Страница 2 из 4
Начало 1920-х годов было сложным и противоречивым периодом американской истории. Участие США в Первой Мировой войне объективно сделало ее великой державой, имеющей глобальные интересы и глобальные возможности. Однако в общественном сознании все еще доминировали изоляционистские идеи, подкреплявшиеся убеждением в необходимости защиты национальных ценностей от чуждых влияний.
В американской культуре тех лет происходили постоянные столкновения между модернизмом и традиционализмом. Одним из главных идеологических знаменосцев этого направления был Брайан. Одновременно с государственно-политической деятельностью Брайан оказался вождем крестового похода в защиту религии от «посягательств» со стороны научного мышления.
Такая установка может показаться парадоксальной, но для Брайана она была вполне естественной. На протяжении всей свой многолетней общественной карьеры он оставался противником империализма во внешней политике, прогрессистом популистского толка в политике внутренней и религиозным консерватором в идеологии. Он предлагал и поддерживал многочисленные реформистские проекты, считая эту деятельность своим религиозным долгом. Сочетание глубокой веры и демократических инстинктов парадоксальным образом обернулось у Брайана растущим недоверием к науке, в которой он видел движущую силу антиамериканского по своей сути атеистического модернизма. Поскольку дарвиновская теория была явно несовместима с библейским учением о божественном творении мира и человека, Брайан пошел в атаку на нее с открытым забралом. В письме в газету Chicago Evening Post он выдвинул несколько аргументов против дарвинизма, которые остаются в ходу и сегодня. Брайан заявил, что теория эволюции всего лишь спекулятивное предположение, лишенное надежной фактической базы; он также утверждал, что ученые еще не представили ни одного примера эволюционного превращения одного вида в другой. В 1921 году он выступил с нашумевшим памфлетом «Угроза дарвинизма», в котором решительно выступил против школьного преподавания теории биологической эволюции. После этого Брайан начал яростную пропагандистскую кампанию за принятие законодательными собраниями штатов конкретных мер в этом направлении. Справедливости ради следует отметить, что Брайан был против того, чтобы преподавание теории эволюции каралось в судебном порядке. Он даже был готов допустить присутствие дарвинизма в школьных программах, но только в качестве гипотезы.
Конкретные успехи этой кампании оказались довольно скромными. Хотя к 1925 году подобные законопроекты были выдвинуты в пятнадцати штатах, они были приняты только в двух – в Охлакоме и Флориде. Оклахомский закон формально не запрещал обучать дарвинизму, он лишь требовал, чтобы муниципальные школы не использовали учебников, излагающих теорию эволюции. Флоридские законодатели ограничились принятием необязательной к выполнению резолюции, которая провозглашала преподавание дарвинизма «неуместным и разлагающим умы».
В начале 1925 году Брайан выступил в административном центре штата Теннеси городе Нэшвилле с речью «Истинна ли Библия?», в которой вновь ратовал за защиту школьников от вредоносного воздействия эволюционных учений. Один из его сторонников, местный адвокат, срочно разослал текст этого спича всем членам законодательного собрания штата, Генеральной Ассамблеи. Буквально через несколько дней член нижней палаты Генеральной Ассамблеи Джон Вашингтон Батлер составил и предложил законопроект, запрещающий «преподавание любой теории, которая отрицает содержащееся в Библии учение о божественном творении и вместо этого утверждает, что человек произошел от животных» во всех школах и университетах штата, целиком или частично финансируемых за счет налоговых поступлений. Нарушители этого закона должны были штрафоваться на сумму от 100 до 500 долларов (Брайан возражал против этого пункта, но неудачно).
Нижняя палата парламента штата проголосовала за билль Батлера почти единогласно и очень быстро. В верхней палате, где аналогичный законопроект предложил сенатор Джон Шелтон, к нему отнеслись без особого энтузиазма. К этому времени против билля выступили многие газеты и общественные деятели штата. В частности, группа нэшвилльских пасторов раскритиковала его как покушение на академические свободы и такую защиту христианства, в которой оно совершенно не нуждается. Позднее он был отклонен юридическим комитетом Сената. Однако в защиту билля выступил спикер Сената Лью Хиллl, сославшийся на множество писем от учителей и женских групп в его поддержку. Хилл выдвинул аргумент, который в столь консервативном штате, как Теннеси, звучал не только убедительно, но даже угрожающе: налогоплательщики не обязаны оплачивать преподавание воззрений, которые подрывают у детей религиозную веру. В результате этих маневров рассмотрение билля было перенесено на март. 10 марта сенатский юридический комитет изменил свое первоначальное решение и одобрил передачу билля на рассмотрение полным составом верхней палаты. В результате, 13 марта Генеральная Ассамблея утвердила это постановление, а через восемь дней его подписал губернатор штата Остин Пэй. Так и обрела жизнь добавка к своду законов штата Теннеси, вошедшая в историю как Закон Батлераt.
Многие расхожие описания «обезьяньего процесса» 1925 года сильно мифологизированы. Нередко приходится читать, что его инициировали не то штатные, не то местные власти, которые хотели наказать непокорного учителя, демонстративно продолжающего учить ребят дарвинизму и после принятия закона Батлера, а заодно и увеличить свой политический капитал, подыграв предрассудкам и фобиям консервативного большинства населения Канзаса. Это объяснение подкрепляется эффектными начальными кадрами знаменитой ленты Стэнли Крамераr «Пожнешь бурю», где Скопса арестовывают прямо во время урока.
На самом деле все было совершенно иначе. Суд над Скопсом состоялся благодаря своего рода частной инициативе нескольких жителей Дейтона, которые предварительно заручились согласием будущего обвиняемого на участие в ее реализации. Выражаясь современным языком, можно сказать, что это была чисто пиаровская акция с далеко идущими прогнозами, которые, как показали последующие события, полностью оправдались.
В 1924 году Американский Союз в Защиту Гражданских Прав решил выступить в поддержку права учителей муниципальных школ на свободу слова. На этот счет Союз тогда же обнародовал специальное заявление, в котором особо отмечалось, что на его поддержку могут рассчитывать и работники школы, подвергающиеся преследованиям из-за преподавания дарвинизма. 3 мая 1925 года руководители Союза посвятили специальное заседание обсуждению закона Батлера. На этой встрече они решили предоставить юридическую защиту любому учителю, пострадавшему из-за этого закона. Это заявление было оформлено в виде пресс-релиза, о котором на следующий день сообщили газеты Теннеси.
Последующая история выглядит почти что детективом. Она началась со спора о теории Дарвина, который 4 мая 1925 года вели в аптеке, принадлежащей Фреду Робинсону, два дейтонца – инженер угольной компании Джордж Рэппли и руководитель школьной системы графства Уолтер Уайт. Рэппли был убежденным сторонником дарвинизма и считал только что принятый закон Батлера явной нелепостью. Он только что ознакомился с заявлением Союза в защиту гражданских свобод, прочитав о нем в газете. Судя по всему, именно во время этой беседы Рэппли впервые «озвучил» уже возникшую у него мысль о том, нельзя ли прибегнуть к помощи Союза для организации своего рода показательного судебного процесса, в ходе которого можно было бы поставить под сомнение закон Батлера или даже добиться его отмены. Уайта такая возможность поначалу не привлекла, однако Рэппли объяснил, что столь громкий процесс прикует к Дейтону внимание всей страны и привлечет великое множество визитеров, в результате чего хорошо заработают местные бизнесмены. Он увлек этой идеей и Робинсона, который по совместительству был президентом местного школьного совета. Уайт обсудил планы Рэппли еще с несколькими видными дейтонцами, которые нашли их вполне здравыми. Однако при этом, естественно, возник вопрос: кто же должен стать своего рода жертвенным агнцем, выступив на этом процессе в качестве обвиняемого?