Качели судьбы

И к Ларисе за лето вернулся её обычный девчоночий покой. Новое знание не забылось, но отступило куда-то далеко в память, как ненужное. Конечно, читая и перечитывая свои любимые книги, она замечала теперь моменты, которые раньше не останавливали внимание, проскакивали мимо сознания. Например: «Мы не можем сказать, долго ли тянулась ночь для миледи, но д¢Артаньяну казалось, что он ещё не провёл с ней и двух часов, когда сквозь щели жалюзи забрезжил день, вскоре заливший всю спальню своим белесоватым светом». Раньше-то она считала, что герой просто загостился допоздна у миледи. Но, спотыкаясь на этих фразах и понимая уже, о чём идёт речь, девочка не испытывала теперь резкого неприятия и брезгливости. Что об этом думать? Гораздо интереснее устроить в дупле большого дерева тайник и спрятать там написанную кровью клятву своей пиратской команды, где каждый имеет звучное корсарское имя, а она — капитан Джон Флинт!

И только в десятом классе вновь, теперь уже тревожно и томительно стали донимать Ларису мысли о сути тех взрослых отношений, которые в детстве так испугали её. Случилось это после того, как мальчик Альберт впервые тихо и, словно случайно, коснулся рукой её груди.

ГЛАВА 3

Убитая женщина была писателем, членом писательского Союза, автором пяти поэтических книг. Лариса Алексеевна Климова — ещё там, на месте происшествия, прочитал на обложке общей тетради майор Кандауров. Так оно и оказалось. В одном из районных отделений милиции уже лежало заявление мужа Климовой. Он до позднего времени не слишком беспокоился — после занятий литстудии Лариса частенько возвращалась затемно. А потом решил, что, задержавшись, она заночевала у родителей, живущих там же, в районе машиностроительного завода. Звонить тестям было бесполезно: старые люди, они, боясь поздних звонков, отключали на ночь телефон. И только утром, узнав, что жены у родителей не было, он сразу пошёл в милицию. Уже днём он и опознал женщину, развеяв все сомнения.

Сейчас, когда прошло несколько дней, Викентий Кандауров не сомневался, что погибла Лариса Климова не случайно. Это было убийство и, похоже, заранее обдуманное. В тот субботний вечер занятия студии затянулись. Начав в шесть часов, студийцы не окончили, как обычно, в восемь, а засиделись до десятого часа. В читальном зале заводской библиотеки, где собиралась литстудия, сказали ему, что задержки допоздна случались часто — этим людям всегда было интересно друг с другом.

— Да и мы, библиотекари, привыкли за много лет, не возражали, нам тоже интересно их слушать. Такие есть способные, просто талантливые ребята.

Пожилая женщина горестно покачала головой, продолжила:

— Ларочка сама из таких. Лет шестнадцать, наверное, было ей, когда пришла сюда, в литстудию, заниматься. Тогда руководил опытный литератор, критик Вениамин Александрович. Сильный коллектив у них подобрался, года четыре-пять прошло, и у некоторых ребят книги вышли. У Ларочки тоже. Тут мы её и поздравляли. Потом вторая книжка появилась, потом приняли её в Союз писателей. Последние годы она уже на занятия не ходила, пришли другие студийцы, молодёжь в основном. Да только Вениамин Александрович постарел, стал болеть и однажды сказал мне: «Уйду я на покой, а студию передам Ларисе Тополёвой, она сумеет, да и традиции продолжит». Он, знаете, всё называл её по девичьей фамилии, как привык… Так что Ларочка два года назад вновь пришла сюда, уже как руководитель студии.

Викентий Владимирович знал, что Ларису Алексеевну студийцы очень любили. Он уже беседовал со многими. Их было не двадцать семь человек, а меньше. Около десятка бывших студийцев на занятия последнее время совсем не ходили: кто-то бросил писать, потеряв к этому интерес, кто-то уехал из города. А со всеми, кто был на том последнем занятии — в субботу, — майор говорил подолгу и основательно. Сначала он хотел упростить себе работу, собрать всю студию вместе. Но нет! Кто-нибудь не решится или постесняется обратить его внимание на какую-то мелочь, штрих, слово или поступок, не выскажет своей догадки. Поэтому Кандауров и его помощник капитан Лоскутов лично нанесли визиты восемнадцати человекам, благо список из общей тетради был подробный, с указанием адресов, телефонов, мест работы.

Из тех, с кем встречался он сам, больше всего майору понравились двое: молодой аспирант Олег Белов и прораб Анатолий Васильевич Дубровин. Олег был виновником того, что субботнее занятие сильно затянулось. Читали и обсуждали его повесть. Этого события студийцы с нетерпением ожидали: парень несколько раз раньше читал небольшие отрывки из ещё незаконченной вещи — остроумная смесь бытового реализма с юмором и мистикой. И когда, на первом же после лета занятии Олег объявил, что повесть завершена, и он готов вынести её на суд, все обрадовались. Рукопись оказалась объёмной, а споры по прочтении разгорелись жаркие, вот и засиделись допоздна. И ещё бы продолжали говорить, да неудобно стало перед библиотекарями, у них рабочий день до восьми.

Кандауров и Белов сидели в пустой комнате зав кафедрой филфака университета. Новоиспечённый аспирант сам лишь весною окончил этот факультет. По записям в журнале Викентий Владимирович знал, что Климова ценила этого парня, считала его литературно одарённым и перспективным. Он спросил:

— И как, Олег, оценили вашу повесть ребята и руководитель?

Белов грустно улыбнулся, вспоминая:

— Коллеги, как всегда, от восторга до разведения руками. Много толковых, объективных замечаний было, это я люблю, для того и читаем друг другу свои опусы. Вот только нашего заглавного критика — Дубровина — на занятии не было, жаль. Уж он бы разобрал мою повесть по косточкам. Дотошный мужик, эрудированный. А Лариса Алексеевна очень меня похвалила. Сказала… — Олег замялся, застеснялся, что ли? — что я превзошёл её ожидания. Вообщем, даже почти не делала замечаний. А ведь она у нас такой требовательной была, графоманства в литературе не выносила. Один такой «поэт», приходивший к нам несколько раз на занятия, писал на неё даже жалобы в Союз писателей. Климова, мол, из личной зависти затирает таланты, а из реакционных чувств не даёт ходу его стихам, воспевающим нашу новую жизнь. Старый маразматик!

— И что, — спросил заинтересованно майор, — отреагировали на эту жалобу?

Парень иронически сморщил переносицу:

— Он жаловался в нашу городскую организацию. А там Ларису Алексеевну знают, ей стоило лишь показать его вирши, и всё стало ясно. Он, правда, пригрозил, что напишет в столицу. Да в большом Союзе до таких жалобщиков дела нет.

Кандауров отметил, что Белов очень по-свойски назвал писательскую организацию страны. Подумал: «Наверное считает, что его вступление в «большой Союз» не за горами». И, подтверждая его мысли, Олег тут же сказал:

— Лариса Алексеевна ещё до чтения последней повести говорила мне, что я мог бы уже составить небольшой сборник прозы. И сама посылала мои рассказы со своими рекомендациями в журналы. Два были напечатаны: в нашем городском журнале и одном столичном. — Голос у парня дрогнул. — А в ту субботу, когда уже расходились, она сказала: «Всё, Олег, садись за работу, готовь рукопись, будем пробиваться в издательство…»

Олег прикрыл глаза рукой, помолчал. Потом сказал тоскливо:

— Как всё совпало: и Анатолия Васильевича не было, и Тимоша куда-то торопился!

Кандауров не понял, и Белов пояснил:

— Ларису Алексеевну обычно провожают домой после занятия или Дубровин — он там недалеко живёт, или Тима Романов, наш студиец.

— Молодой парень? — спросил майор, вспомнив названную фамилию. Он обратил на неё внимание, ещё просматривая список: везде пунктуально были указаны и место работы, и должность, и только против фамилии Романова — лишь один домашний адрес. Олег пожал плечами:

— Мой ровесник. Верный паж Ларисы Алексеевны. Всегда просто рвался её сопровождать. А именно в этот раз — и не смог! Даже ушёл раньше — мы ещё час, наверное, сидели.