Страница 18 из 27
– Небось, спрашивал у хозяйки, у соседей, где ее нелегкая носит…
– Само собой… Только у хозяйки, по-моему, не все дома в голове.
– Эх, Бронек, Бронек, и куда ты все торопишься? – покачал головой Дубравин.
– Почему?
– Да потому, что я сомневаюсь теперь, найдем мы в скором времени Басалыго или нет. Эта птичка уже пуганая и отнюдь не глупа. А ты ее гнездышко потревожил и ждешь, что она, закрыв глаза и уши, сама припрыгает в твою клетку. Понаблюдать нужно было денька два-три, чтобы заодно прихлопнуть и того, кто ей эти вещицы оставил.
– Вот голова садовая! – постучал себя кулаком по лбу Белейко. – Не додумал…
– Ладно, не огорчайся. Тем более, что у меня есть некоторые сомнения.
– По какому поводу?
– Понимаешь, что-то не похоже это на Семку Заику. Вспомни его прежние дела. У Семки ведь есть железное правило: ни в коем случае не реализовывать ворованное там, где он "работает". А тут… Что-то не вяжется…
– Тогда, может, кто другой?
– Не исключено. Но очень сомнительно. Басалыго, насколько мне известно, была хорошо знакома с Заикой через своего мужа. И я подозреваю, что в своих поездках по Союзу она сплавляла заодно и то, что Семка наворовал. Хотя он на следствии ее имени и не упоминал, но, похоже, так оно и было.
– Ты думаешь?..
– Именно. Видимо, это ее личная инициатива, о причинах которой можно только гадать. Так что теперь Семка Заика на пушечный выстрел не подойдет к квартире Басалыго.
– Если узнает, что она ходила в скупку…
– Узнает. Не сомневайся. Осторожный, бес. И ее куда-нибудь спровадит.
– Уже спровадил… – Белейко, не глядя на Дубравина, встал, подошел к окну. – Соседка Басалыго рассказывала, что поздним вечером, позавчера, у нее был какой-то мужчина. Кто – не знает. Но слышала, что они скандалили. А затем, примерно через полчаса, ушли. И с тех пор ее не видели.
– Вон как… Значит все-таки Семка. По крайней мере, очень на него похоже.
– Что теперь?
– По накатанной дорожке. Больше ничего другого не придумаешь. Санкцию прокурора на обыск – и на квартиру Басалыго. Хотя очень сомневаюсь что-либо там найти…
Убедив прокурора в необходимости обыска, Дубравин вместе с Белейко и экспертом ЭКО вскоре были в квартире, где жила Басалыго. Она снимала комнату у своей дальней родственницы, совершенно глухой старухи, сгорбленной, подслеповатой и с запавшим беззубым ртом.
Старуха, которую появление оперативников вовсе не удивило, что-то шамкала в ответ на вопросы Белейко, невнятно и монотонно. Минут пять старший лейтенант кричал, будто его резали, а старуха кивала головой, как китайский болванчик. Не добившись от нее ни единой связной и понятной фразы, Белейко, потный и охрипший, с отчаяния попросил закурить у одного из понятых.
Обыск не дал нужных следствию результатов – похищенных из ларца Ольховской вещей в квартире Басалыго не оказалось. Но порадовал эксперт ЭКО: несмотря на то, что Алина Кошачий Глаз явно перестаралась с уборкой – протерто было все от пола до потолка, – ему удалось обнаружить, пусть весьма слабые, но вполне читаемые для современной аппаратуры отдела следы пальцев рук вора-рецидивиста Чугунова. А значит, уже можно было почти не сомневаться, что Семка Заика в городе и что все эти нераскрытые кражи на его совести.
11. АРТУР ТИХОВ
Дубравин торопился на похороны Новосад, они немного подзадержались с обыском у Басалыго, и теперь майор ехал на городское кладбище на таксомоторе.
И все же опоздал – могилу уже готовились засыпать землей. Людей было много: артисты театра, жильцы дома – Дубравин некоторых узнавал, родственники. Майор с удивлением отметил про себя, что здесь был и Ольховский – неестественно прямой, задумчивый, с аккуратно подстриженной бородкой, в тщательно отутюженных брюках. Он один из немногих не торопился надеть шапку, хотя снег сыпал, не переставая, и его не по сезону легкое пальто уже изрядно промокло.
С неменьшим удивлением Дубравин узнал в мужчине, который плакал, не стесняясь окружающих, того самого симпатичного молодого человека, товарища Ольховского. "Не Тихов ли?" – подумал майор и протолкался к Ольховской – она поддерживала совершенно обессилевшую от слез Алифанову.
– Простите… – дотронулся до рукава пальто Ольховской майор. – Это Артур Тихов? – кивком указал на плачущего молодого человека.
– Он…
К Тихову майор так и не подошел, хотя сначала намеревался; лишь посетовал на себя: он вызвал его сегодня повесткой к концу дня в управление, но что можно было спрашивать у него в таком состоянии? Впрочем, менять что-либо было уже поздно, да и не хотелось – неумолимо подстегивали сроки.
Положив на могильный холмик букет живых цветов, Дубравин направился к автобусной остановке…
Тихов все же явился, правда, с получасовым опозданием.
– Извините… Я вот…
– Ничего… – Дубравин понимающе кивнул. – Раздевайтесь. Садитесь.
Тихов, сумрачно посмотрев на Белейко, который копался в бумагах, снял черный кожаный плащ с меховой подстежкой, повесил его на спинку стула и сел, безвольно опустив руки на колени.
Даже сейчас, с осунувшимся и каким-то потускневшим лицом, он был красив. Казалось, что молочно-белой бархатной кожи на щеках никогда не касалась бритва; резко очерченные губы, немного тонковатые для удлиненного овала лица, были свежи и будто накрашены блестящей помадой: прямой, правильной формы нос был ни велик, ни мал – в самый раз. Светлые глаза – Дубравин никак не мог понять, какого цвета: временами они казались ему серыми, а иногда голубели холодными льдинками – смотрели на майора с выражением горестного недоумения, изредка прячась под припухшие веки, опушенные длинными ресницами. С крепкой шеей, ладно скроенный – изысканный дорогой костюм темно-синего цвета с искрой плотно облегал широкие, мускулистые плечи, – он был живым воплощением идеального мужчины в представлении Дубравина.
– Артур Вениаминович, насколько мне известно, вы знали Новосад, как никто другой.
– Она была моя невеста.
– У нее были враги? Или, скажем точнее, недоброжелатели?
– Сложно ответить на ваш вопрос… Недоброжелатели в общем-то были. Но враги, и чтобы так…
– В тот день она была у вас?
– Да. После того, как я уехал от Ольховского – надеюсь, вы помните нашу первую встречу? – мы с ней виделись. Она забежала ко мне на квартиру буквально минут на десять, а затем ушла. И больше я ее не видел.
– В котором часу это было?
– Вот уж не могу сказать точно.
– Хотя бы приблизительно.
– Кажется, где-то около двух часов дня…
– Странно…
– Что именно?
– Алифанова утверждает, что в это время они были еще в театре. По-моему, так… Сейчас проверю… – майор полистал папку с делом. – Да, я не ошибся.
– Честное слово, не помню. Может, немного позже. Если бы я знал, что это когда-нибудь понадобится…
– Если бы… Артур Вениаминович, а как она выглядела? Я имею в виду не внешний вид, а настроение. Не была ли она взволнована, встревожена?
– Нет. Даже наоборот – смеялась, шутила.
– Может, таким образом Новосад маскировала свое истинное состояние?
– Ни в коем случае. Она не умела притворяться. Что на уме, то и на языке – так говорят про подобных людей.
– О чем вы говорили?
– Разве теперь вспомнишь… Я угостил ее чаем… Ах, да, она говорила мне что-то о своей новой роли. В тот день режиссер театра предложил сыграть ей главную героиню в одной из пьес репертуарного плана на будущий сезон, и Валя была на седьмом небе от счастья. Помнится, я ее поздравил…
– Значит, она ушла, а вы? Что потом делали вы?
– Вскоре мне позвонил Ольховский, и я поехал к нему.
– Зачем?
– Тогда вы, простите, нам помешали. Мы собирались сыграть в преферанс, ждали еще одного товарища. Но – увы…
– Каким транспортом вы ехали?
– Извините, но я не понимаю, зачем вам это нужно?
– Артур Вениаминович, у нас работа такая; знать по возможности все, что касается обстоятельств дела.