Картер побеждает дьявола

Картер снял грим. Ему надо было выйти на улицу, и поскорее. Джеймс и Фило стояли в тени ив вместе с небольшой группой мужчин. Картер зашагал к ним. Все курили и весело переговаривались. Джеймс принялся знакомить брата со всеми: в основном это были руководители разных направлений «Американской радиовещательной корпорации», остальные работали в военных лабораториях. Картер вежливо кивал. Кто-то протянул ему сигарету и сказал, что его выступление было очень впечатляющим. Потом, правда, сознался, что сам не видел, но публике наверняка понравилось.

После того как Фило нанял патентного поверенного, его отношения с корпорациями пошли на лад. Теперь его просили улучшить качество звука и добиться цветного изображения. Более того, военные, по всей видимости, уладили свои разногласия с промышленниками и даже заключили с ними что-то вроде союза. По одному из пунктов соглашения с Фило они должны были выплатить Картеру некую сумму за то, что тот не будет демонстрировать иллюзию с телевидением. Вместе с выступлениями в варьете (он за четыре месяца поставил четыре новых иллюзии) это давало финансовую стабильность, которую Джеймс назвал «удовлетворительной». Картер слушал, как безупречно одетые молодые люди излагают Фило свои взгляды, и непроизвольно массирован правую руку – она болела.

Наконец он распрощался и свернул в парковую аллею. Под ногами захрустел гравий.

Через мгновение за спиной кто-то свистнул. Картер обернулся. Это был Джеймс.

– Ты расстроен, – сказал он.

– Я этого не говорил.

– Ты умеешь показать без слов.

Впереди лежал пологий зеленый склон, дальше – холмы, усыпанные домиками. Картер немного постоял, потом спросил, что будет дальше с Фило.

– Ну, он подал заявку на несколько патентов и общается с нужными людьми, которые помогут в разработке.

– Они его с костями проглотят.

– Ты сделал всё, что мог. Ему принадлежат все права на семнадцать лет. Может быть, он станет очень богат. – Джеймс взглянул на брата, потом опустил глаза. – Может быть.

– Ты смотрел телевизионную демонстрацию?

– Недолго. У меня устают глаза. – Джеймс в подтверждение своих слов потер уголки глаз и, зная, каким будет следующий вопрос, добавил: – Я видел часть твоего выступления.

– Часть?

– Я ведь сказал: у меня устают глаза.

– Думаю, зрители плевались.

– Не совсем так. Но и восторга не выказали. Они были… как это сказать… безразличны.

На улицу вышла очередная группа. Несколько мальчишек в коротких штанишках побежали снова занимать очередь. Родители крикнули вслед, что это последний раз.

– Джеймс?

– В тысяча девятьсот сорок первом, – сказал Картер, – истечет срок патента, верно?

Джеймс кивнул, и Картер продолжал:

– До тех пор «Радиовещательная корпорация» не допустит массового распространения телевидения.

– Мне жаль, что ты начинаешь разбираться в бизнесе.

– До тысяча девятьсот сорок первого, – объявил Картер. – Это то время, которым я располагаю.

– Фило… – Джеймс замолчал. – Время, которым ты располагаешь?

Картер сморгнул. Руки его были засунуты глубоко в карманы. Он двинулся вперед, глядя на «шевроле», «паккарды» и «форды», но практически не замечая их. Джеймс положил руку брату на плечо, и они пошли вместе.

Семнадцать лет, если хорошенько подумать, достаточный срок для приключений. Для начала: в сентябре 1924 года в Оклендском приозерном парке состоялась свадьба.

Картер представлял себе тихое благопристойное торжество. Феба внимательно его выслушала, вытянула все подробности: струнный квартет, десять человек гостей, умеренные закуски – и объявила, что так не пойдет.

Парк преобразился и стал таким, каким виделся оклендцам в мечтах – прекрасным. Стены лодочной станции увили жасмином, дорожку между дубами посыпали розовыми лепестками, в воздухе звенел музыкальный смех и настоящая музыка: Феба пригласила джаз-банд Сида Лепротти.

За несколько дней до свадьбы Картера охватила легкая паника. Он пригласил только друзей, не связанных с братством иллюзионистов, поскольку прекрасно знал, чего ждать от коллег. Внезапно в дверь постучали, и все приготовления пошли прахом: на пороге стоял Говард Тёрстон и улыбался. Он вообще постоянно улыбался в последнее время, потому что недавно сделал лицевую подтяжку. В руке он держал приглашение на свадьбу, которое прислала Феба вместе с просьбой привести как можно больше фокусников.

В итоге подготовка к свадьбе оказалась для Картера куда сложнее, чем для большинства других женихов. Тёрстон, как лев,

боролся за право стать его шафером – не потому, что они были близкими друзьями, а по вредности характера. Он сказал, что очень любит жениться – настолько, что делал это трижды. Вероятно, объяснение крылось в его привычках: в каждой поездке он последовательно заполнял отдельный чемодан дамскими панталонами, на которых писал имя владелицы и оценку.

– Извините, Говард, – сказал Картер с видом самого искреннего сожаления. – Моим шафером будет Джеймс.

Так что Тёрстон организовал Картеру мальчишник, который прошел в Сан-Франциско и ничем не отличался от других подобных вечеринок, за одним исключением: жених, ничуть не изменившийся со времен Джесси Хейман, отсутствовал.

Фотографии первой свадьбы Картера родители наклеили в альбом. Он ни разу туда не заглядывал: сперва было недосуг, потом – слишком больно. Они с Сарой поженились в Лоуренсвилле, штат Канзас, в церкви, в присутствии родственников, затем был пикник. Сейчас он достал эти фотографии, увидел лица – свое и невесты, – наполненные предвкушением будущего.

Когда-то Картер боялся, что снимки разбудят грусть, которую не удастся погасить. Тем не менее за два дня до свадьбы с Фебой он смотрел альбом и жалел, что не может крикнуть молодой паре на фотографиях: «Эй! Ваше счастье будет кратким, но вас ждет замечательное время!» Он переменился; сердце переполняла радость. Встретив Фебу, он снова стал оптимистом, хоть и не поглупел.

Потом, одним прекрасным осенним утром, ему показалось, что он впал в кому и очнулся перед алтарем, на глазах у ста пятидесяти пяти нарядно одетых людей, в визитке, под «Канон» Пахельбеля в исполнении трубы, тромбона, банджо, кларнета, альтового саксофона и стиральной доски.

Волосы Фебы украшали белые розы, в руках она держала букет экзотических цветов. На ней было белое шелковое платье, простое, расшитое бисером по подолу, но без кружева. Фату она не надела, поскольку вуалей наносилась у Буры на всю жизнь вперед. Лицо у нее, когда она шла по проходу между скамьями, было фантастически белое, как мраморное.

Посаженого отца не было – на этом настояла Феба. К алтарю ее вела новая спутница – немецкая овчарка Лили Марлен.

Когда Феба встала рядом, Картер непроизвольно присвистнул. По рядам собравшихся пробежал смешок. Позже Джеймс уверял, что Картер отбарабанил обеты скороговоркой – так торопился поцеловать невесту.

Прием был странным столкновением прошлого, настоящего и будущего: познакомить Тёрстона с Л и Дунканом, дрессировщиком Лили Марлен, отца – с Фило и Пем, которые вернулись из Голливуда, где учредили новую лабораторию. Слепые мужчины и женщины грели лица на солнце и слушали музыку, в которой танцевальные мелодии перемежались с пением Лотти Браун.

В какой-то момент Феба куда-то запропастилась. Последней ее видел Ледок – она попросила присмотреть за Лили Марлен, и теперь он развлекался тем, что учил собаку командам на идиш. Миссис Ледок не одобряла эту затею, но даже она восхитилась, когда овчарка всего за два кусочка сыра научилась подавать лапу по слову «шмуз».[55]

Сумочка Фебы лежала на столе. Отец сидел рядом, как часовой, поэтому Картер направился к нему.

– Ты видел мою жену?

Отец поднял голову, предваряя улыбкой дурную новость.

– Она беседует с моей женой.

55

болтать (идиш.)