Страница 5 из 6
— Да вот, господин офицер, надобно пропустить вперёд литерный, со срочным военным грузом.
Пользуясь тем, что спутник отвернулся, Гликерия Романовна удовлетворила своё любопытство: быстро отвернула книжную обёртку, приложила к глазам хорошенький лорнет на золотой цепочке — и поморщилась. Книга, которую с таким увлечением читал штабс-капитан, называлась «ТОННЕЛИ И МОСТЫ. Краткий справочник для железнодорожных служащих».
К дежурному подбежал телеграфист с бумажной лентой в руке. Тот прочитал депешу, пожал плечами и махнул флажком.
— Что такое? — спросил Рыбников.
— Семь пятниц на неделе. Велено отправлять, не ждать литерного.
Поезд тронулся.
— Вы, должно быть, военный инженер? — поинтересовалась Гликерия Романовна.
— Почему вы взяли?
Признаваться, что подглядела название книги, Лидиной было неловко, но она нашлась — показала на кожаный тубус.
— Да вот. Это ведь для чертежей?
— А, да. — Василий Александрович понизил голос. — Секретная документация. Доставляю в Москву.
— А я думала, вы в отпуске. Навещаете семью или, может быть, родителей.
— Неженат. С каких прибытков семью заводить? Гол как сокол. И родителей не имею. Круглый сирота. Даже, можно сказать, сирота казанский — в полку за косоглазие дразнили татарвой.
После остановки в Колпине штабс-капитан как-то оживился, стал поразговорчивей, да и широкие скулы слегка порозовели.
Вдруг он взглянул на часы и поднялся.
— Пардон, выйду покурю.
— Курите здесь, я привыкла, — милостиво позволила Гликерия Романовна. — Жорж курит сигары. То есть курил.
Василий Александрович конфузливо улыбнулся:
— Виноват. Про покурить это я из деликатности. Не курю-с, лишний расход. На самом деле мне в клозет, по натуральной необходимости.
Дама с достоинством отвернулась.
Тубус штабс-капитан прихватил с собой. Поймав негодующий взгляд спутницы, извиняющимся тоном пояснил:
— Не имею права выпускать из рук.
Проводив его взглядом, Гликерия Романовна пробормотала:
— Какой все-таки несимпатичный. — И стала смотреть в окно.
А штабс-капитан быстро прошёл через второй и третий классы в хвостовой вагон и выглянул на тормозную площадку.
Сзади донёсся протяжный, требовательный гудок.
На площадке стояли обер-кондуктор и караульный жандарм.
— Что за черт! — сказал первый. — Никак литерный. А телеграфировали, что отменён!
Не далее как в полуверсте ехал длинный состав, влекомый двумя паровозами. Локомотивы пыхтели чёрным дымом, за ними вытянулся хвост из зачехлённых платформ.
Время было уже позднее, одиннадцатый час, но сумерки едва начали сгущаться — приближалась пора белых ночей.
Жандарм оглянулся на штабс-капитана, взял под козырёк:
— Ваше благородие, виноват, но извольте закрыть дверь. Согласно инструкции, строжайше запрещено.
— Это, братец, правильно, — одобрил Рыбников. — Бдительность и всё такое. Я, собственно, только покурить хотел. Ну да я в коридорчике. Или в нужнике.
И в самом деле отправился в туалетную комнату, которая в третьем классе была тесна и не слишком опрятна.
Запершись, Василий Александрович высунулся из окна.
Поезд как раз въезжал на допотопный, ещё клейнмихелевского строительства мост, перекинутый через неширокую речку.
Рыбников нажал ногой рычаг слива воды — в дне унитаза открылось круглое отверстие, сквозь него было видно, как мелькают шпалы.
Штабс-капитан надавил пальцем какую-то незаметную кнопочку на тубусе и запихнул узкий кожаный футляр в дырку — диаметр совпал в точности, так что понадобилось приложить некоторое усилие.
Когда тубус исчез в отверстии, Василий Александрович быстро намочил руки под краном и вышел в тамбур, стряхивая с пальцев воду.
Минуту спустя он уже входил в своё купе.
Лидина взглянула на него строго — ещё не простила конфуза с «натуральной необходимостью» — и хотела отвернуться, но вдруг воскликнула:
— Ваш секретный футляр! Вы, верно, забыли его в туалетной комнате?
На лице Рыбникова отразилось неудовольствие, но ответить Гликерии Романовне он не успел.
Откуда-то донёсся ужасающий грохот, вагон качнуло.
Штабс-капитан бросился к окну.
Из других окон тоже торчали головы. Все смотрели назад.
Дорога в этом месте описывала небольшую дугу, и было видно как на ладони железнодорожный путь, давешнюю речку и мост.
Вернее, то, что от него осталось.
Мост обрушился ровно посередине, причём в тот самый момент, когда по нему проезжал тяжёлый воинский состав.
Зрелище катастрофы было ужасающим: столб воды и пара, выплеснутый рухнувшими в воду локомотивами, вздыбленные платформы, с которых срывались какие-то массивные стальные конструкции, и самое жуткое — сыпавшиеся вниз человеческие фигурки.
Гликерия Романовна, притиснувшаяся к плечу Рыбникова, пронзительно завизжала. Кричали и другие пассажиры.
Хвостовой вагон литерного, вероятно, отведённый для офицеров, покачался на самом краешке пролома, кто-то вроде бы даже успел выпрыгнуть из окна, но затем опора подломилась, и вагон тоже ухнул вниз, в груду перекорёженного металла, что торчала из воды.
— Боже, Боже! — истерически закричала Лидина. — Что вы смотрите? Надо же что-то делать!
И бросилась в коридор. Василий Александрович, помедлив долю секунды, последовал за нею.
— Остановите поезд! — накинулась экзальтированная дамочка на обер-кондуктора, бежавшего в сторону головного вагона. — Там раненые! Тонущие! Нужно спасать!
Схватила его за рукав, да так цепко, что железнодорожнику пришлось остановиться.
— Какой там «спасать»! Кого спасать? Такая каша! — пытался вырваться бледный как смерть начальник поездной бригады. — Что мы можем? На станцию нужно, сообщить.
Не слушая, Гликерия Романовна била его кулачком в грудь.
— Они гибнут, а мы уезжаем? Остановите! Я требую! — визжала она. — Жмите этот ваш, как его, стоп-кран!
На вопли из соседнего купе высунулся чернявый господин с нафабренными усишками. Видя, что начальник поезда колеблется, угрожающе крикнул:
— Я тебе остановлю! У меня срочное дело в Москве!
Рыбников мягко взял Лидину за локоть, успокаивающе начал:
— Сударыня, ну в самом деле. Конечно, катастрофия ужасная, но единственное, чем мы можем помочь, — это поскорее протелеграфировать с ближайшей…
— Ах, ну вас всех! — крикнула Гликерия Романовна.
Метнулась к стоп-крану и рванула ручку.
Все, кто находился в коридоре, кубарем полетели на пол. Поезд, подпрыгнув, мерзко заскрежетал по рельсам. Со всех сторон доносились вой и визг — пассажиры решили, что и их поезд угодил в крушение.
Первым опомнился чернявый, не упавший, а лишь стукнувшийся головой о косяк двери.
С криком «Убью, мерррзавка!» он налетел на оглушённую падением истеричку и схватил её за горло.
Судя по огонькам, вспыхнувшим в глазах Василия Александровича, он отчасти разделял кровожадное намерение чернявого господина. Однако во взгляде, который штабс-капитан бросил на удушаемую Гликерию Романовну, была не только ярость, но и, пожалуй, изумление.
Вздохнув, Рыбников схватил несдержанного брюнета за воротник и отшвырнул в сторону.
Слог четвёртый, в котором вольный стрелок выходит на охоту
Аппарат зазвонил в половине второго ночи. Ещё не сняв трубку, Эраст Петрович махнул камердинеру, просунувшему в дверь свою стриженую башку, чтоб подавал одеваться. Телефонировать в такой час могли только из управления и непременно по какому-нибудь чрезвычайному делу.
Слушая голос, взволнованно рокотавший в рожке, Фандорин всё больше хмурил чёрные брови. Переменил руку, чтобы Маса просунул её в рукав накрахмаленной рубашки. Покачал головой на штиблеты — камердинер понял и принёс сапоги.
Телефонировавшему Эраст Петрович не задал ни одного вопроса, сказал лишь:
— Хорошо, Леонтий Карлович, сейчас буду.
Уже одетый, на секунду остановился перед зеркалом. Причесал чёрные с проседью (про такие говорят «перец с солью») волосы, прошёлся особой щёточкой по совершенно белым вискам и аккуратным усикам, в которых ещё не было ни единого серебряного волоска. Поморщился, проведя рукой по щеке, но бриться было некогда.