Страница 17 из 17
Принцесса Бадрульбудур взяла инспекторшу, пришедшую ее арестовать, за плечо.
— Заберите ее, инспектор, — приказала она. — Заберите ее, и заприте в самом темном каземате вашего огромного черного корабля, и увезите ее прочь, в ледяные просторы космоса. А потом, подобрав самое темное место этого космоса, откройте люк и вышвырните ее наружу. И пусть в те мгновения, когда пустота будет высасывать ее легкие через рот, она подумает о мужчине, которого убила, и о женщине, чью жизнь она сломала.
Она развела руки, откинула плечи и повернула голову сперва налево, а затем направо, взывая к полицейским словно к хору, который должен сию же секунду сомкнуть руки и откликнуться на ее чувства громогласной гармонией.
Но криминалисты будто не видели ее и не слышали. Похожие на охотников за сувенирами, они продолжали дотошно обыскивать спальню этой былой знаменитости.
А внизу, где кончалась мраморная лестница, тянувшаяся от самой кровати, жирная вода Колодца Грез наконец-то утихла, разрешившись своим последним бременем. Итоговая греза принцессы лежала на большой белой клеенке, куда положила ее аквалангистка. Табита видела эту грезу в просвете между спинами полицейских. Малость недоделанная, она все же была вполне узнаваема.
В отличие от всех лунных грез, встречавшихся до того Табите, у этой было две головы, большая и поменьше. То, что соединяло эти головы, можно было с натяжкой считать тонкой змеистой шеей, так что греза напоминала двухголовое существо, глядящее само на себя. Большая голова склонилась над малой, как Мадонна над младенцем.
Лицо большой головы кривилось и дрожало, как плохо настроенная голограмма. Ее глаза периодически выпучивались, как капризные губы. Возможно, подумала Табита, этот образ безмерно ярился, что его, недозревшего, силой вырвали из минеральной утробы.
Нижняя, меньшая голова была вскинута вверх. На ней, грубой и неподвижной, полностью отсутствовали все детали.
Ее лоб выпирал вперед, как козырек фуражки, почти закрывая подобие лица. Оттуда, где Табита стояла, она могла рассмотреть только нечто вроде улыбки, блаженной улыбки преданного поклонника, сидящего на концерте в первом ряду.
А вокруг шеи, соединявшей две головы, была захлестнута блестящая липкая нить. Концы этой нити были крепко зажаты в руках — в маленьких, тонкопалых, паучьего вида руках с каким-то диким количеством пальцев, — выступавших из-под подбородка верхней беззвучно хохочущей головы.
Раз за разом на глазах Табиты и копов эти маленькие ручки туго натягивали влажную нить.