Тотем Человека

Черный оказался жив, да еще поживее меня. Он жил на тайной квартире, работал на олигарха, прятался от Отдела, водил за нос Сашино начальство. Он занимался сексом с моей женой. Наверное, чаще, чем я сам.

— Тим, — сказала Дина, прижимаясь ко мне. Я обнял ее. Не должен был, наверное. Да, изменница, да, обманщица, да, да. Но, видите ли, в чем дело… Она ведь могла этого не говорить. Просто не говорить. Молчать. И я бы никогда не узнал. Вот простая душа — как ребенок, нашкодила и несется родителям на себя ябедничать.

'Он ее трахал, — напомнил голос в голове. — И ей нравилось'.

Да, да, да. Все так. Но сейчас она пришла — ко мне.

— Он не знает, что ты жив, — сказала Дина в отчаянии, — не знает…

Я немного отстранил ее от себя, чтоб посмотреть в глаза. Изучал ее лицо с минуту. Я любовался. Честно. Она ведь была очень красивой, моя жена — прямой нос, огромные глаза цвета мокрой гальки, вьющиеся черные локоны… Только залегли под глазами черные круги — не спала, должно быть, всю ночь.

— Это ведь все серьезно, да? — спросил я. — Боб пришел, Саша… вы меня не разыгрываете, нет?

— Тим, — умоляюще сказала Дина.

— Так… — я еще немного полюбовался. — И что дальше?

— Нет, нет, нет, — забормотала она, — Тимка, Тим, ты скажи, скажи что-нибудь, Тим, я очень плохая, я совсем плохая, но ты хоть что-нибудь скажи…

Я улыбнулся. Улыбка, наверное, получилась так себе, но лучше в тот момент не вышло.

— Да мне плевать, какая ты, — сказал я. — Я тебя люблю, глупая.

— Тим, — сказала она. — Ох, Тим…

— Да, — сказал я.

— Тим, — сказала она.

— Черт бы тебя побрал, — это уже вырвалось само собой. Она глянула на меня, как мышь на кошку, а я спросил:

— Зачем вы сюда пришли?

Дина вздохнула в два разделения, а потом сказала:

— Это Боб объяснит.

— Э-э, стоп, — сказал я. — Есть один вопрос. Лично к тебе. Как ты узнала про Черного?

— Он позвонил тогда, — проговорила она, и тут я (редкий случай!) увидел, что Дина краснеет. — Помнишь, еще такой звонок, я подумала, что Саша…

— Ага, — сказал я. — Хорошо, пойдем.

И мы вернулись на кухню. Там за столом сидел Боб, как памятник мировой скорби, а в углу стояла Саша. Ну, ребята. Дина выглядела, как человек, который не спал всю ночь напролет. Саша, если судить по лицу, не спала последние полгода.

Мы с Бобом обменялись взглядами. Похоже, в этой кухне он и я были единственными людьми, которые не собирались просить друг у друга прощения. Я сел за стол напротив Боба. Попросил:

— Девчонки, кофейку организуйте, а?

Саша — не Дина — метнулась к шкафу, стала хватать одну за другой многочисленные банки в поисках кофейной. Дина, поглядев на это, протянула руку и включила электрочайник.

Боб молчал и смотрел в стол.

— Значит, он живой, — сказал я, чтобы сломать лед.

Боб кивнул.

— Это, значит, ты придумал, что он мертвый, — продолжал я. Боб помотал головой. Я перевел взгляд на Сашу. Та как-то съежилась, продолжая одновременно насыпать кофе из банки в чашку — четвертую или пятую ложку.

— Та-ак, — сказал я. — Ну, и?

— Вы бы друг друга поубивали, — хмуро проронил Боб. — Вы ж злые были друг на дружку, как черти. Он… он тоже не знает, что ты живой.

Я покивал. Ну, это ладно.

— По крайней мере, нам тогда показалось, что так будет лучше, — добавил Боб. А Саша промолчала. Ох, что-то много пауз в твоей партии, Саша. Не к добру. Уж кто-кто, а мы, кошки, разбираемся, когда что-то не к добру. Да… Значит, вам показалось. Будет лучше — так, значит, вам показалось. Замечательно. Черт с ним, что я потерял друга. Черт с ним, что не смог с ним по-человечески поговорить. Черт с ним, что воображал себя убийцей. Будет лучше. Да уж, не сомневаюсь. Хуже-то уже некуда.

'Эй, братишка, — весело сказал голос в голове. — Воображал себя убийцей, говоришь? Ты и есть убийца, между прочим. Забыл?'

— Вопрос номер раз, — сказал я. — Что он делает у Стокрылого?

— Обещал ему убить всю его паству, — сказал Боб нехотя. Раздался грохот и звон: Саша уронила на пол обе чашки и банку, полную кофе. Точнее, когда-то полную. Теперь кофе наполнял всю кухню. Дина схватила Сашу за плечи, повлекла в ванную.

— Не то, — сказал я. — Это я уже знаю. Как он попал к Стокрылому?

Боб вздохнул.

— Сашка помогла, — признался он.

Я помолчал. Уж больно неприличный вопрос я собирался задать. Стоило дать Бобу ответить на него самому.

И он ответил.

Вот что он сказал:

— Она… Сашка в него втрескалась, короче. В ворона. Он поманил — она пошла.

Ребята, ребята. Жаль, что никого не было рядом с нами в тот момент. Потому что момент был — один на миллион. Боб произнес слова — такие банальные, такие грубые и обыденные: втрескалась, поманил, пошла… И ведь я почти поверил, что он сказал это искренне. Есть ведь такие люди, для которых все просто. Жена — это собственность, вроде телевизора или дивана. Если кто-то украл у тебя телевизор, дай вору по щам и верни собственность. А если телевизор испытывает какие-то чувства к новому владельцу, то это проблемы только его, телевизора.

Но потом Боб посмотрел на меня, и я увидел…

Клянусь, я не вру, ребята.

У этого волчары, мента, тевтонского Геркулеса без страха и упрека.

Я увидел — слезы в его глазах.

И мне стало так стыдно, как не бывало уже давным-давно. С тех пор, как я задушил хозяйкиного цыпленка — одну жизнь тому назад. Цыпленок был горячий, бьющийся, слабый, и у него была кровь, как молоко, сладкая… а девчонка, дуреха, прорыдала весь вечер… очень, очень стыдно было. Как сейчас, только сейчас стыднее, потому что это был Боб, а Боба я знал со школьной скамьи, Тотем мой драный, крашеный…

'Боб, дружище', - хотел сказать я, и почти собрался это сказать, и тут хлопнула дверь ванной. Возникла Дина и потянула меня за рукав. Я покорно поднялся и последовал за ней, ощущая всю нелепость ситуации: мной повелевала изменившая мне жена. Но, видно, словно 'нелепость' и впрямь придумали простецы. Для хинко 'нелепость' — это, похоже, нормальное состояние. Да…

Впрочем, Дина не собиралась мной особо повелевать. Она просто втолкнула меня в ванную и ушла.

А в ванной, оказывается, была Саша.

О, проклятье, обреченно подумал я. Еще один откровенный разговор.

Саша смотрела на меня, я смотрел на нее.

То же, что с Бобом: обоим смерть как хочется выговориться, но не знают, с чего начать. Что ж, тогда я начну.

— Ты, значит, всем своим поведением хочешь показать, что не знала, — сказал я. Саша замотала головой так, будто она у нее держалась на резинках — были в моем детстве такие куклы, у них руки-ноги на шарниры крепились, а голова на резинке. Саша сидела на краю ванны, а теперь вдруг встала, вцепилась мне в отвороты халата и заговорила:

— Нет, нет — не знала — не знала — он от меня скрывал — я в мыслях не держала, ты что — он ведь такой… такой, как бы, ну, он бы не смог, может ошибка какая, а, может, ты как-нибудь сможешь… братик, миленький… А?

Тут до меня начало доходить.

— Ага, — сказал я. — То есть ты хочешь, чтобы сейчас Черный умер по-дурацки, а твой ворон остался жив-живехонек? За этим ты меня сюда позвала? Потому что из всех сил не знала, что они там готовят?

Честно говоря, мне хотелось, чтобы она сказала 'нет'. Но она ничего не сказала. Потому что не успела.

В недрах ее полуформенного костюма запиликал телефон. Она, чуть не уронив, достала трубку, прижала к уху и сказала:

— Алло!!

Именно так, с двумя восклицательными знаками. Телефон был так себе, дешевенький, но громкий. Очень громкий. Потому я услышал — не хуже Саши:

— Милая, здравствуй! Спасибо тебе, мы спасены. Ур-ра!

— Ага, — сказала Саша, бегая глазами. — Не за что.

— Да чего там — не за что. Позвонила, предупредила. Очень оперативно. Теперь вот что. Ты сегодня очень занята?

— Н-нет, — сказала Саша, — нет, не очень. А что?

— А! — голос в трубке обрадовался. — Это просто отлично. У меня лекция сегодня наметилась. Внеплановая, потому что потом у меня до-олго не будет времени на выступления. Но зато это будет совсем короткая лекция. Придешь?