Восток и Запад

Наконец, если мы примем индуистскую доктрину в качестве центра исследования, о котором идет речь, то это не означает, что мы будем соотноситься только с ней; напротив, важно при любом случае и каждый раз, когда позволяют обстоятельства, обнаруживать согласие и единообразие всех метафизических доктрин. Надо показать, что под различными выражениями имеются тождественные концепции, потому что они соответствуют одной и той же истине; иногда встречаются аналогии, тем более поразительные, что они относятся к очень частным точкам зрения, есть также определенная общность символов между различными традициями; было бы нелишне привлечь внимание к этому, ведь реальные сходства констатируются вовсе не из за «синкретизма» или «влияния»; этот вид параллелизма, существующий между всеми цивилизациями, обладающими традиционным характером, может удивлять только людей, которые не верят ни в какую трансцендентную истину, одновременно превосходящую и находящуюся вне человеческих концепций. Что касается нас, то мы не думаем, что такие цивилизации, как Индия и Китай должны были необходимым образом общаться между собой непосредственно по ходу их развития; это не мешает, наряду с очень четкими различиями, объясняемыми этническими и другими условиями, обнаруживаться в них замечательным сходствам; мы здесь говорим не о метафизическом порядке, где эквивалентность всегда совершенная и абсолютная, а о приложениях к порядку условного. Естественно, всегда надо сохранять то, что принадлежит к «изначальной традиции»; но она, будучи по определению предшествующей конкретному развитию цивилизаций, о которых идет речь, своим существованием не ущемляет ничем их независимости. К тому же, «изначальную цивилизацию» надо рассматривать как касающуюся, главным образом, принципов; однако, на этой почве всегда была определенная постоянная связь, установленная изнутри и свыше, как мы только что отмечали; но это тоже не влияет на независимость различных цивилизаций. Если везде встречаются одни и те же определенные символы, то очевидно, в этом надо признать проявление фундаментального традиционного единства, так повсеместно не признаваемого в наши дни, которое «сциентисты» упорно отрицают как особенно неприемлемую вещь; такие находки не могут быть случайными, тем более, что сами по себе модальности выражения подвержены бесконечным вариациям. В итоге, всегда можно увидеть единство, стоящее за разнообразием; оно является как бы следствием единообразия принципов: то, что истина равным образом предстает перед людьми, которые не имеют между собой никакой непосредственной связи или то, что между представителями различных цивилизаций поддерживаются фактические интеллектуальные отношения, становится возможным только в силу этой универсальности; и если хотя бы немногие не придут к единству относительно нее, то никакое стабильное и глубокое согласие будет невозможным. А общим для всех нормальных цивилизаций являются принципы; если их теряют из виду, то для каждой из них не остается ничего другого, кроме особенных характерных черт, отличающих их друг от друга, когда даже сами сходства становятся чисто поверхностными, потому что их истинное основание игнорируется. Нельзя сказать, что абсолютно ошибаются, объясняя некоторое общее сходство ссылками на человеческую природу; но обычно это делают очень неясным и совершенно недостаточным образом, к тому же умственные различия гораздо значительнее и заходят гораздо дальше, чем могут предположить те, кто знает только один человеческий тип. Само это единство не может быть четко понято и получить свое четкое значение без определенного знания принципов, вне которого это единство является несколько иллюзорным; истинная природа человечества и его глубинная реальность — вот об этом эмпиризм не может создать себе никакой идеи.

Но вернемся к вопросу, который привел нас к этим размышлениям; речь никоим образом не может идти о «специализации» в изучении индуистских доктрин, поскольку порядок чистой интеллектуальности полностью ускользает от всякой специализации. Все полностью метафизические доктрины, совершенно эквивалентны между собой, мы можем даже сказать, что они по сути и с необходимостью идентичны; таким образом, осталось только спросить себя, какая из них предоставляет наибольшие преимущества для изложения, и мы думаем, что в самом общем смысле, это индуистская доктрина; именно поэтому мы принимаем ее в качестве основы. Если, тем не менее, некоторые моменты будут трактоваться при помощи других доктрин в форме, представляющейся более приемлемой, то, очевидно, здесь нечего возразить; в этом заключается еще одно средство выявления той согласованности, о которой мы только что говорили. Мы пойдем дальше: традиция, вместо того, чтобы быть препятствием для адаптации, требуемой обстоятельствами, напротив, всегда предоставляет адекватный принцип для всякого необходимого приложения, и эта адаптация абсолютно законна до тех пор, пока она проявляется в строго традиционном направлении, что мы называем также «ортодоксией». Таким образом, когда потребуется новая адаптация (тем более это естественно, когда имеют дело с отличающейся средой), тогда ничего не будет мешать сформулировать ее, вдохновляясь тем, что уже существует, но учитывая также ментальные условия среды, лишь бы это делалось с надлежащей осторожностью и компетенцией, а в первую очередь, был бы глубоко понят традиционный дух со всем тем, что он заключает в себе; рано или поздно интеллектуальная элита должна сделать то, для чего невозможно найти на Западе выражения. Очевидно, насколько далеко это от точки зрения эрудиции: происхождение идеи нас само по себе не интересует, так как эта идея, если она истинна, не зависит от человека, выражающего ее в той или иной форме; исторические случайности не должны сюда привходить. И раз мы не претендуем сами и без всякой помощи достичь идей, известным нам как истинные, то мы полагаем, что хорошо назвать тех, через кого они нам были переданы, тем более, что так мы покажем и другим, куда они могут направиться, чтобы тоже их найти; действительно, только восточным людям мы обязаны этими идеями. Что же касается вопроса древности, то он, если его рассматривать только исторически, отнюдь не имеет большого значения; только когда его связывают с идеей традиции, он принимает совершенно другой вид, но тогда, если понимают, что такое традиция на самом деле, этот вопрос сразу же разрешается, потому что известно, что все уже изначально заключено в принципе, т. е. в том, что представляет собою саму суть доктрины, и ее надо только извлечь оттуда посредством развертывания, которое по сути, если не по форме, не содержит в себе никакого новшества. Конечно, такого рода достоверность почти не передаваема; но если ею обладают некоторые, то почему же и другим не достичь этого так же хорошо, особенно, если им предоставлены средства во всем возможном размере? «Цепь традиции» иногда возобновляется самым неожиданным образом; некоторые люди, веря, что они спонтанно поняли некоторые идеи, получают помощь, которая, хотя она может ими не осознаваться, оказывается, тем не менее, эффективной; по очень важной причине эта помощь не должна принести вред тем, кто специально готовится, чтобы ее получить. Разумеется, мы не отрицаем возможности непосредственной интеллектуальной интуиции, потому что мы как раз предполагаем, что она абсолютно необходима и что без нее не существует действительной метафизической концепции; но для этого надо быть подготовленным, и каковы бы ни были скрытые способности индивида, мы сомневаемся, чтобы их можно было развить только его собственными средствами; по крайней мере, нужно какое-то обстоятельство, послужившее поводом для этого развития. Это обстоятельство, бесконечно изменчивое в зависимости от конкретного случая, может быть произвольным только лишь по видимости; в реальности, оно порождается действием, модальности которого, хотя они, разумеется, избегают всякого внешнего наблюдения, могут предчувствоваться теми, кто понимает, что «духовное потомство» не является пустым словом. Важно, однако, отметить, что случаи такого рода всегда исключительны и если они происходят при отсутствии всякой непрерывной и регулярной передачи, осуществляющейся традиционно организованным образованием (примеры этого можно найти как в Европе, так и в Японии), то они никогда не смогут восполнить это отсутствие, во-первых, потому что они редки и рассеяны, а также потому, что они завершаются приобретением знания, всегда остающегося фрагментарным, какова ни была бы его ценность; надо еще добавить, что одновременно не могут быть предоставлены средства координации и выражения того, что получено таким образом, поэтому польза от этого остается почти исключительно личной[36]. Конечно, это уже кое-что, но не надо забывать, что даже с точки зрения личной пользы, частичная и неполная реализация, достигаемая в подобных случаях, представляет собою только незначительный результат по сравнению с истинной метафизической реализацией, определяемой любой восточной доктриной как высшая цель для человека (не имеющей, скажем по ходу дела, ничего общего с «квиетистским сном», странная интерпретация, которую мы однажды встретили и которая, разумеется, ничем, из того, что мы сказали, не подтверждается). Более того, там, где реализации не предшествовала достаточная теоретическая подготовка, могут возникнуть многочисленные неясности и всегда есть возможность затеряться в одной из этих областей-посредников, где совершенно нет защиты от иллюзии; только в области чистой метафизики можно иметь такую гарантию, которая, будучи раз приобретенной, впоследствии позволяет безо всякой опасности приступать к любой другой области, как мы это уже раньше говорили.

36

Здесь следует сделать сопоставление с тем, что мы говорили в другом месте по поводу «мистического состояния»: это вещи, если не тождественные, то, по крайней мере, сравнимые; мы, конечно, еще вернемся к этому при случае.