Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 54 из 57



Преподаватели государственных школ или университетов — тоже особая каста. Справедливости ради надо отметить, что пробиться туда довольно сложно. Существует конкурс и система отборочных экзаменов. Мой зять преподавал философию в частных школах. В течение дня он метался по разным концам большого Парижа, как серый волк, которого ноги кормят. Ведь сколько у него уроков, столько и заработаешь. Наконец он прошел конкурс и был зачислен в Управление государственных школ, то есть получил статус госслужащего. Теперь он преподает в лицеях, которые ближе к нему по месту жительства, работает в два раза меньше, чем в частной школе, а получает в два раза больше. К тому же никакая безработица ему не грозит, а в 57 с половиной лет светила полная пенсия. Вот этой привилегии — полной пенсии в 57 с половиной лет — правительство и задумало лишить учителей госсектора, дескать, пусть они проявят сознательность и будут получать пенсию, как и все остальные французы, после сорока лет рабочего стажа. Там много еще технических деталей, перечислять которые скучно, но для читателей, которые вдруг не поняли суть проблемы, спешу пояснить: речь идет не о том, что учитель, не набравший сорокалетнего стажа, вообще не сможет получать пенсии, а о том, что он не будет получать полную пенсию. То есть причина недовольства учителей, как, впрочем, и всех других острых социальных конфликтов Франции, — в потере нескольких сотен франков.

Ну, учителя и ответили, да так, что видавшие виды французы ахнули. Об одной сцене я уже рассказывал. Были и другие. Должен предупредить, что во Франции изначально должность министра просвещения считается должностью «козла отпущения». Стоит министру чуть высунуться с какой-нибудь инициативой, как учительские профсоюзы ему отрывают голову. Памятуя об этом, хитрый премьер-министр Раффарен назначил министром просвещения не профессионального политика, а университетского профессора, популярного во Франции философа, Люка Ферри. Однако фокус не прошел. Как только Люк Ферри заговорил о реформах, он моментально из социально-близкого превратился в классового врага. Более того, бастующие учителя проявили прямо-таки русскую удаль: скупили в магазинах новую книгу Люка Ферри и начали на демонстрациях и перед телекамерами втаптывать книги ногами в грязь.

Обычно учителя выводили на демонстрации своих учеников и их родителей, кто же захочет ссориться с учителем и нарваться на плохую отметку? Но в этот раз вышла промашка. Дело в том, что забастовка учителей грозит сорвать «бак», то есть насильно оставить на второй год целый выпуск лицеистов, десятки тысяч ни в чем не повинных учеников. Родительские комитеты, обычно сочувствующие учителям, забили тревогу.

Кажется, впервые в истории Франции прошло несколько демонстраций школьников, хоть и немногочисленных, но против забастовки учителей. А один паренек даже меня удивил, не испугался, выступил по телевидению и очень вежливо (признаюсь, мне бы не хватило воспитания, я бы крыл матом) вразумлял учителей. Дескать — чему вы нас учите? Вы должны нам показывать пример бескорыстия, прививать любовь к работе, а на самом деле стремитесь работать меньше, а получать больше! И потом, учителя, бросающие книги на мостовую…

Тут у него слов не хватило. Да и вообще, какие тут, к черту, слова! Я же, со своей стороны, хочу заметить, что в принципе, французские учителя — не звери, и далеко не все бастуют. Мой зять, например, приходит в лицей, даже когда там никого нет. А вдруг его ждет хоть один ученик, нельзя же подводить человека… И бесспорно, во французской школе — серьезные проблемы.

Политкорректность, всеобщее обязательное обучение привели к тому, что школа превратилась в отстойник для всякого рода хулиганов, которые сами не хотят учиться и мешают учиться другим. Кстати, в Америке давно столкнулись с этими проблемами, и недаром все, кто могут, отдают своих детей в частные школы. Однако гордым французам американский опыт — не указ, они хотят сами разбить себе в кровь носы. И разбивают. Дошло до того, что в школах ученики бьют учителей! Но главное, повторяю: французские учителя привыкли быть привилегированной частью общества. На обучение во Франции уходит большая часть госбюджета. Социалистические правительства откровенно делали ставку на учителей, как на свою социальную базу. Требования учителей (подчеркиваю: требования госсектора, на частные школы социалистам было наплевать) удовлетворялись в первую очередь.

А привычка жить при социализме так просто не проходит. Нам, людям из Советского Союза, это хорошо известно.



Может, я не объективен? Тоже зашорился на политике? Тогда приведу мнение одной учительницы, не забастовщицы, имя которой не запомнил, потому что услышал ее выступление в машине, по радио. Вот ее текст: «Один из доводов забастовщиков — мол, старым учителям, то есть учителям после 57-ми лет, трудно, неудобно, даже неприлично учить чему-нибудь молодежь. Соображают ли они, что говорят? Ведь это крушение цивилизации! Все человеческое общество испокон веков было построено на принципе, что старики передают свой опыт молодежи, учат их мудрости. В этом и заключается преемственность поколений».

Быть русским во Франции

Когда закрыли мой отдел на радио «Свобода», я, честно говоря, очень неуютно почувствовал себя в городе Париже. Как-то мы обсуждали мою ситуацию с моим парижским другом, и тот вдруг сказал: «Анатолий Тихонович, все просто — вам надо найти настоящего француза. Нет ли такого среди ваших знакомых?» — «Нет», — ответил я и засмеялся. А развеселило меня то, что мой парижский друг, Александр Яковлевич Полонский, сын литератора из первой эмиграции — Якова Полонского, настоящим французом себя не считал, хотя сам родился во Франции в 1925 году, окончил Сорбонну, вел собственное дело, говорил блестяще на трех языках — русском, французском, английском, имел квартиру в 16-м, самом престижном округе Парижа, плюс дачу на острове напротив Ля-Рошеля… Кажется, офранцузиться больше уж невозможно. Потом, благодаря старым связям, я все-таки нашел «настоящего француза», который мне в чем-то помог, — это был энергичный молодой функционер де-голлевской партии Ален Жюппе, ставший впоследствии премьер-министром Франции.

Я не знаю, с какого момента эмигранты в Штатах чувствуют себя настоящими американцами, — когда получают паспорт или когда покупают дом? Но если есть паспорт, дом, работа и солидный счет в банке, то вы точно стопроцентный американец, несмотря на то, что приехали в Штаты 10 лет тому назад и изъясняетесь на местной фене со славянским акцентом.

Прогрессивная, свободолюбивая Франция, в сущности, очень консервативная страна. Я получил французский паспорт в предельно короткий срок, но настоящим французом мне никогда не стать, что бы я ни совершил. Мне не превзойти знаменитого французского физика Марию Кюри, лауреата Нобелевской премии, открывшую атомную энергию. Французы ею очень гордятся. В Париже — институт ее имени, более того, на пятисот-франковой ассигнации были изображены портреты Марии Кюри и ее мужа, Пьера Кюри, — и тем не менее, французы не упускают случая помянуть, что Мария Кюри была родом из Польши. Полька. Ничего, конечно, страшного, милая женщина, у всех свои недостатки… Дягилев, Нижинский, Шагал, Цадкин принесли славу французской культуре, однако французы не забывают, что они — выходцы из России. Настоящие французы должны иметь корни во Франции, несколько поколений. Настоящий француз — тот, кто воспитан в национальных традициях. У настоящего француза множество родственников, и какой-нибудь его внучатый племянник работает в министерстве. Настоящий француз даже если живет на пособие по безработице, в дешевой муниципальной квартире, знает, что когда-нибудь ему в наследство достанется доходный виноградник или домик в провинции. А вот французы, родившиеся в Алжире, который официально был не колонией, а французской территорией, и вынужденные бежать оттуда после провозглашения Алжиром независимости, настоящими французами не считаются. До сих пор их полупрезрительно называют «пье нуар» — «черные ноги».