Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 32 из 84

Любезность за любезность! Шеллинг встретил одобрительной рецензией стихотворную пародию Шлегеля, высмеивающую модного, плодовитого, но пустого Коцебу («Бу-бу-бу!»). Когда в Веймаре состоялась премьера пьесы Шлегеля «Ион», Шеллинг и Каролина откликнулись рецензией на этот спектакль в «Газете для элегантного света».

И вот теперь, в самые неприятные дни предстоящего развода, когда супруги уже прекратили переписку, Шеллинг обращается за помощью к Шлегелю, просит поддержать его в борьбе с «Литературной газетой», просит сдержанно, но недвусмысленно. «Сообщите мне, пожалуйста, что Вы думаете. Мне хочется, чтобы мы вместе закончили эту стычку с „Литературной газетой“, поскольку мы вместе ее начали».

Что конкретно ответил Шлегель, мы не знаем: сохранилось только начало его письма, где он успокаивает Шеллинга: пусть тот не терзает себя, нет оснований винить его в смерти Августы. Шлегель сохранил все документы, связанные с ее болезнью и кончиной, в том числе рецепты Шеллинга, в которых нет ничего ошибочного. В каких именно словах обещал Шлегель поддержать человека, который разрушил его брак, мы не знаем. Не зная слов, мы знаем дело: Шлегель быстро написал брошюру, обличающую редактора «Литературной газеты» Шюца. Шюцу был поставлен ультиматум: пусть он в течение трех дней опровергнет направленную против Шеллинга клевету, пусть он напечатает новый номер газеты от 18 августа, где была тиснута заметка по поводу «Похвалы наиновейшей философии», без злополучной заметки. Иначе Шлегель напечатает свою брошюру.

Шюц отверг ультиматум. На следующий день после его вручения в «Литературной газете» появилась «Поправка». Рецензент «Похвалы новейшей философии» снова привел место о «Шеллинге несравненном», который способен «лечить идеально, убивать реально», и пояснял, что не следует эти слова понимать так, будто «господин профессор Шеллинг совершил преднамеренное умерщвление», злые языки, которые толкуют об этом, имеют в виду «лишь неудачно закончившееся лечение, которое проводил господин профессор Шеллинг». Поправка повторяла прежнее обвинение: некомпетентное вмешательство Шеллинга привело к смертельному исходу.

Теперь Шеллинг спешил с изданием брошюры Шлегеля. Он внес в текст некоторые уточнения, приложил свидетельства бамбергских врачей Маркуса и Решлауба. В октябре 1802 года памфлет Шлегеля «К публике. Порицание „Всеобщей литературной газете“ за учиненное ею бесчестие» увидел свет.

Ответ Шюца не заставил себя ждать. Это была брошюра «Факты и документы, доказывающие, что проживающий ныне в Берлине господин советник А. В. Шлегель своим порицанием за якобы учиненное „Всеобщей литературной газетой“ бесчестие опозорил себя сам с приложением материалов об обскурантизме Шеллинга».

В руки Шеллинга пасквиль попал сразу, но он не стал его читать (после смерти в его бумагах был найден экземпляр сочинения Шюца с надписью: «Не прочитано, потому что писал негодяй»). Как и следовало ожидать, пасквиль содержал ядовитые намеки на обстоятельства семейной жизни Шлегеля. Шеллинг узнал об этом со слов других. Шлегелю он писал: «Я прошу Вас, не обращайте внимания на паршивую собаку, которую оплевывают все порядочные люди. Вы сделали для меня все, что могли. Дальнейшее я предприму сам, когда придет время предпринять что-нибудь серьезное».

В дальнейшем он ничего не предпринял. Просто проглотил оскорбление. И это было самое разумное из того, что он мог сделать.

Переписка Шеллинг — Шлегель продолжается. О Шюце теперь ни слова. Идет речь о Кальдероне, которого перевел Шлегель, о Коцебу, чья газета «Прямодушный» задирает их обоих. Но главная тема — перипетии развода. Используя свое положение при дворе, разводу содействует Гёте (потом он скажет, что Шеллинг дал ему повод для написания «Избранного сродства», романа, где во имя счастья родственных душ рушатся узы брака). 17 мая 1803 года брак был наконец расторгнут. И тут же Шеллинг и Шлегель сразу перестали писать друг другу.



Теперь ничто не держит Шеллинга в Иене. Он побывал в Веймаре и простился с Гёте и Шиллером. Иену он покинул без определенных планов. Ясно было одно: здесь дальше оставаться не следует. Каролина мечтает о длительной поездке в Италию. Шеллинг задумывается о дальнейшем. Маркус уже давно хлопочет о приглашении его на должность ординарного профессора в Вюрцбург. (В Иене Шеллинг был экстраординариусом, то есть не получал оклада.)

Пока что они едут в маленький швабский городок Мурхардт к родителям Йозефа, как звала Фридриха Каролина. Радушный прием обеспечен тактичными письмами Шеллинга. Его отец расположен к Каролине также и потому, что она дочь известного ориенталиста профессора Михаэлиса, которого он знает и чтит.

26 июня Шеллинг-старший совершил обряд бракосочетания. Медовый месяц молодые провели в Канштадте. Вернулись в Мурхардт и отбыли в Штутгарт. Затем в Тюбинген. «Я видела все, — пишет Каролина подруге, — где он жил и страдал на харчах стипендиата, где стал магистром, Некар, протекающий под его окном, плоты на нем, слышала все старые истории, которые он так мило рассказывает, я побывала в Бебенхаузене, где он провел детство».

Была еще одна, увы, тяжелая встреча с юностью. В Мурхардт к нему пришел Гельдерлин. Пришел пешком издалека, неопрятный, внушающий жалость и отвращение, потерявший рассудок (несколько лет назад он пережил духовную драму, которая переросла в душевную болезнь). Что мог сделать для него Шеллинг, оставшийся без места и принявший на себя заботу о любимой женщине, требующей внимания, болезненной? Шеллинг написал Гегелю и предложил ему позаботиться об их общем друге, которого не так давно Гегель называл своим «братом». От Гегеля пришло письмо с поздравлениями по поводу женитьбы, но весьма туманными словами сочувствия, из которых следовало, что от него Гельдерлину ждать помощи не придется.

Супруги Шеллинг намереваются провести зиму в Италии. Впрочем, от этого придется отказаться, если последует приглашение в Вюрцбург. В 1803 году Вюрцбург отошел к Баварии, союзнице Франции, по французскому образцу здесь внедрялся дух Просвещения и реформ. Реформировали и старый Вюрцбургский университет. В его стенах хотели собрать лучшие интеллектуальные силы Германии (из тех, кто готов был покинуть насиженные места). Шеллинг казался подходящей кандидатурой.

К ужасу своему, он вдруг узнает, что Вюрцбург собирается позвать и его заклятого врага Шюца вместе с его проклятой «Литературной газетой». Что делать? Шеллинг предпринимает решительный шаг. Он пишет письмо видному правительственному чиновнику в Мюнхен, ведающему баварскими университетами. Констатирует с сожалением, что в Вюрцбург стремятся «не только молодые люди, ищущие твердого пристанища, но и те, кто уже пережил свою университетскую карьеру и кто ищет выход из сложившегося неприятного положения, чтобы на новом месте уйти от презрения». Если Шюц окажется в Вюрцбурге, «то в результате очистится Иена и откроется для тех, кто вынужден был ее покинуть». Другими словами: либо Шюц, либо он. Сейчас он, Шеллинг, отправляется в Италию, но, если его превосходительству будет угодно, он, Шеллинг, может выбрать дорогу через Мюнхен. Его превосходительству было так угодно, Шеллинг прибыл в Мюнхен, получил назначение в Вюрцбург и на долгие годы обосновался в Баварии. Шюц вместе с «Литературной газетой» перебрался в Галле.

Зимний семестр 1803 года Шеллинг начал чтением курса, в основу которого легла книга, увидевшая свет еще в Иене — «О методе университетского образования». Если попытаться в двух словах изложить суть новой проблемы, приковавшей внимание философа, то это прозвучит так: система наук. Подобно тому как мир представляет собой живой организм, так и науки о мире объединены необходимыми связями в органическое целое. Древо научного познания вырастает из одного корня, «науки всех наук», каковой является философия.

Общим для всех наук является созидание нового, творчество. Здесь наука смыкается с искусством. «Искусство в науке» — это творчество. Знание только предварительное условие научной деятельности, Без него нельзя, но одного его недостаточно. «Все правила университетского образования можно свести к одному: „Учись, чтобы творить“». Только благодаря этой божественной продуктивной способности становишься человеком, без нее ты только умно устроенная машина.