Страница 14 из 27
С чем сравнить этнос? Очевидно, с явлениями, изучаемыми сопредельными науками: с общественными формациями, которыми занимается социология, с популяциями вида, которые исследуются биологией, и ландшафтами, составляющими предмет физической географии, а вернее, зоогеографии.
По принятой Аристотелем зоологической систематике, этнос – мельчайшая таксономическая единица, определяемая не столько по признакам соматическому или физиологическому, сколько по поведению. Иными словами, представители одного и того же этноса в определенных критических условиях реагируют сходно, а члены иных этносов по-иному. Собственно, только в этом и проявляется «психический склад», считающийся одним из признаков нации. Разумеется, здесь должны приниматься во внимание только статистические средние из достаточно больших чисел, с уклонениями во все стороны. Однако, поскольку мы почти всегда имеем дело либо с народами многочисленными, пусть недостаточно обособленными, либо с народностями, четко отграниченными от соседей, пусть даже численно малыми, то отмеченная неопределенность является величиной, которой должно пренебречь. Этнос, как и вид, по определению Аристотеля, «это не сводимая ни на что другое особенность, делающая предмет тем, что он есть» [29, стр. 268]. Именно поэтому этнос не является ни спекулятивной категорией, ни философским обобщением тех или иных черт. Он ощущается нами непосредственно, как свет, тепло, электрический разряд, и, следовательно, должен изучаться как одно из явлений природы, биосферы, а не как гуманитарная концепция, возникающая в мозгу наблюдателя.
В отличие от социальных таксономических единиц, как принятых в историческом материализме – формации, так и в буржуазной западноевропейской социологии – цивилизации, этносы при возникновении связаны с определенными ландшафтными районами. Для общественного развития наличие этносов является только фоном, правда необходимым, потому что если нет людей, то нет и закономерностей общественного развития, а люди до сих пор не существовали вне этносов.
Это последнее положение может вызвать возражения, потому что рабы в древнем мире или интернациональные авантюристы, космополиты, сами затруднялись определить, к какому народу их следует причислить.
Для прояснения проблемы следует отметить, что очень редкие этносы, реликтовые племена, существуют изолированно, но там проблема внеэтничного существования отдельных особей не возникает. Их там просто не бывает и быть не может, потому что изгнанник, лишенный поддержки коллектива, обречен на гибель.
Сложнее с особями, не помнящими родства, например, с рабами, зачатыми в лупанариях. По происхождению и правовому положению они не были римлянами. Это значит, что они не входили в официальное римское общество, но поскольку последнее без них не могло существовать, то мы имеем право причислить рабов к римскому этносу, в смысле современном, а не древнеримском, где рабов называли говорящими орудиями.
Затем, при образовании этносов всегда возникает несколько новых коллективов, образующих более или менее крепкую конструкцию. А в промежутках между отдельными этносами часто обретаются промежуточные особи, но они не выходят за пределы своей системы. Так, в XVI в. кондотьер мог служить Валуа, Габсбургу, Тюдору или Meдичи, не становясь ни французом, ни испанцем, ни англичанином, ни тосканцем и даже не задаваясь вопросом, кто же он по этносу. Но, поступая на службу к турецкому султану, он становился турком, т.е. менял этнос. Это было настолько распространено, что даже существовал специальный термин – ренегат.
Что же менялось в ренегате? Ясно, что не физиология, не анатомия, не генофонд, Менялся стереотип поведения, без него ренегат не мог быть инкорпорирован новым коллективом. В единой системе этносов, например в романо-германской Европе, называвшейся в XVI в. «христианским миром» (хотя в него не включались православные народы), стереотип поведения разнился мало, и этой величиной можно было пренебречь. Но в системе, условно именовавшейся «мусульманскими народами», он был настолько иным, что переход отмечался специально и был связан с юридическим актом – сменой исповедования веры. Совсем не играло роли то, что по большей части ренегат вообще не имел религиозных мнений. Важно было отметить, что он порвал с прошлым и включился в новый коллектив, иными словами, совершил акт приспособления к новой среде. А пластичность характерна для многих видов животных и описана М.Е. Лобашевым, который сформулировал следующие выводы, применимые и к нашему материалу:
«Процессы индивидуального приспособления у всех животных осуществляются с помощью механизма условного рефлекса.
1) Приобретение в онтогенезе условных связей с реальной действительностью обеспечивает животному анализ и синтез факторов внешней среды и активный выбор оптимальных условий для своего существования по данным сигналов.
2) Своевременная информация через сигналы о приближающихся событиях обеспечивает животному возможность осуществить профилактические адаптивные реакции и подготовить адекватным образом функциональное состояние организма.
3) Функциональная преемственность наблюдается: между поколениями – родителями и потомством, членами сообщества или стада, а для человека – преемственность цивилизации» [171, стр. 4 – 5].
Отсюда «поведение как приспособление целого организма является высшей формой активной адаптации». Один и тот же вид животного может дать особи светолюбивые и темнолюбивые, холоднолюбивые и теплолюбивые, что отвечает хорономическому принципу номогенеза [171, стр. 5; 29, стр. 180].
Условнорефлекторная (сигнальная) преемственность между поколениями осуществляется через контакт новорожденного 1) с родителями и 2) членами сообщества [171, стр. 8], что в применении к человеку называется традицией, которая не что иное, как стереотип поведения, передающийся путем сигнальной наследственности.
«Сигнальная наследственность для понимания развития человека и его цивилизации приобретает особое значение, так как ее положения полностью опровергают наличие расовых различий духовных свойств человека. Речь – „сигнал сигналов“ – создает условия для возрастания роли сигнальной или условной наследственности, обеспечивающей преемственность опыта между поколениями на основе физиологического механизма временной связи» [171, стр. 10].
Теперь переведем выводы генетика на язык этнолога. «Условные связи с действительностью, приобретаемые в онтогенезе», – это воспитание ребенка и обучение его тому, чем он будет всю жизнь кормиться и защищаться от врагов. В Полинезии учат плавать, в Сибири – ходить на лыжах, в древней Монголии – стрелять из лука и ездить верхом, в Европе – грамоте, чтобы человек читал газеты и принимал «профилактические меры» для избавления себя от неприятностей. Поведение, т.е. способность приспособить организм к новым условиям, рассматривается как результат биологического признака – способности к изменчивости. Но последняя не безгранична, и потому мы наблюдаем вымирание новых видов или, в нашем случае, этносов.
Появление же новых этносов, в данном аспекте, означает, что в силу способности к изменчивости изменился стереотип поведения, и, значит, возникла новая традиция или сигнальная наследственность, иными словами, новая культура, не частностями, а коренным образом отличающаяся от прежней. Тем же самым определяется переход особи из одного этнического коллектива в другой, достаточно далекий, т.е. явление ренегатства или инкорпорирование «чужака» (при родовом строе).
Отсюда же вытекает, что нет людей вне этноса. Человек может не знать своего происхождения, забыть родной язык, не иметь никаких религиозных или атеистических представлений, но без поведения в коллективе он жить не может. А поскольку именно характером поведения определяется этническая принадлежность, то все люди сопричастны этносфере. Поэтому биологический подход, как и географический, позволяет рассмотреть этнос как явление глобальное, имеющее собственные закономерности становления, т.е. появления, видоизменения и исчезновения. Рассмотрению этих свойств этноса, как такового, будут посвящены следующие разделы.