, когда рядовые тибетцы открыто не подчиняются китайским властям, чтобы выразить свою любовь и уважение Далай Ламе, дух народа еще далеко не сломлен. В самом деле, кажется, что эти ужасные испытания послужили только усилению их решимости.
Другим положительным событием для первой делегации была встреча с Панчен Ламой в Пекине. Китайские власти подвергли его страшно жестокому обращению — он показал пяти своим соотечественникам шрамы, оставшиеся после пыток. Он рассказал, что после моего бегства его монастырь в Ташилхунпо не был разрушен НОАК. Но после того, как он стал критиковать наших новых хозяев, туда были посланы войска. Затем в течение 1962 года китайцы настаивали, чтобы он занял мое место в качестве председателя Подготовительного комитета. Он отказался, а вместо этого послал Председателю Мао меморандум длиной в 70 тысяч иероглифов, содержавший жалобы. Затем он был снят с должности (хотя Мао бессовестно заверил, что его замечания будут учтены), а несколько пожилых монахов, пробравшихся обратно в Ташилхунпо, были арестованы, обвинены в преступной деятельности и подвергнуты оскорблениям перед населением Шигацзе.