Тотем Человека

— Я позвал, честно! — заволновался мент.

— А они? — спросил Боб. Мент побагровел и, пригнувшись, что-то тихонько сказал Бобу. Тот поиграл желваками. Вот и все. Никакой помощи не будет. Дружба дружбой, а служба службой, мой бедный доверчивый пес…

Боб отвернулся и стал куда-то звонить. Я отошел на несколько шагов. Вечер, дождь и одиночество. Можно было ждать подмогу (судя по всему, очень долго), можно было поискать где-нибудь поблизости магазинчик и купить бутылку водки, можно было сесть на асфальт и выпить эту бутылку из горла, сольно. А Дина уходила бы все дальше и дальше, пока след не потерялся бы навсегда. Просто из-за того, что у Черного был пистолет, а мы, сильные, взрослые люди, к тому же с повышенным везением — мы боялись. Не пистолета боялись. Черного. Я порылся в кармане, отыскал монетку и подбросил ее. Монетка легла точно на ладонь, что было добрым знаком. 'Решка, — подумал я. — Пусть это будет решка…' Монета закувыркалась в воздухе: я прихлопнул ее на рукаве. Вся в гордых завитушках, на меня смотрела единица; рядом скромно прилепилось слово 'рубль'. Решка. Я подбросил монетку еще раз. Решка. Еще. Решка. Решка, решка, решка. Саша с любопытством за мной следила. Я встретил ее взгляд и подмигнул. Она неуверенно улыбнулась, а я, не говоря лишних слов, развернулся на каблуках и пошел к забору.

— Э! — сдавленно крикнул Боб. — Куда?

Я не обернулся. Они нагнали меня.

— Ты что, — сказал Боб, — у него же пистолет.

— А у меня — вот это, — ответил я и показал ему монетку. Боб глянул на меня, перевел взгляд на монетку.

— Боря, — сказала Саша, — а давай попробуем. Пока работает.

Тот обвел глазами меня, Сашу, забор, вечернее небо и мента, который стоял в отдалении, не решившись приблизиться.

— Психи, — сказал Боб.

— Подсади, — сказал я.

— Хрена лысого, — возразил он. — Я сначала.

Он поманил Копайгору. Тот сорвался с места, будто от того, с какой скоростью он к нам подбежит, зависела его жизнь. Судя по выражению лица Боба, примерно так оно и было.

— Если приедет кто — все внутрь, — сказал Боб. Копайгора кивнул. Боб смерил его взглядом и добавил: — Остаешься за старшего!

Должно быть, он шутил, но получилось не смешно. Боб ухватился за край забора — при таком огромном росте это было легко — напружинился и запрыгнул на забор. Именно запрыгнул, не влез и не подтянулся. Волк, что тут скажешь. Впрочем, не исключено, что давала себя знать накачка. Я, ухватившись за протянутую руку Боба, взмыл на верхотуру без особых усилий. Как только рядом оказалась Саша, Боб спрыгнул, приземлившись беззвучно.

По ту сторону забора стояло древнее здание. Длинное, заброшенное, темное, оно щерилось кирпичной изъеденной кладкой, дышало гнилью из покривившихся дверных проемов, таращило глазницы окон, которые не помнили о стеклах. Когда-то здесь находился завод, или казармы, или еще что-нибудь; когда-то каменное чудовище каждое утро пожирало тысячи людей с тем, чтобы выплюнуть их к вечеру. Сейчас же это была груда строительного мусора, чудом сохранявшего форму дома.

— Безнадежно, — сказал Боб. — Они ушли уже, наверное.

Я присел на корточки. Давно спустился вечер, но с улицы через забор светили фонари, выхватывая черно-желтые картинки из фиолетовой тени под ногами. Нечто пестрое, измятое и заскорузлое валялось между булыжников. Какая-то тряпка. Что-то знакомое. Узор, где я видел этот узор? А на узоре темные пятна. Кровь, что ли. Я пригляделся. Убогий свет фонаря все же позволил различить отвратительный бурый оттенок. Неповторимый оттенок. Да, точно. Кровь. Узор…

Вспомнил.

У Дины был плащ, модный, дорогой, строгого фасона — кошки любят длиннополую одежду. Снаружи темно-синий, изнутри плащ весело переливался лазоревой подкладкой с фантазийным орнаментом. Кусок этой самой подкладки сейчас лежал у меня под ногами, и дождь не спеша размывал на нем кровавые пятна. Дина была ранена. Дина истекала кровью. Голова прояснилась, воздух стал тяжелым и холодным, и зазвенело в ушах. Тотем во мне ожил, встал на задние лапы и зарычал, оскалив клыки. Тотем чуял кровь и хотел еще больше крови. Я поднялся с корточек и пошел к ближайшему черному провалу в стене.

— Ты чего? — спросил шепотом Боб, догоняя меня. Саша вытащила из-под мышки небольшой пистолет и теперь кралась справа. Я не ответил. Боялся, что, если открою рот, то начну кричать. А кричать было никак нельзя, потому что тишина стала нашей единственной союзницей, капризной и переменчивой, и спугнуть ее ничего не стоило. Под ногами расползались битые кирпичи, перекатывалась щебенка, угрожающе потрескивали гнилые доски. Тут и там чернели лужи. Из дыры в стене воняло нечистотами и сыростью, тем запахом, который всегда поселяется в заброшенных домах, ставших приютом бомжей. Никаких бомжей, конечно, мы не встретили, у бродяг инстинкт самосохранения развит получше, чем у крыс. Но внутри здания на грязном полу повсюду валялось тряпье, разбросаны были пустые бутылки, а поодаль, у стены, помещался пустой ящик, на котором смердели остатки чьего-то ужина. Когда-то, будучи котом, я три раза подумал бы, прежде чем есть такое. Но, видно, нелегко стать доминирующим биологическим видом на планете… Мы шли чередой гулких огромных комнат, ступая осторожно и медленно. Глаза привыкли к темноте, я уже различал проплешины в штукатурке, дивился на продавленный потолок. Дом с нетерпением ждал окончательного разрушения. Интересно, бывают ли случаи перерождения у домов? Когда этот гниющий остов снесут к чертовой матери, его душа, возможно, найдет прибежище в теле новостройки… Будет ли он помнить прошлую жизнь, или это — удел хинко? Додумать я не успел, потому что увидел в очередной комнате лежащую на полу Дину. Я метнулся к ней, и тогда все началось.

Совсем рядом в воздухе пронеслось что-то маленькое и злое, а потом я услышал грохот выстрелов, будто огромным молотком били по огромной доске. В дальнем конце зала мелькнула тень. Черный. Он. Наконец-то.

Позже я много раз думал, что же заставило меня броситься за ним, вместо того чтобы остаться с Диной. Странно и страшно: твоя жена лежит раненая на полу, зовет тебя, протягивает руки, а ты бежишь мимо. Но тогда я именно так и сделал. Кровь превратилась в кипяток, сумерки рассеялись, в лицо дохнул тугой ветер. Я мчался за Черным, за добычей. Он отстреливался на бегу, но пули, визжа и хохоча, летели мимо. Со мной поравнялся Боб. Он тоже охотился, он хотел поймать Черного быстрее меня, но хлопнул очередной выстрел, и Боб, заскулив, остался позади. Я убью тебя, Черный. За Дину. За Боба. За всех. Он бежал далеко впереди, его спина мелькала в дверных проемах, но я догонял, я был быстрее и сильнее, и еще — меня вела ярость.

Вдруг Черный остановился.

Нас разделяла всего одна комната. Я захрипел, прибавил ходу — огнем вспыхнули перегруженные мышцы — и одновременно услышал крик Черного. Он вскинул руку с пистолетом и выстрелил — в упор, между нами оставалось несколько шагов. Шею обожгло. Так в школьной столовой исподтишка прикладывали нагретую в чае ложку. В этот момент вокруг все начало трещать и сыпаться — должно быть, пуля попала в какой-то жизненно важный орган старого дома. Но мы были заняты: я повалил Черного на пол и старался разбить ему голову подвернувшимся под руку кирпичом, а Черный, облапив мое лицо, силился свернуть мне шею. Что-то стукнуло по затылку — я подумал, что это Черный как-то дотянулся до головы второй рукой. Затем Черный по-кошачьи подобрался и лягнул меня, так, что я кубарем покатился по грязному полу. Оплевываясь от известковой пыли, я увидел, что потолок огромными, выпуклыми кусками рушится на нас, и что Черный лежит, не двигаясь, придавленный толстенной балкой. Здание рассыпалось, вздыхая, как умирающий великан. Это Черный убил его, пули довершили разрушение, поставили свинцовые точки в жизнях древних стен. На ноги повалилось что-то тяжелое, рука оказалась в цепких каменных челюстях. Я не мог сдвинуться с места и только лежал, осыпаемый мусором, щепками, какими-то лохмотьями — лежал, ослепнув, оглохнув, и ждал.