Воды слонам!

Это здоровенный детина с густой черной бородой. Одет он в какую-то несусветную рванину, а из полей его шляпы кто-то явно выкусил изрядный кусок. Я с трудом поднимаюсь на ноги и отступаю, но тут же понимаю, что дальше идти некуда. Оглянувшись, обнаруживаю, что за мной – один из многочисленных рулонов брезента.

Когда я поворачиваюсь обратно, он уже дышит мне прямо в лицо алкоголем.

– У нас в поезде нет места для бродяг, братишка. Так что убирайся-ка откуда пришел.

– Эй, постой, Черныш, – говорит старик с кувшином. – А то сейчас натворишь тут делов.

– Ничего не натворю, – отвечает Черныш, хватая меня за воротник. Я бью его по руке. Он тянется ко мне другой, и я замахиваюсь, чтобы ему помешать. Когда наши руки сталкиваются в воздухе, слышится хруст костей.

– О-хо-хо, – кудахчет старик. – Ты бы полегче, парнишка. Не лез бы ты к Чернышу, а?

– А по-моему, это Черныш ко мне лезет, – кричу я, блокируя очередной удар.

Черныш делает выпад. Я валюсь на брезент, но не успеваю ударится головой, как он уже тянет меня обратно. Миг спустя моя правая рука заломлена за спину, ноги свисают из открытой двери вагона, а перед глазами мелькают стволы деревьев.

– Черныш, – сердится старик, – Черныш, оставь его в покое! Оставь в покое, кому говорю! И втяни обратно в вагон.

Теперь Черныш заламывает мне руку уже за загривок и как следует встряхивает.

– Черныш, кому я сказал! – кричит старик. – Зачем нам неприятности? Оставь его в покое.

Черныш свешивает меня из вагона еще чуть пониже, потом разворачивает и швыряет на брезент. Вернувшись к своим товарищам, он хватает глиняный кувшин, перелезает, минуя меня, через брезентовый рулон и забирается в дальний угол вагона. Не отводя от него глаз, я потираю вывернутую руку.

– Не огорчайся, малыш! – обращается ко мне старик. – Такая уж у Черныша работа – выбрасывать людей из поезда, и он давненько этим не занимался. – Иди сюда, – добавляет он, похлопывая по полу ладонью. – Вот сюда.

Я снова кошусь на Черныша.

– Иди-иди, – повторяет старик. – Не бойся. Черныш тебя больше не тронет. Правда, Черныш?

Черныш что-то мычит и отхлебывает из кувшина.

Я поднимаюсь и осторожно направляюсь к остальным.

Старик протягивает мне правую руку. Поколебавшись, я ее пожимаю.

– Я Верблюд, – представляется он. – Это Грейди. Это Билл. А с Чернышом вы уже знакомы. – Он улыбается беззубым ртом.

– Здравствуйте, – говорю я.

– Грейди, принеси-ка нам обратно кувшин, а?

Грейди смотрит на меня в упор, но я выдерживаю его взгляд. Тогда он встает и молча направляется к Чернышу.

Верблюд с трудом поднимается на ноги, до того непослушные, что мне даже приходится подставить ему локоть. Поднявшись, он светит мне в лицо керосиновой лампой, разглядывает одежду, словом, изучает от макушки до пят.

– Вот, Черныш, говорил же я? – сварливо кричит он. – Это тебе не бродяга. Поди-ка сам взгляни. Почувствуй разницу.

Черныш фыркает, делает еще глоток и протягивает кувшин Грейди.

Верблюд косится на меня.

– Так как, ты говоришь, тебя зовут?

– Якоб Яновский.

– Ты рижый.

– Я в курсе.

– А ты откуда?

Я медлю. Что сказать, я из Нориджа или из Итаки? Интересно, что он хочет услышать: откуда я удрал или где мои корни?

– Ниоткуда, – отвечаю я.

Лицо Верблюда застывает. Он чуть покачивается на кривых ногах, и колеблющаяся лампа льет вокруг неровный свет.

– Что-то натворил, малыш? Сбежал из тюряги?

– Нет, – отвечаю я. – Ничего подобного.

Он щурится на меня еще некоторое время и затем кивает.

– Тогда ладно. Не мое дело. А куда направляешься?

– Не знаю.

– Ищешь работу?

– Да, сэр. Полагаю, что так.

– Что ж, с каждым может случиться. А что можешь делать?

– Да что угодно, – отвечаю я.

Грейди приносит кувшин и отдает Верблюду. Тот обтирает горлышко рукавом и передает кувшин мне:

– На вот, глотни.

Я, конечно, не раз баловался крепкими напитками, но самогон – совсем другое дело. Он вспыхивает в груди и в голове адским огнем. Дыхание перехватывает, на глазах выступают слезы, но я пытаюсь не отводить от Верблюда взгляда, несмотря на то, что легкие вот-вот сгорят изнутри.

Верблюд наблюдает за мной и медленно кивает.

– Утром прибываем в Ютику. Я тебя отведу к Дядюшке Элу.

– К кому? Куда?

– Да к Алану Бункелю, Наиглавнейшему управляющему, Властителю и Хозяину Всех Известных и Неизвестных миров.

Должно быть, видок у меня озадаченный – Верблюд снова беззубо усмехается.

– Малыш, только не говори мне, что ты не понял.

– Не понял чего? – спрашиваю я.

– Вот те на! – орет он остальным. – Представляете, мальчики, он и правда не понял!

Грейди и Билл ухмыляются. Только Чернышу не смешно. Он хмурится и надвигает шляпу на нос.

Верблюд поворачивается ко мне, прокашливается и медленно, смакуя каждое слово, начинает:

– Ты попал не просто в поезд, малыш. Ты попал в Передовой отряд «Самого великолепного на земле цирка братьев Бензини»!

– Куда-куда? – выдыхаю я.

Верблюд хохочет, держась за живот.

– Ах, как мило! Ну до чего же мило, – говорит он, фыркая и вытирая глаза тыльной стороной ладони. – Ох ты, господи! Ты угодил задницей прямо в цирк, дитя мое.

Я пялюсь на него и моргаю.

– Это у нас шапито, – говорит он, поднимая лампу и указывая скрюченным пальцем на огромный рулон брезента. – Один из наших вагонов с шатрами сошел с рельсов и разбился вдребезги, вот все это добро сюда и засунули. Можешь пока приткнуться поспать. Нам еще ехать часок-другой. Только не ложись слишком близко к двери, вот и все дела. А то и выпасть недолго.

ГЛАВА 3

Меня будит протяжный скрип тормозов. Я застрял между рулонами брезента довольно далеко от того места, где уснул, и потому не сразу понимаю, где я.

Поезд вздрагивает, останавливается и выпускает пар. Черныш, Билл и Грейди поднимаются на ноги и безмолвно выпрыгивают наружу. Когда они уходят, настает очередь Верблюда. Доковыляв до меня, он нагибается и пытается меня растолкать.

– Эй, малыш! – приговаривает он. – Ты должен выбраться отсюда до того, как придут за брезентом. Сегодня я попробую поговорить о тебе с Безумным Джо.

– С Безумным Джо? – садясь, переспрашиваю я. Ляжки зудят, а шея болит как черт-те что.

– Это наш главный, – поясняет Верблюд. – Точнее, главный над всей этой кладью. К манежу Август его не подпускает. На самом деле, сдается мне, его не подпускает туда Марлена, но какая разница? Она и тебя никуда не подпустит. А с Безумным Джо у тебя хотя бы есть шанс. Мы тут попали в непогоду и слякоть, и кое-кому из его ребят надоело вкалывать как проклятым. Так что они сделали ноги и оставили его на мели.

– А почему его зовут Безумным Джо?

– Кто его знает, – отвечает Верблюд, ковыряясь в ухе и пристально изучая его содержимое. – Сдается мне, он побывал и а каторге. Но за что – не выяснял. И тебе спрашивать не советую. – Он вытирает палец о штаны и направляется к двери.

– Ну, пойдем же! – кричит он мне оттуда, оглядываясь. – У нас мало времени. – Он садится на край и осторожно соскальзывает на насыпь.

Я напоследок отчаянно чешу ляжки, завязываю шнурки и следую за ним.

Перед нами – огромная заросшая травой поляна. За ней в тусклом предрассветном свете тут и там виднеются кирпичные здания. Из поезда вываливаются сотни грязных немытых людей. Они копошатся, словно муравьи вокруг леденца, ругаются, потягиваются, зажигают сигареты. Вагоны ощетиниваются мостками и скатами, непонятно откуда прямо в грязи материализуются упряжки на шесть и восемь лошадей. А вот и сами лошади – грязные першероны с обстриженными хвостами. Они с топотом спускаются по мосткам, фыркая и раздувая ноздри. Даже сбруя уже на них. С обеих сторон от мостков рабочие придерживают качающиеся двери, чтобы лошади не приближались к краю.