Страница 9 из 31
Мастер складывал работу на коленях, обводил окружающих испытующим взглядом, спрашивал, закрыта ли дверь и не подслушивает ли кто за ней, ж, удостоверившись, что все в порядке, стучал себя пальцем по лбу и гробовым шепотом говорил:
— Наш король божьей милостью Карл, Шестой по имени, — помешался! Совсем безумный! Все у него в голове перепуталось, и ничего он не соображает. Не уследят за ним вовремя — он голышом выскочит из своих комнат.
Все замерли от ужаса, а хозяйка несмело спрашивала:
— И с чего же это могло случиться такое ужасное несчастье?
Мастер, сомкнув уста, медленно вдевал нитку в иглу.
Не томите меня! — воскликнула хозяйка. — Я вся дрожу! Скорей расскажите!
Достоверно этого никто не знает, — начинал мастер свой рассказ. — Разные ходят о том слухи. Но мне один камердинер, взяв с меня клятву, что вовек не разглашу я его тайных слов…
Мы тоже клянемся! Мы не разгласим…
…взяв с меня клятву, сообщил мне, что случилось это оттого, что придворные господа, вздумав повеселиться и развлечь своего государя, нарядились дикарями, намазали лица углем и облачились в плащи из соломы. В таком смехотворном виде они стали выполнять перед королем танец диких людей — плясали, и кривлялись, и прыгали на одной ноге, потому что, как известно ученым, есть такие дикие люди, укоторых всего одна нога, но такая большая и широкая, что они укрываются в ее тени от солнечных лучей. Вот придворные господа стали задирать ногу повыше, пытаясь прикрыть ею голову, а сами скакали на одной ноге. Но мы ведь не какие-нибудь дикие язычники, а добрые христиане и французы, и ходить на одной ноге противно воле божьей и человеческой природе. Понятно, не сумели они удержаться; покачнувшись, задели факелы, и соломенная одежда на них мгновенно вспыхнула и запылала. И чем больше они метались, тем скорей огонь перебегал с одного на другого, и уже все они горели, подобно живым факелам, и еще сильней кривлялись и дико голосили от боли. А король вдруг как захохочет и спятил! Да, страшно сказать, что все это так, но, на наше счастье, герцог Орлеанский и граф Арманьяк не отступились от нашего несчастного короля. И будь на то воля божья, бургундцам от них несдобровать.
— Хотела бы я там быть и посмотреть на это зрелище! — воскликнула Марго.
Но хозяйка зашикала на нее и спросила:
Но как же, мастер Ришар, при таких ваших достоинствах и важных знакомствах могло случиться, что была у вас своя лавка, а теперь вы ходите по домам?
Людское тщеславие и превратности моды! — отвечал он. — Сегодня лучше меня нет портного, а назавтра найдут какого-нибудь молодца, который и иглу-то не умеет держать двумя пальцами, и ножницы у него ездят вкривь и вкось, всю материю искромсает зубцами и фестонами. А молодые господа восторгаются: «Ах, как это ново! Ах, ни у кого такого нет!» — и все бегут к нему, как стадо баранов, а меня будто и на свете пет. Не стало у меня работы, пришлось отпустить и подмастерье и учеников, и закрыл я лавку, и даже жена от меня ушла.
От этого печального рассказа все долго вздыхали и говорили между собой, что уж очень хорошо рассказывает мастер Ришар, вовек бы не наслушался.
Но настал час расставания. Мастер Ришар пришел к хозяйке за расчетом.
С приветливой улыбкой протянула она ему деньги, заплатила по уговору, сколько считала нужным. Но он вдруг отступил на шаг, посмотрел на протянутую к нему руку с таким отвращением, будто лежали там не серебряные монеты, а живые жабы, и, плюнув прямо в открытую ладонь хозяйки, закричал:
— Как низко я пал, что злосчастная судьба привела меня иметь дело не со знатной дамой, как я к тому привык, а с простой горожанкой, которая ничего не смыслит в моем искусстве и не умеет отличить знаменитую работу! Договорились об одном плаще, а пришлось мне шить и то и это. И теперь работа готова, а вы суете мне жалкие гроши. Я это так не оставлю, всех вас изорву на мелкие клочья, и заплаты на вас негде будет поставить! И бургундское платье я вам тоже попомню! Уж я сообщу об этом, на улице кричать буду, и тогда вам не поздоровится.
Пришлось выплатить ему цену, которую он сам назначил, и тогда он изящно раскланялся, с улыбкой промолвил:
— Больше ничего шить не будем? А если понадобится, позовите меня опять, — и ушел.
Марион закрыла за ним входную дверь. Теперь снова переберутся они с Марго в свой чулан. Снова ночью уйдут незаметно. Вот удивится господин Онкэн, когда увидит ее в новом шерстяном платьице и в пелеринке с капюшоном.
Глава восьмая
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ГРОТЭТЮ
Не успела Марион проводить мастера Ришара, как снова раздался стук дверного молотка, и она поспешила отпереть входную дверь.
Перед нею стоял человек пожилой и дородный, в одежде такой узкой, что она лопнула по всем швам, во многих местах обнажая тело. Лицо у него распухло, один глаз заплыл, а под носом засохла струйка крови. Марион так испугалась, что не знала, отойти ли ей в сторону и дать войти посетителю или поскорей захлопнуть перед ним дверь. Вместо этого она, широко расставив руки, загородила собой проход и стала звать на помощь.
На ее крики выбежал из лавки Клод Бекэгю, ахнул, замер и вскрикнул:
— Господин Гротэтю, вы ли это? Ах, сударь, что это с вами случилось?
Гротэтю сердито ответил:
Что ты уставился и стоишь как столб? Вели девчонке пропустить меня в комнаты, принеси мне что выпить и позови хозяина.
Не взыщите, сударь, — проговорил Клод Бекэгю. — Сразу я не сообразил, как следует принять такого гостя. Уж очень меня поразил ваш вид.
Ну, ну, поторапливайся, — сказал Гротэтю и, не дожидаясь, чтобы проводили его, поднялся по лестнице и прошел в залу.
Тотчас появилась хозяйка, всплеснула руками и вскрикнула:
— Боже мой, неужели это вы? Господин Гротэтю, что с вами?
И уж Марго бежала с флаконом вина, и Женевье-ва вышла из кухни с куском сырого мяса в руках и сказала:
— Приложите это к лицу, и опухоль опадет.
Гротэтю осушил кубок, пробормотал:
Фу! — и заморгал глазами, но приложить мясо к лицу отказался и потребовал: —Лучше это мясо зажарить, потому что я умираю с голоду.
Боже мой! — сказала хозяйка. — Одно другому не мешает. Сперва мясо оттянет опухоль, а потом его можно зажарить на ужин слугам. А вас мы через полчаса угостим превосходным обедом. Иди на кухню, Женевьева. Бекэгю, беги предупреди хозяина.
Тут в залу вошел сам бакалейщик, но вдруг ахнул, побледнел, схватился за сердце, прислонился к стене и сварливо заговорил:
Как мне сохранить мое здоровье, когда приходится мне смотреть на такое ужасающее зрелище? И, по всей вероятности, еще услышать дурные вести.
Ну, ну, дорогой мой Кюгра, — сказал гость и засмеялся сквозь разбитый рот. — Уж если я остался жив, ты и подавно от одного моего вида не умрешь.
Но бакалейщик уже опомнился и принялся распоряжаться:
— Что же это, моя супруга, квохчешь ты, как наседка, а не знаешь, что тебе делать? Принеси моему другу Гротэтю что-нибудь из одежды, потому что непристойно смотреть на его растерзанный вид. Марион, тащи таз с водой — омыть ему лицо и конечности.
Конечностей я не буду мыть, — возразил Гротэтю.
Эх, упрямец, не заботишься ты о своем здоровье. Не хочешь мыться, разотрем тебя ароматными мазями, и покушаешь ты лекарственную кашку из алоэ, превосходную для пищеварения и против болезней сердца…
Черт побери! — закричал гость. — Не хочу я кашку, а дайте мне жареного гуся и еще что-нибудь, и я буду здоров.
Не прошло и получаса, как гость, одетый в чистую одежду и крепко пахнущий лекарственными мазями, сидел за столом, поглощая одно блюдо за другим. Когда он насытился и со счастливым вздохом откинулся на спинку скамьи, хозяйка заговорила: