Страница 15 из 76
Итак, удар был нанесен. Вскоре должна была пасть Лхаса. Мы не имели никакой возможности противостоять такому натиску. Мало того, что тибетская армия была немногочисленной, она страдала и от недостатка современного вооружения и почти полной необученности. К армии не проявлялось никакого интереса на протяжении всего периода регентства. Несмотря на свою историю тибетцы, по существу, любят мир, а быть в армии означало находиться в низших слоях общества: солдаты считались кем-то вроде мясников. И хотя теперь по всему Тибету стали поспешно собирать дополнительные формирования и создали одно новое, все же качество войск, выступивших навстречу китайцам, было невысоко.
Бесполезно рассуждать о том, каковы были бы последствия, если бы положение вещей было иным. Нужно только сказать, что китайцы потеряли большое количество солдат при завоевании Тибета: в некоторых районах они встретили отчаянное сопротивление и кроме прямых военных потерь очень страдали от трудностей снабжения и сурового климата. Многие умерли от голода; другие не могли перенести горной болезни, которая всегда мучает, а иногда просто убивает иностранцев в Тибете. Но что касается исхода боев, то независимо от того, насколько велика или хорошо подготовлена была тибетская армия, в конце концов все ее усилия были бы тщетными. Ведь даже тогда китайское население более чем в сотню раз превышало наше.
Эта угроза свободе Тибета не осталась незамеченной в мире. Индийское правительство, поддержанное Великобританией, заявило протест Китайской Народной Республике и объявило, что это вторжение противоречит интересам мира. Седьмого ноября 1950 года Кашаг и правительство обратились в Организацию Объединенных Наций с просьбой выступить в нашу защиту. Но, к несчастью, Тибет, следуя своей политике изоляции от мира, никогда не выказывал желания стать членом ООН, поэтому никакого результата не последовало, не было пользы и от двух последующих телеграмм, отправленных до конца того года.
Приближалась зима, новости становились все хуже, и начали поговаривать о том, чтобы объявить о совершеннолетии Далай Ламы. Народ начал выступать за предоставление мне светской власти на два года раньше положенного. Мои уборщики докладывали, что в Лхасе расклеиваются листовки, в которых ругают правительство и призывают к немедленному возведению меня на трон, и что народ поет песни такого же содержания.
Люди разделились на две группы: в одной были те, кто возлагал надежды на мое руководство в этом кризисе; в другой — те, кто считал, что я слишком молод для такой ответственности. Я был согласен со второй группой, но, к сожалению, со мной не посоветовались. Вместо этого правительство вопросило оракула. Состоялась очень напряженная сцена, в итоге которой, наконец, Кутэн, пошатываясь под весом своего церемониального головного убора, подошел к тому месту, где сидел я, и положил ката, белый шелковый шарф для подношений, на мои колени со словами "Тхула бап" — "Его время пришло".
Дорже Дракдэн высказал свою волю. Татхаг Ринпоче сразу же приготовился уйти в отставку с поста Регента, хотя должен был оставаться моим Старшим наставником. Дело было за Государственным астрологом — назначить день возведения меня на престол. Они выбрали 17 ноября 1950 года как наиболее благоприятную дату до конца года. Меня же такое развитие событий скорее опечалило. Еще месяц назад я был беззаботным юношей, неторопливо ожидающим ежегодный оперный фестиваль. А теперь я оказался перед лицом перспективы возглавить свою страну в то время, как она готовится к войне. Но оглядываясь назад, я вижу что не должен был особенно удивляться, уже несколько лет оракул высказывал нескрываемое презрение к правительству, обращаясь в то же время ко мне с большим уважением.
В начале ноября, примерно за две недели до моего официального возведения [на трон], в Лхасу прибыл мой старший брат. Я почти не знал его. Будучи Такцером Ринпоче, он стал настоятелем монастыря Кумбум, где я провел те самые одинокие первые восемнадцать месяцев после моего обнаружения. Лишь взглянув на него, я понял, что он очень много перенес. Брат был в ужасном состоянии, крайне напряжен и встревожен. Он даже заикался, когда рассказывал мне свою историю. Так как Амдо, провинция в которой мы оба родились и в которой расположен Кумбум, находится в близком соседстве с Китаем, она быстро подпала под контроль коммунистов. Едва это случилось, он немедленно был взят под домашний арест. Деятельность всех монахов подверглась ограничениям, а сам он оказался, по существу, заключенным в своем монастыре. В то же время китайцы стали пытаться внушить ему коммунистический образ мыслей и обратить в свою веру. У них был план отпустить его в Лхасу, если бы он согласился убедить меня признать над собой власть Китая. А в случае, если бы я стал упорствовать, он должен был убить меня. За это обещалось вознаграждение. Дикое предложение. Во-первых, мысль об убийстве любого живого существа враждебна для всех буддистов. Поэтому предположение о том, что он мог бы действительно совершить убийство Далай Ламы в личных целях, показывает, что китайцы не имели никакого представления о характере тибетцев.
По прошествии года, в течение которого брат видел, как его общину громят китайцы, он постепенно пришел к выводу, что должен бежать в Лхасу, чтобы предостеречь меня об уготованной Тибету участи, если китайцы захватят нас. Единственным способом осуществить это было притвориться, что он принял их предложение. Потому брат наконец согласился на сделку с ними.
Я слушал его открыв рот. До сих пор я почти ничего не знал о китайцах. И еще меньшее представление я имел о коммунистах, хотя и слышал, что они принесли страшные бедствия народу Монголии. Кроме того, я знал только то, что собрал по крохам со страниц журнала "Лайф", номер которого попал в мои руки. Но теперь благодаря брату мне стало ясно, что они не только нерелигиозны, но на самом деле препятствуют религиозной практике. Я очень испугался, когда Такцер Ринпоче сказал, что наша единственная надежда заключается в том, чтобы добиться поддержки за рубежом и противостоять китайцам силой оружия.
Будда проповедовал отказ от убийства, но указал, что в определенных обстоятельствах оно может быть оправдано. По мнению моего брата, сейчас обстоятельства были именно таковы. Поэтому он откажется от своих монашеских обетов, снимет с себя монашескую одежду и поедет за границу в качестве тибетского эмиссара. Он попытается заключить соглашение с американцами и считает, что они обязательно поддержат идею свободного Тибета.
Я был потрясен всем услышанным, но прежде, чем смог возражать, он стал убеждать меня покинуть Лхасу. Хотя некоторые люди говорили мне то же самое, поддерживали эту точку зрения немногие. Но брат просил меня последовать его совету независимо от мнения большинства. Опасность велика, сказал он, и я ни в коем случае не должен попасть в руки китайцев.
После нашей встречи брат беседовал с разными членами правительства до своего отъезда из столицы. Я видел его еще один или два раза, но никак не смог изменить его решения. Страшные испытания, перенесенные в течение последнего года, убедили его в том, что другого пути нет. Впрочем, я не слишком много об этом думал, у меня хватало собственных забот. До церемонии возведения на трон оставалось несколько дней.
По этому случаю я решил объявить всеобщую амнистию. В день моего восшествия на трон все заключенные отпускались на свободу. Это означало, что тюрьма в Шоле теперь опустеет. Мне было приятно, что я имею возможность сделать это, хотя были моменты, когда я и жалел о том, что тюрьма опустела. У меня больше не было маленьких радостей нашей незамысловатой дружбы. Когда я направлял свою подзорную трубу на тюремный двор, он был пуст, если не считать нескольких собак, подбирающих объедки. Как будто бы ушла какая-то частица моей жизни.
Утром 17-го числа я встал на час или два раньше, чем обычно, было еще совсем темно. Когда я одевался, Мастер Одежд вручил мне кусок зеленой ткани, чтобы я обернул его вокруг талии. Это было сделано по совету астрологов, которые считали, что благоприятен будет зеленый цвет. Я отказался от завтрака, так как знал, что церемония будет долгой, и не хотел, чтобы меня отвлекал какой-нибудь "зов природы". Однако, астрологи поставили условие, что я должен съесть яблоко перед началом церемонии. Помню, что с трудом проглотил его. Покончив с этим, я отправился в храм, где на рассвете должно было состояться возведение на трон.