Тотем Человека

— Н-да, — сказал Боб.

— Что — н-да? — спросил я.

Он покачал головой, дуя на свое жуткое пойло.

— С кондачка взять не получилось. Придется в розыск давать обоих, это надолго. Настраивайся на ожидание, старик.

Я вспомнил, о чем хотел сказать.

— Мы с ней поссорились вчера, — говорить было трудно, слова застревали в горле. — Сильно поссорились. Я выпил, она… ну, в общем, сорвались.

Боб посмотрел на меня.

— Опять завязать обещал?

Я кивнул.

— А Черный пришел с бутылкой?

— Да, — поспешно сказал я. — Нет… Не помню. По-моему, я сначала того… потом мы поссорились, а потом уже Черный… Или сначала помирились…

— Бывает, — сказал Боб с фальшивым пониманием. — С женой поссорился, с Черным поссорился… Бывает.

Лучше бы он промолчал.

— Извини, — сказал я, встал и вышел в комнату.

Здесь все напоминало Черного. Здесь стоял его запах: нестиранные носки, курево, дорогая туалетная вода. Кресло в углу хранило форму его зада, обои под выключателем на стене были вытерты до гнусного бежевого цвета. Когда-то мы с Черным дружили, когда-то я равнялся на этого человека, когда-то копировал его привычки — до того памятного скандала — но я ни единого раза не был у него дома. Он избегал приглашать меня в гости и всякий раз находил предлог, чтобы отказать, когда я напрашивался сам.

Сволочь.

Вор.

Ты воспользовался нашей маленькой войной, Черный.

Ненавижу тебя, падали кусок.

— Тим, ты чего? — спросил Боб у меня за спиной. Я обернулся. Видно, что-то было у меня с лицом, потому что он поднял брови и осторожно взял меня за локоть.

— Все нормально будет, — сказал он. — Слышишь, да? Нормально все.

— Ага, — сказал я, — нормально.

В прихожей раздался звонок, тот самый сигнал к боевой тревоге. Я бросился вон из комнаты, распахнул покалеченную дверь и успел слегка удивиться, а потом у меня в животе взорвалась сверхновая звезда. Поначалу было не очень больно, только отчего-то я оказался на полу, и еще в легких совсем не осталось воздуха. Скорчившись, я пытался вдохнуть, но вместо обычного, человеческого вдоха получались какие-то рыгающие всхлипы. 'Вот он, знаменитый удар в солнечное сплетение', - спокойно отметил голос в голове. Вслед за этим я смог сделать крошечный вдох, и вместе с воздухом пришла боль.

Тот, кто меня ударил, был одет в адидасовский спортивный костюм; тот, кто пришел с ним, щеголял в длиннополом пальто, из-под которого выглядывали спортивные же брюки. 'Адидас' шагнул ко мне, но тут же поднял руки над головой. Его напарник резко повернулся — мелькнули полы пальто — и затопотал вниз по лестнице.

— Стоять, — пролаял Боб, перепрыгнул через меня и устремился следом за беглецом. По дороге Боб совершил короткое движение рукой, в которой невесть откуда очутился пистолет. 'Адидас', отлетев к стенке, сполз на пол со мною рядом — только штукатурка за обоями посыпалась. После этого он не шевелился и не издавал звуков. Даже глаза закрыл. Впервые за день я почувствовал что-то вроде удовлетворения.

Боб вернулся в квартиру.

— Ушел, — сообщил он. — Вставай, чего разлегся.

Он протянул руку. Я встал, обнаружив, что снова могу дышать. Не так уж страшна оказалась первая встреча с миром, который показывают в боевиках. Впрочем, если бы не Боб, я, скорее всего, никогда больше не смог бы смотреть кино… В это время Боб, схватив 'адидаса' за ногу, потащил его на кухню. Там он поместил его посредине пола и легонько пнул под ребра.

— Товарищ майор, — не открывая глаз, сказал 'адидас'. — Не бейте, ошибка вышла. Извиняемся, и все такое.

— Твои товарищи лошадь в овраге доедают, — сказал Боб. — Звать-то как?

— Петром.

— Ну, Петя, — сказал Боб, устраиваясь верхом на табуретке. — Я сейчас вызову ребят, и они тебя отвезут, куда надо. Но вот что будет дальше — это вопрос. Предлагаю внятно и быстро рассказать, зачем вы сюда приходили. В таком случае я всем говорю, что ты на улице к девушке пристал, а мой друг ее решил защитить. В результате чего ты ему нанес легкие телесные повреждения. Это если ты будешь с нами честен. Если не будешь, то расскажу все без утайки: как вы дверь ломали, как в квартиру врывались, как ты мне ножиком угрожал, и как при обыске у тебя в карманах я нашел пакет с очень странным порошком…

— Начальник, — сказал Петя, — за что ж так-то. Я скажу.

И он сказал.

По словам 'адидаса' выходило, что он работал в игорном бизнесе, как он выразился, 'администратором зала'. Сеть клубов, которую держали Петины хозяева, была довольно велика и приносила хороший доход вполне легальными методами. Но вот беда: неделю назад появился везунчик, который трижды выиграл большие суммы в клубах этой сети. Охрана клуба, где все произошло в последний раз, попыталась задержать везунчика, но он сумел уйти. Тем не менее, его запомнили и составили примерный портрет, который к сегодняшнему утру разослали в каждое казино. Везунчик себя ждать не заставил, объявился в очередной раз, да не один, а с бабой. Они пришли как раз в тот самый клуб, где работал Петя. Само собой, везунчика узнали еще на входе, попытались схватить, но каким-то чудом и он, и его баба смогли убежать. Правда, Петя успел схватить его за подол куртки, и куртка осталась у Пети. В кармане куртки обнаружился паспорт, а в паспорте — имя везунчика и адрес прописки. Петя тут же пошел по горячим следам и очутился здесь. Начальник, тля буду, не вру. Отпустили бы меня, ничего ведь плохого не сделал, а другу вашему я фишек отсыплю за моральный ущерб…

— Цыц, — сказал Боб. — Паспорт его с собой?

'Адидас' закивал.

— Давай сюда, — сказал Боб. — Только медленно.

Он принял из трясущихся рук паспорт в обложке из поддельной кожи. Я заглянул в раскрытую книжечку. С ламинированной странички смотрел на меня очень молодой Черный, еще с короткими волосами и в галстуке.

— Сука, — сказал я.

— Наручники принеси из машины, — попросил Боб. — В бардачке. Держи ключи.

— Начальник… — заныл 'адидас'.

— Хлебало заверни, — посоветовал ему Боб.

Я спустился за наручниками. На улице шел тот же дождь, что и с утра. Все было мокрым и печальным, и, пока я искал, где Боб оставил машину, мне натекло за шиворот. Оказывается, мы припарковались за мусорной площадкой: почти что спрятались. Умно. Все кругом, похоже, умнее меня. Сговорились, наверное… Я открыл дверь, потянувшись — черт, больно же — открыл бардачок. Под кипой журналов притаились, тускло блестя, наручники. Раньше я никогда не видел их воочию. Они были очень тяжелыми, на вид опасными, словно хищными. Поднимаясь по лестнице, я немного боялся, что сделаю неловкое движение, и 'браслеты' — так их называют, да? — защелкнутся у меня на запястье, поэтому вздохнул с облегчением, когда наручники взял Боб. Он хлестнул одним кольцом по руке Пети, другим — по трубе батареи и, убедившись, что Петя прикован надежно, сказал мне:

— Выйдем, поговорить надо.

Я послушно поплелся за ним в комнату, но он вместо разговора вытащил телефон и принялся обзванивать каких-то знакомых ментов. Было это так: 'Илюха, здоров. Сам как? Нормально? Слушай, пошли одного лоботряса игровые автоматы обходить. Казино? Казино пускай тоже глянет. А все просто: надо найти двух человечков. Мужик и девчонка. Нет, фоторобот не получится. Какой еще фоторобот? Да их ни с кем не спутаешь. Он высокий, худой, волосы черные, длинные. Лет тридцать на вид. Девушка — брюнетка, волосы до плеч, вьются. Девушка роста мужику по грудь, выглядит на двадцать-двадцать пять. Глаза черные. Большие, круглые. Фигура? Спортивная, я бы сказал. Что ты ржешь, дубина. Что — особые приметы? Не, особых нет никаких, вроде. Вместе они все время, вот особая примета. Не разлей вода. И играть будут. В автоматы. Запомнил? Все, как увидит их твой человек — пусть в участок ведет и мне звонит. Спасибо тебе, старик. До связи'. Потом он набирал следующий номер, и все повторялось: 'Серый, хай. Сам как? Слушай, есть дело одно…'

Как это гнусно, слушать полицейское описание любимого человека. Дина была невысокая, гибкая и стройная. Ее глаза все время меняли цвет: утром — как черный янтарь, днем — как влажный базальт, вечером — как древесный уголь. Они научили меня различать оттенки черного, ее глаза. У Дины был небольшой прямой нос, как у Афины Кресилая, и мягкие губы — как у Венеры Боттичелли. Волосы Дины сверкали, точно вороненая сталь. Я не знал женщины красивей ее.