Страница 11 из 19
18
Кривые улочки, мрачные проходные дворы, пугающие оскалы подворотен, скользкая брусчатка, отсвечивающая при тусклом свете немногочисленных фонарей змеиной чешуей…
Тютя шел впереди, внимательно всматриваясь в каждый закоулок и подворотню, сторожко прислушиваясь к тихому шороху дождевых струй. Сзади неотступной тенью маячил прыщавый Ростик, то и дело натыкаясь в темноте на капитана. Шли долго. Бикезин, будучи во Львове всего второй раз, плохо ориентировался в хитросплетении бесчисленных улиц, переулков, проходных дворов, но вскоре убедился, что Тютя петляет, путая следы – тренированная зрительная память не подвела капитана и цепко удерживала малейшие приметы пути, по которому они шли. Вскоре, осмотревшись, он уже мог примерно сориентироваться, куда его привели подручные папы Стаха: несколько часов, проведенных в изучении плана Львова, не пропали напрасно. Наконец они вошли в грязное парадное и на ощупь поднялись по темной лестнице.
– Кто? – выдохнул чей-то приглушенный голос.
– Свои… – ответил Тютя.
– Направо, по одному…
Бикезина слегка подтолкнули вперед, и он, повинуясь чьим-то цепким рукам, шагнул через порог. Щелкнул замок, и тут же под потолком зажглась лампочка.
– Входи, входи, корешок. – Тютя, посмеиваясь, стряхнул со своего плаща дождевые капли и направился в одну из комнат, залитую ярким светом огромной хрустальной люстры.
За ним прошел и Бикезин, стараясь не упустить из виду ни малейшей подробности той картины, которая предстала перед его глазами. Просторная квадратная комната с плотно зашторенными окнами оказалась уютной гостиной, обставленной красивой мягкой мебелью с золотисто-зеленой обивкой. На стенах висели гравюры, несколько фотографий – виды Львова – и красивая чеканка на меди, изображающая средневековую баталию. Телевизор новейшей марки и японская стереосистема дополняли изысканный интерьер комнаты. И только старинное распятие в одном из углов, под которым на маленьком резном столике стоял бронзовый подсвечник с зажженной свечой, несколько нарушало единство стиля гостиной.
– Прошу пана. День добрый… – невысокий сухощавый старик с седыми бакенбардами и большими, лихо закрученными на польский манер усами, приветливо улыбался Бикезину, уютно расположившись в кресле у стола, на котором стояла хрустальная ваза с белоснежными розами.
– Здравствуйте, – ответил Бекезин, усаживаясь напротив.
Так вот он какой, Адвокат – Стах Чаплинский! Добродушная улыбка на желтовато-сером лице как-то странно подчеркивала неподвижную тяжесть маленьких глаз, прятавшихся среди многочисленных морщин. Изысканный костюм темно-коричневого цвета, бабочка, как у оперного певца перед премьерой, уголок белоснежного платка в нагрудном кармане пиджака и идеальной белизны накрахмаленная рубашка, манжеты которой выглядывали из рукавов ровно на два сантиметра, точно рассчитанные жесты человека, привыкшего повелевать…
– Пан хотел меня видеть?
– Да.
– У пана есть разговор ко мне?
– Есть.
– То пан может назвать себя?
– Сахно Алексей Иванович.
– Не ведам… У пана есть документ?
– Прошу.
– Збышек! Ходзь ту! Возьми паспорт. Пшепрашем, у пана есть пистоль?
– Нет. Только "перышко".
– Бардзо добже. Отдайте Збышеку – у меня такой закон, – картинно развел руками со своей неизменной улыбкой папа Страх. – Что вы хотите мне сказать?
– Только наедине.
– У меня нет секретов от моих друзей.
– А у меня есть, – решив брать быка за рога, развязно сказал Бикезин, внимательно наблюдая за реакцией папы Стаха.
И не ошибся – глаза старика на какой-то миг осветились изнутри опасными искорками, придав ему сходство со старым опытным котом, который играет с глупой молодой мышью, не ведающей что у мягкой лапы есть огромные когти. Но только на миг – снисходительная улыбка снова засияла среди морщин.
– О-о, пан умеет шутить. Но он в гостях, а хозяин здесь я…
В это время вошел Збышек и что-то шепнул на ухо Чаплинскому. Тот перестал улыбаться, надменно посмотрел на Бикезина, взял из рук Збышека паспорт капитана и положил на стол.
– Вы не знаете, с кем имеете дело! Это "липа"! Пан из уголовки?
– Пан из лагеря, – в тон Чаплинскому ответил Бикезин и, не спрашивая разрешения, закурил.
Краем глаза он заметил, как насторожились Бант и Тютя, которые стояли чуть поодаль, за спиной капитана. Ухмыльнувшись в их сторону, Бикезин встал, молча распахнул пиджак и вывернул все карманы.
– Шмон будет? Нет? Лады… – и снова уселся в кресло. – Да, пан Чаплинский, "липа"! Но я приехал не за новой "ксивой", мне ее нарисуют и без вас. Я имею разговор к Адвокату, притом тет-а-тет – как любили говорить лондонские денди с парижскими марухами. Вопросы есть?
– Добже… – подумав, сказал папа Стах и указал своим подручным на дверь.
Некоторое время после их ухода Чаплинский и Бикезин пристально смотрели в глаза друг другу: один – с маской невозмутимого спокойствия и настороженностью хищника, готового к прыжку, другой – с бесшабашной наглостью человека, уверенного в себе.
– Слушаю пана, – не выдержав затянувшейся паузы, сказал Чаплинский, поудобнее устраиваясь в кресле.
– Я хотел передать привет пану Чаплинскому от пана Ковальчука… – многозначительно прищурив глаза, Бикезин снова принялся раскуривать очередную сигарету.
Какое-то время казалось, что до Чаплинского не дошел смысл сказанного – он все так же молча сидел, развалившись в кресле с едва приметной улыбкой, которая затаилась в густых усах. Затем его глаза потускнели, засуетились; папа Стах съежился, совершенно утонув среди мягких кресельных подушек. Элегантный костюм вдруг покрылся складками, под которыми сразу обозначилось тщедушное тело дряхлого старика. Беззвучно пожевав губами, он попытался улыбнуться и спросил, слегка запинаясь:
– Откуда вы… знаете… кгм… пана Ковальчука? Бикезин решил не давать ему опомниться и, нагловато осклабившись, ответил:
– Я же не спрашиваю, откуда вы его знаете?
И достиг своей цели – Чаплинский совсем сник; дрожащими руками он попытался приподнять свое тело из глубины кресла поближе к столу и не смог.
– Что вам нужно? – глухо спросил он.
– Это другой разговор, – весело подмигнул ему Бикезин. – Всего лишь один адресок.
– Чей адрес?
– Пана Ковальчука…
– Не понял…
– А что здесь непонятного? Из города он уехал, а свой новый адрес мне не оставил по причине моего отсутствия. Я, знаете ли, в это время был на курорте – принимал солнечные ванны на Колыме. Перед тем, как мне туда путевку выписали, Ковальчук и шепнул вашему покорному слуге, что в случае чего вы будете в курсе.
– Пшепрашем, я не знаю никакого нового адреса Ковальчука.
– Ай-яй-яй! Папа Стах, пожалейте бедного скитальца, я ведь так и не долечился на курорте до положенного срока. Дела, знаете, дела… Выкладывайте, что у вас там имеется, – Ковальчук зря не скажет. Он по мне очень скучает и может на вас обидеться за такой холодный прием обожаемого друга и соратника.
– У меня имеется один адрес…
– Ну-ну!
– Но это не адрес пана Ковальчука, это адрес его друга в Новороссийске…
– Друг моего друга – мой друг! Считайте, что пан Ковальчук будет вам благодарен по гроб жизни.
– Ладно, я вам дам этот адрес…
Возвращались той же дорогой. Провожал Бикезина только Ростик, простуженно покашливая и сморкаясь. "Поверил или нет?" – пульсировала в голове капитана назойливая мысль. А если не поверил, то как скоро папа Стах придет в себя после неожиданного шока, вызванного упоминанием имени Ковальчука? И как скоро сумеет проанализировать все, что произошло в его "малине"? Что связывает Адвоката и лже-Ковальчука, почему Чаплинский, этот закоренелый преступник, боится какого-то зубного врача.
В одной из улочек Бикезину почудилась человеческая фигура – он насторожился, внимательно присматриваясь. Внезапный порыв ветра запорошил глаза крупными дождевыми каплями. Когда он протер их, впереди по-прежнему было пустынно, только жалкая дворняга прошлепала мимо них в подъезд, жалобно скуля и повизгивая, в надежде согреться там и высушить промокшую шкуру…