Конан и Живой ветер

Конан подумал, как же зрители переносят такой шум, и увидел, что они действительно расступились.

Валерия и Эмвайя стояли теперь рядом на расстоянии руки от одного из факелов. Конан ухитрился подмигнуть Валерии и помахать рукой, заметил, как она помахала в ответ, и увидел, что Аондо пытается сократить разделяющее их расстояние.

Было запрещено правилами, обычаем и разными табу касаться одному танцору другого. Однако близко подходить к противнику разрешалось. Не давая ему места, чтобы двигаться, можно было добиться победы.

Можно даже заставить противника ударить, иа чего ему будет тут же присуждено поражение. Конан мог на многое поспорить, что такая мысль была в голове Аондо. Однако иа истекающем потом лице Аондо бы и маска такой ярости, что можно было подумать — он готов нанести удар первым.

Конан это ясно увидел, но отбросил такую мысль. Такая победа не будет почетной и не даст ни ему, ни Валерии надежного места среди Ичирибу. К тому же Аондо может оказаться слишком хорошим воином, чтобы умереть просто из-за того, что не смог сдержаться.

Если бы судьба Валерии не была связана с его судьбой, киммериец совершенно отбросил бы эту идею. Но при данных обстоятельствах следует приберечь эту уловку на случай, если ему придется спасать и свою жизнь, и жизнь своего товарища.

Аондо еще больше сократил расстояние за время, потребовавшееся Конану для того, чтобы принять решение. Сейчас киммериец мог бы протянуть руку и коснуться Аондо. Аондо был слишком высок, чтобы его можно было перепрыгнуть, так что Конан ждал, когда прыгнет воин Ичирибу.

Затем он с силой топнул обеими ногами по коже барабана, Аондо приземлился на колеблющуюся поверхность, качнулся и, пытаясь сохранить равновесие, отвернулся от Конана.

В то мгновение, пока противник на него не смотрел, Конан сделал самый длинный прыжок за время поединка. Он приземлился в шести шагах от Аондо. Теперь Аондо стоял спиной к краю барабана. Конан еще больше увеличил расстояние, видя, что Аондо снова готов броситься, без ума от ярости, и тем самым закончить без чести свою жизнь. Вдруг, как раз когда киммерийцу показалось, что ярость начинает оставлять Аондо, раздался женский крик.

Валерия стояла рядом с Эмвайей, устремив взгляд ил барабан, когда скорее почувствовала, чем увидела движение молодой женщины. Эмвайя, казалось, почти парила эти три шага, не касаясь ногами земли. Когда она вошла в поле зрения Валерии, пиратка заметила, что лицо Эмвайи искажено.

Затем неожиданно дочь Добанпу покрылась потом, выбросила вперед руку и, будто схватив что-то в воздухе, вскрикнула.

Валерия выхватила меч и кинжал, мало обращая внимания на стоящих вокруг. Зрители вокруг Валерии и Эмвайи расступились, словно дочь колдуна неожиданно вспыхнула пламенем.

Эмвайя шаталась, трясла рукой и открывала и закрывала рот, не произнося ни слова. Валерия видела, как закатились ее глаза, как она упала на колени, как натряслись пальцы, как руки свело судорогами.

— Змея! — крикнул кто-то.

Валерия вертелась, стараясь смотреть сразу во все стороны и нанести удар по тому, что хоть отдаленно напоминало бы змею. Тут она заметила красный, распухший участок на руке Эмвайи, — на руке, вспомнила она, которой Эмвайя схватила что-то в воздухе.

Мгновенно Валерия сменила объект поисков. Она и кала не человека или оружие. Скорее она искала определенное выражение лица. Убийцы имеют такое выражение лица, которое ни с чем нельзя спутать. Убийца же, который только что совершил покушение не на того человека, имеет еще более определенный вид, если только он не член специально обученных кланов, какие она не ожидала найти среди Ичирибу.

Валерия отыскала лицо с таким выражением, лицо, которое она узнала, хотя и не могла вспомнить имени. Этот человек отчаянно пытался спрятать предмет, находящийся у него в руках, за спиной женщины, стоящей впереди.

Валерия знала, какая судьба ожидает ее и Конана, если она убьет невинного из рядов Ичирибу. Так что она перевернула кинжал и метнула его рукоятью вперед. Рукоять была произведением искусства немедийских мастеров, с утяжеленным набалдашником, предназначенным как раз для того, что и делала Валерия.

Человек тот — Вобеку, она вспомнила теперь его имя, — вовремя увидел грозящую опасность и успел увернуться. Он пригнулся, кинжал, ударив его вскользь, отскочил в толпу, и крик предупредил Валерию, что сейчас будут неприятности. Не думая об опасности, она подняла меч и заорала проклятия и угрозы на всех языках, какими владела.

Ичирибу могли и не понимать слов, но могли узнать сумасшедшую женщину, когда видели ее перед собой. Они расступились и образовали проход, чтобы Валерии могла идти туда, куда хочет. Она ринулась вперед, как раз когда Вобеку поднял то, что должно было быть духовым ружьем.

Ни сталь, ни стрела не достигли цели. Неожиданно Валерию окружило золотое пламя, льющееся дождем с неба. Клинок ее, казалось, глубоко врезался в толстую стену изо льда, и от стали полетели ослепительные искры.

В то же мгновение золотой огонь окутал и что-то маленькое, что, должно быть, было стрелой, выпущенной в Валерию. В стреле не было металла — не говоря уже о доброй аквилонской стали, — она вспыхнула бледно зеленым огоньком и сгорела.

Затем золотой огонь выгнулся и образовал высокую арку, соединяющую руку Эмвайи и духовое ружье, которое держал Вобеку. На этот раз настала очередь Вобеку закатить глаза, а также кинуть ружье и броситься наутек.

Золотой огонь становился все ярче, и Валерии пришлось вначале прищуриться, а затем закрыть глаза. Огонь становился все ярче, и Валерии уже хотелось бросить меч и зажать лицо руками. Она слышала вокруг себя крики, и надеялась, что ни один из них не принадлежит Эмвайе.

Когда через вершину холма хлынул золотой огонь, Конан был уверен в двух вещах: Аондо знал о предательстве; Добанпу сейчас пытается это предотвратить.

Воин танцевал вокруг Конана, вынуждая его либо стать лицом к свету либо спиной к противнику. В большинстве поединков это не имело значения: слух киммерийца мог сообщить ему чуть ли не о падении листка.

Сейчас звук шагов противника тонул в шуме, который походил на конец света: гром барабана, рев толпы от страха и гнева и гром, который, казалось, поднимается от земли, так же как и доносится с неба. Конан закрыл глаза, сделал глубокий вдох и попытался определить, где находится Аондо, по запаху его пота.

Определение было неточным, но достаточным. Аондо задел руку киммерийца. В это мгновение он мог бы схватить и выбросить Конана, и никто бы не заметил. По для такого сложного действия у Аондо не хватило ума. Он ожидал встретить противника беспомощным, но не нашел такого в Конане, да и сам он тоже был наполовину ослеплен.

Затем золотой огонь уменьшил силу так, что его сияние мог терпеть человеческий глаз. Конан открыл глаза, прыгнул вверх и в сторону и умышленно упал на колени. Аондо издал бычий рев, в котором слышались ярость и триумф, и бросился на киммерийца. Возглас ужаса раздался со всех сторон при виде нарушения табу.

Конан не встретил Аондо корпус к корпусу. Вместо того он упал еще ниже, ударив о барабанную кожу своей массивной грудью. Аондо потерял равновесие. Oн попытался восстановить его, кинувшись сверху на Конана, но киммериец сделал кувырок вперед и ушел с броска воина.

Огромный воин Ичирибу видел, что ничто не спасет его от падения через край. На этот раз рев его выразил чистую ярость. Он в свою очередь сделал кувырок, полетев через край барабана. Аондо приземлился между двух вооруженных воинов, бросившихся схватить его.

Они вполне могли бы попытаться схватить бешено слона. Гигантский кулак сломал копье одним ударом, от удара другим кулаком воин растянулся на траве без чувств. Аондо пнул упавшего в ребра для ровного счета и пригнул голову, чтобы ринуться сквозь толпу.

Даже воины расступились перед ним, но сомкнули ряды, не пустив Конана, когда он спрыгнул с барабан и хотел броситься в погоню. Конан занес кулак, чтобы увеличить число лежащих без чувств.