Страница 45 из 54
Виола по очереди изучала их, с удивлением сознавая, что не ощущает ни гнева, ни ревности. Только странное отчуждение, словно смотрела на все со стороны. Да еще нечто вроде жалости к этим женщинам.
Он не любил ни одну, но что чувствовали они?
Она вспомнила нежность, промелькнувшую на лице Пегги Дарвин в тот день в лавке драпировщика. Нежность, подтвердившую то, что отказывался видеть Джон. Графиня когда-то любила его. Возможно, теперь любовь остыла, но ведь когда-то была!
Виола подумала о груде розовых писем в портфеле мистера Стоуна. Бедная Эмма Роулинс!
А сама она? Она его жена. И что же? Не имей она приданого и брата-герцога, никогда не вышла бы за Джона Хэммонда и все равно влюбилась бы, потому что в него так легко влюбиться… даже не сознавая, как это происходит. Всему причиной его улыбка, обаяние и способность смешить женщин. Он помнит, какие блюда, какие развлечения и какие ласки любит та или иная женщина, но ни одна не сумела затронуть его сердца. И это сердце он никому не отдал.
Виола прижала руку ко лбу. Голова болела. Сердце ныло. Она чувствовала приближение месячных, но вовсе не поэтому чувствовала себя усталой, одинокой и бесконечно угнетенной духом. И не могла не думать о том, до какого отчаяния и боли может дойти женщина, чтобы пачками посылать письма мужчине, который знать ее не желает. Ей была вполне понятна мучительная безответная любовь Эммы Роулинс. Как это странно – симпатизировать бывшей содержанке собственного мужа!
Супруги уехали с бала рано и этой же ночью вернулись в Эндерби. Виола спала одна под предлогом надвигающихся месячных. Джон, казалось, смирился с объяснением, и она была рада этому, потому что не хотела, чтобы он увидел, как она рухнула на кровать и зашлась в рыданиях. Правда, уткнулась лицом в подушку, чтобы не услышал Джон.
Она отдаляется от него. Он это чувствует.
Джон лежал в темноте, глядя в потолок, и пытался убедить себя, что всему виной ее месячные. Он знал, что подобные события сильно влияют на настроение женщины и в такие дни лучше держаться подальше.
Он твердил себе, что именно в этом причина ее странного отношения к письмам Эммы, но в глубине души понимал, что это не так. Она отдаляется от него.
Сегодняшний бал не помог улучшению их отношений. Будь проклята злобная натура леди Дин. Но ведь он и сам во многом виноват.
Джон растер ладонями лицо и задал себе вопрос, терзавший его все эти годы, чего хотела от него Виола: чем можно исправить положение? Должен же быть способ!
Эти годы казались ему страницами романа, но чаще всего он вспоминал первые дни их брака, особенно Хэммонд-Парк, где они вместе скакали по полям, и холмам и он смешил Виолу. Она была счастлива в Хэммонд Парке. Он точно это знал.
И тут он с неожиданной ясностью понял, что должен делать. Отвезти ее домой. В их дом, где ей самое место. Спать с ней в одной постели, обыгрывать ее в шахматы, подарить резвую кобылку, купленную специально для нее, и устраивать скачки.
Он представил, как она обгоняет его подбрасывает в воздух шляпу и смеется. И только тогда смог наконец уснуть.
Виола не возражала против отъезда из Лондона, но во время поездки в Нортумберленд почти не разговаривала. Хотя иногда ему удавалось рассмешить ее, в основном она казалось сдержанной и отчужденной. Наверное, тяжело переносит начало месячных, а шестидневное путешествие вряд ли облегчит ее состояние.
Однако к тому времени как они на седьмой день добрались до Хэммонд-Парка, холодность по-прежнему окутывала ее невидимым панцирем. Виола явно не хотела иметь с ним дела. Но на этот раз Джон не позволит ей закрыть перед ним дверь спальни.
Вечером он вошел в хозяйские покои, полный решимости дать понять жене, что отныне они станут делить постель.
Виола в ночной сорочке уже сидела за туалетным столиком, расчесывая волосы. При виде мужа она на секунду замерла, но тут же снова принялась водить щеткой по золотистым локонам.
Джон заглянул в гардеробную и увидел застеленную раскладную кровать. Зря она это сделала. Он не собирается спать отдельно. Ни сегодня, ни в последующие ночи.
Джон разделся, вышел из гардеробной и встал за спиной жены. Она снова застыла, глядя в зеркало.
Подавшись вперед, он обнял ее и поцеловал в шею. Виола отложила щетку, сжала его запястья и оттолкнула руки.
Джон выпрямился.
– Хочешь поссориться?
– С чего бы это? Просто я не в настроении ложиться с тобой в постель.
Нет, бывают такие моменты, когда женщины способны вывести из себя святого!
– Просто что-то неладно, и я не понимаю, что именно.
– Дело в том… – она осеклась и обернулась, глядя на него в свете лампы.
В ее глазах стыла некая странная печаль, и у него что-то перевернулось в душе.
– Все еще сердишься из-за писем Эммы?
– Не сержусь, Джон. Я никогда не сержусь.
– Откуда же такое странное настроение? Или ты все еще…
Он нерешительно ткнул пальцем в направлении ее живота, надеясь, что все проще некуда и скоро пройдет, но при этом отлично сознавая, что дело не в этом.
Ее щеки порозовели.
– Нет.
– Может, ты расстроена, что мы покинули Лондон до окончания сезона?
– Господи, нет!
– Тогда в чем дело?
Виола беспомощно подняла руку:
– Мне так жаль эту женщину.
– Какую? Эмму? Но почему?!
– О, Джон! – раздраженно бросила Виола и отвернулась. – Она неравнодушна к тебе, неужели не понимаешь? Иначе не посылала бы тебе горы писем и не унижала себя подобным образом.
Он сморозил глупость. Следовало бы предвидеть, что ответ ему не понравится. Джон положил руки ей на плечи и со вздохом прижался лбом к её макушке.
– И что, по-твоему, я должен с этим делать?
– Не знаю, – честно призналась она, передернув плечами, словно старалась сбросить его руки.
Но это ей не удалось. Он выпрямился и встретился с ней глазами в зеркале.
– Возможно, я туп. Но все же не понимаю, в чем проблема.
– Я знаю, что она чувствует, Джон, – прошептала Виола. – Ну вот, теперь тебе известно, в чем проблема.
Его пальцы сжались.
– Это не одно и то же.
– Абсолютно одно и то же. Неужели мужчины действительно считают, что содержанки не могут испытывать подлинные чувства?
Джон нетерпеливо тряхнул головой.
– Да-да, именно любовь. Я пыталась объяснить это раньше, когда мы видели Пегги Дарвин в лавке драпировщика. Она тоже когда-то любила тебя. Я всегда это знала.
– Я никогда не любил Пегги Дарвин.
– Я говорю о ее чувствах. Не о твоих. О чувствах Эммы Роулинс. И моих. О, Джон, неужели не понимаешь? Женщины влюбляются в твою улыбку и обаяние. Ты неотразим.
Какой абсурд! Джон отвел глаза.
– Поверить не могу, что женщины способны влюбиться всего-навсего из-за улыбки!
– Ты поразительно красив и обладаешь невероятным магнетизмом и обаянием. Флиртуешь с женщинами, все о них знаешь, очень внимателен к каждой. Женщины – марионетки в твоих руках. – Виола на секунду замолчала, прежде чем тихо добавить: – Совсем как я.
– Ты никогда не была марионеткой в моих руках, – заверил Джон.
Виола встала, отошла и легла в постель.
– Я хочу спать.
Он оглянулся на открытую дверь гардеробной, в проеме которой виднелась раскладная кровать, и, прислонившись к резному изножью, оперся ладонями о край и снова взглянул на жену.
– Скажи мне вот что, – произнес он и глубоко вздохнул, чувствуя себя так, словно готов спрыгнуть с обрыва. Резьба изножья больно впивалась в кожу. – Ты хочешь, чтобы я провел ночь в гардеробной?
На этот раз настала очередь Виолы отводить взгляд.
– Я… – она прикусила губу.
– Да или нет?
– Я не хочу спать с тобой, Джон. Не потому, что сердита на тебя. Просто… просто мне не хочется.
Одного короткого прикосновения было достаточно, чтобы возбудить в нем желание. Какой пыткой будет лежать с ней в одной постели и держать в объятиях, но если все обернется именно так, он все вынесет. Сколько бы ночей ни ушло на это, он твердо намерен убедить Виолу, что достоин ее доверия, и использует любой шанс на окончательное примирение.