Страница 59 из 91
Вича сидела в зале и нервно сжимала в руках фотоаппарат.
Она плохо понимала возбужденную английскую речь, лившуюся со всех сторон, и напряженно вслушивалась, пытаясь выловить из этого журчащего потока имя мужа. Сидевшие рядом студенты и работники Дичиной лаборатории, успокаивали ее: «Не переживай ты так! Мы тебе дадим знать, когда вызовут Дмитрия».
Новоиспеченных докторов наук по очереди вызывали на сцену. Каждый научный руководитель, согласно ритуалу, облачал своего подопечного в мантию и шапочку балтиморского университета и сажал рядом с собой. Поскольку одеяние выпускников было черного цвета с темно-синими вставками, магистрат темнел прямо на глазах. Вместе с ним темнел и взор Вичи.
Она уже с трудом понимала, где находится. Незнакомая речь вокруг и восседающие на центральном возвышении люди в черных мантиях и четырехугольных, похожих на судейские, шапочках унесли ее в прошлое. Она вновь была паломницей в западной Померании. Однако органной музыки и литургий не было слышно. Сегодня был необычный день, сегодня судили ведьму. Семейство герцога сидело в первых рядах, и его глава с нетерпением ожидал слушаний. Подсудимой была дряхлая знахарка из соседнего графства, с которой их пути однажды пересеклись. В те далекие годы целительница отказалась помочь герцогу в избавлении от нежеланного плода любви его младшего сына Эрнеста. Но любимый вассал короля не привык отступать. И его требование было исполнено черной ворожеей царствующего дома. Однако, хотя его внебрачный внук так и не родился, несостоявшаяся мать была кем-то спасена из-под самого носа герцога. Кто-то опоил стражников до беспамятства и освободил пленницу. Разгневанный вассал еще тогда заподозрил, что именно эта самая знахарка раскрыла место, где укрывали любовницу Эрнеста. Бежавшая Сидония обратилась в ведьму и стала сживать со света участников ее похищения. Прошлой осенью ее жертвой стал сын герцога Отто, после чего взбешенный отец объявил на нее охоту. Пока его люди пытались поймать Сидонию, он не мог сидеть сложа руки. В своей бессильной злобе правитель восточной Померании обратил свой гнев на старую знахарку.
«Вот, кто положил начало всем моим бедам. И она должна поплатиться за это!» И вот теперь час расплаты пришел. Герцогу стоило большого труда отыскать тех, кто имел зуб на старуху и согласился выступить в роли жертвы ее колдовства. Чтобы избежать недовольства местных крестьян, которые боготворили знахарку, герцог настоял на переносе суда подальше от ее родных мест. Он также нанял пару признанных церковью разоблачителей ведьм.
Эти ясновидящие безошибочно узнавали колдуний и уже не одна ведьма пошла на огонь по их милости. Как искусный кукловод, герцог распределил все роли готовящегося спектакля и со злорадным предвкушением ожидал начала своего представления. Все лавки в костеле были забиты до отказа, а народ все прибывал и прибывал.
Вича все глубже погружалась в происходящее. Она с удивлением стала замечать, что уже прекрасно понимает окружающих. Более того, она сама, на непонятном доселе языке, обратилась к своему спутнику: «Милый, давай уйдем на свежий воздух?» Но пути к отступлению были закрыты. В проходах плотной толпой теснились любопытствующие горожане. Сил пробиться сквозь стену человеческих тел не было, и они опустились обратно на лавку. Девушка положила голову на плечо своему любимому и задремала.
Опрос свидетелей шел своим чередом, когда чей-то визг разбудил Венди. Перед великим судом стоял неопрятный человек и нервно жестикулировал. Только по обращению к нему судьи можно было догадаться, что это был мужчина. Он был похож на высохшую старуху, и его писклявый голос лишь усиливал сходство.
— Она навела на меня порчу, — визжал он. — Я грешен, ваша честь, но богопослушен. Да, я всю жизнь бражничал, но всевышний всегда посылал ко мне белоснежных ангелов, когда я был во хмелю. А с тех пор, как эта ведьма подсыпала мне свое зелье, одни лишь черти посещают меня.
— Как церковь истолковывает сию перемену? — обратился судья к сидящему рядом священнику.
— Когда раб божий воздает излишнее Бахусу, его душа на время отделяется от своей плотской оболочки, — начал свою проповедь пастор. — У набожных граждан она выходит в преддверие рая. Если же раб божий проклят или не несет в сердце Бога, то душа его заглядывает в гиену огненную.
— Посещаешь ли ты храм господень? — прозвучал суровый вопрос.
— Посещаю, Ваша Честь. Только богом и живу.
— Молись денно и нощно, — продолжил свой напев священник, — и колдовские чары падут! Повернувшись к судье, пастор заключил: — У меня нет никаких сомнений в том, что на сего грешника была наведена порча.
— Спаси господи, спаси господи, — запищал себе под нос бражник и попятился прочь.
— Что скажешь в свое оправдание? — обратился судья к старухе.
— А чего ж тут говорить. Был грех, дала я травок жене этого бедолаги. Да только травки эти богом данные, а стало быть, никакой порчи в них и быть не может.
— Не смей касаться своими устами имя праотца нашего! — грубо прервал ее священник.
Окончательно проснувшись, девушка взглянула на обвиняемую. Неожиданно их глаза встретились. Старуха улыбнулась и едва заметно кивнула, будто здороваясь. Что-то теплое и ласковое наполнило душу, перед судьями стояла Матрена. Вича уже хотела подбежать и обнять свою мудрую учительницу, как вдруг мимолетное сходство пропало. Старуха уже отвернулась и смотрела в сторону последнего свидетеля. Знахарка узнала в нем крестьянина, который в порыве ревности убил свою жену, когда та была на сносях. С тех пор душегуб лишился рассудка и обвинял в содеянном всех, кто попадался на его пути.
— Она умертвила моего нерожденного ребенка! — бешено вращал он глазами. — А потом запустила злой дух в жилы моей бедной жены! — завыл крестьянин и осел на пол.
Он зажал руки между колен и стал раскачиваться как маятник взад-вперед, не реагируя на окружающее. Церковь загудела в негодовании. Смотрители храма с трудом утащили сумасшедшего в боковую дверь. Когда ропот стих, судья обратился к знахарке: «Оправдывайся, если можешь».
— Злые языки нашептали этому горемыке, что не он отец своего первенца, — с горечью произнесла старуха. — Рассудок оставил его, и он жестоко избил оклеветанную жену. Не пощадил он и ее живота. Несчастная до срока разрешилась младенцем, который прямо моих руках отошел в мир иной. Рана внутри утробы была так велика, что воздух проник через нее в жилы женщины и окончил ее мучения.
В храме повисла тишина, было слышно, как резвились навозные мухи.
— Ты лжешь, старая ведьма! — разорвал тишину негодующий голос священника. — Воздуху не дано других путей в нутро человеческое, окромя как через глотку! Так решил создатель.
Так было и будет до скончания веков! И как смеешь ты утверждать, что божественный воздух несущий жизнь всему живому, может быть убийцей!? Уже за одно это тебя надобно предать очищающему огню! Одобрительный гул прошел по рядам. Местная паства выражала поддержку своему священнику, да и видеть сожжение живого человека, многим из них еще не доводилось. Герцог был доволен. Все шло, как он задумал. Наступал момент истины.
Перед судом предстали две миссионерки с туманного Альбиона.
Их сопроводительные письма не оставляли никаких сомнений в том, что перед судом стояли непревзойденные разоблачительницы ведьм. Окружающие безотчетно боялись их, и те наслаждались своей властью. Одно слово этих монашек могло обернуться лютой казнью для тех, кто ненароком обидел их. Слухи о возможностях миссионерок неслись впереди них. Стоило монашкам заглянуть человеку в глаза, и они тут же знали, кто он, благочестивый граждан или безбожник. А если перед ними появлялась ведьма, то миссионерки начинали биться в отвратительных судорогах и корчах. Вот и сейчас они были готовы испытать на себе взгляд подсудимой. Скрываясь в глубоких капюшонах своих балахонов, они уже накопили полный рот слюны и начали гонять ее между зубов. Получившаяся пена должна была обильно покрыть их лица во время судорог, до которых они были большие мастерицы.