Восток и Запад

Мы же, придерживаясь того, что было констатировано раньше и не стараясь предвидеть будущее, скажем следующее: все попытки, предпринимавшиеся до сих пор по сближению Востока и Запада, осуществлялись в пользу западного духа, и поэтому они потерпели поражение. Это справедливо не только по отношению к откровенно прозападной пропаганде (это самый распространенный случай), но также и к тем попыткам, которые претендуют, что они основаны на изучении Востока: не столько стремятся понять сами восточные учения, сколько свести их к западным концепциям, что ведет к их полному извращению. Даже когда нет осознанной и явной предвзятой позиции обесценить Восток, все равно, имплицитно предполагается, что все то, чем обладает Восток, должен также обладать и Запад; однако, это совершенно ошибочно, особенно, когда речь идет о современном Западе. Таким образом, из-за неспособности понимания, которая, по большей части, есть следствие предубеждений (так как кроме неспособных по естественной причине, есть и другие, кто приобрел эту неспособность только в силу предвзятых идей), западные люди ничего не постигают из восточной интеллектуальности; тогда же, когда они воображают себя постигшими ее и способными ее выразить, они создают только карикатуры, а в текстах и символах, которые они хотят объяснить, они находят только то, что они сами туда вложили, т. е. западные идеи: ведь буква сама по себе это ничто, а дух от них ускользает. В этих условиях, Запад не может выйти за границы, в которых он заключен; а так как внутри этих границ, вне которых для него на самом деле больше ничего нет, он продолжает непрестанно устремляться по материальному и, одновременно, сентиментальному пути, все больше удаляющему его от интеллектуальности, то, очевидно, расхождение с Востоком только увеличивается. Мы только что видели, почему ориенталистские и псевдоориенталистские попытки сами способствуют этому; повторим, именно Запад должен взять на себя инициативу, но чтобы на самом деле идти навстречу Востоку, а не стараться притягивать Восток к себе, как он делал до сих пор. Для Востока нет никакой причины принимать инициативу на себя, даже если условия западного мира не делали бы бесполезным всякое усилие в этом направлении; но если бы серьезная и осознанная попытка была предпринята со стороны Запада, то авторитетные представители всех восточных цивилизаций могли бы продемонстрировать только крайнюю благосклонность. Теперь нам осталось только сказать, как можно рассматривать такую попытку после того, как мы увидели в этой главе подтверждение и применение тех соображений, которые мы развивали по ходу первой части нашего исследования, так как мы там показали, что, в основном, тенденции, присущие современному западному духу, делают невозможным всякую интеллектуальную связь с Востоком; а пока не начнут друг друга понимать на интеллектуальной почве, все остальное будет совершенно напрасным и бесполезным.

Глава II.

СОГЛАСИЕ В ПРИНЦИПАХ

Когда намереваются говорить о принципах наших современников, то не следует надеяться без труда их понять, так как большинство из них совершенно не знают, что это такое и даже сомневаются, что они могут существовать; конечно, они тоже часто говорят о принципах, они даже говорят о них слишком много, но применяют это слово всегда к тому, к чему оно не подходит. Так, в наше время, называют «принципами» несколько более общие, чем остальные, научные законы, которые, на самом деле, как раз являются их противоположностью, потому что они суть индуктивные результаты и выводы, если только не являются простыми гипотезами. Еще чаще это название прилагают к моральным концепциям, т. е. даже не идеям, а выражениям неких сентиментальных устремлений, или к политическим теориям, часто тоже сентиментальным в своей основе, как слишком известный «принцип национальностей», что способствовало беспорядку в Европе больше, чем можно вообразить; разве не дошли до того, что стали говорить о «революционных принципах», как если бы это не было противоречием в понятиях? Когда злоупотребляют словом до такой степени, то об его истинном значении полностью забывают; это совершенно сходно с подобным же случаем со словом «традиция», применяющемся, как мы уже раньше отмечали, к любому чисто внешнему обычаю, сколько ни был бы он банален и незначителен; можно привести еще один пример: если бы западные люди сохранили религиозный смысл своих предков, то разве не стали бы они избегать использования по любому поводу таких выражений, как «религия отчизны», «религия науки», «религия долга» и другие того же рода? В этом не столько пренебрежение нормами языка, что не так важное, сколько симптомы той путаницы, которая встречается повсюду в современном мире: больше не делают различия между самыми разными точками зрения и областями, между тем, что должно оставаться разделенным самым тщательным образом; ставят одну вещь на место другой, к которой она не имеет никакого отношения; язык же только верно, в целом, представляет состояние умов. А поскольку, кроме того, существует соответствие между ментальностью и ее установлениями, то причины этой путаницы являются также причинами, по которым воображают себе, что кто бы то ни был может выполнять какую бы то ни было функцию; демократический эгалитаризм есть только проявление и следствие интеллектуальной анархии в социальном плане; сегодня западные люди во всех отношениях являются поистине людьми «без каст», как говорят индусы, и даже «без семьи», в том смысле, как это понимают китайцы; у нет больше ничего того, что составляет основу и сущность других цивилизаций.

Эти размышления возвращают нас к исходной точке: современная цивилизация страдает от отсутствия принципов и она от этого страдает во всех областях; из-за странной аномалии она является единственной цивилизацией, среди всех остальных, у которой нет принципов или же есть только негативные принципы, что одно и то же. Это как обезглавленный организм, который продолжает жить жизнью одновременно интенсивной и беспорядочной; социологи, которые так любят сравнивать общности с организмами (и часто совершенно неоправданным образом), должны несколько поразмыслить над этим сравнением. Если чистая интеллектуальность устранена, то каждая специальная и конкретная область рассматривается как независимая; одна вторгается в другую, все смешивается и спутывается в безысходный хаос; естественные отношения переворачиваются, то, что должно быть подчиненным, становится автономным, вся иерархия устраняется от имени химерического равенства, как в умственном, так и в социальном порядках; а так как равенство фактически невозможно, то создаются ложные иерархии, в которых на первые места выдвигается все, что угодно: наука, промышленность, мораль, политика или финансы, за неимением единственной вещи, которой может и должно быть возвращено превосходство, т. е., повторим еще раз, за неимением истинных принципов. Пусть не торопятся кричать перед этой картиной о преувеличении; пусть сперва возьмут на себя труд искренне изучить состояние дел, и если не будут ослеплены предубеждениями, то поймут, что оно именно таково, как мы это описываем. В беспорядке находятся ступени и последовательность, для нас это бесспорно; такое не случилось внезапно, одним ударом, но фатальным образом должно было произойти, раз в современном мире отсутствие принципов, так сказать, доминирует и конституирует то, чем он является; и там, где мы сегодня существуем, результаты уже достаточно явны, чтобы кто-нибудь начал уже беспокоиться об этом и предчувствовать угрозу окончательного распада. Есть вещи, которые правильно можно определить только через отрицание: анархия, в каком бы плане она не проявлялась, есть только отрицание иерархии, в этом нет ничего позитивного; анархическая цивилизация или отсутствие принципе вот что лежит в основе современной западной цивилизации, и это то же самое, что мы в других терминах выразили, когда сказали, что, в противоположность восточным цивилизациям, она не является традиционной То, что мы называем традиционной цивилизацией, есть цивилизация, покоящаяся на принципах в истинном смысле слова, т. е. в ней интеллектуальный порядок доминирует над всеми остальными, все из него следует прямо или опосредованно, а когда речь идет о науках или социальных институтах, то это, в конечном счете, лишь вторичные, случайные и подчиненные приложения чисто интеллектуальных истин. Таким образом, возвращение к традиции или возвращение к принципам реально есть одно и то же; но, очевидно, что надо начинать с восстановления познания принципов, там, где оно было утрачено, прежде чем думать об их приложении; не может быть вопроса о восстановлении традиционной цивилизации во всей целостности без овладения изначальными и фундаментальными данными, которыми следует руководствоваться. Хотеть действовать иначе означает вносить еще большую путаницу туда, где предполагают от нее избавиться, это означает непонимание того, чем является традиция по своей сущности; таков случай всех изобретателей псевдотрадиций, о которых мы упоминали выше; и если мы настаиваем на столь очевидных вещах, то нас к этому обязывает состояние современной ментальности, так как мы знаем, насколько сложно достичь того, чтобы она не переворачивала нормальные отношения. Люди с самыми наилучшими намерениями, если они обладают чертами такой ментальности, то даже вопреки им самим и при провозглашении себя ее противниками, очень даже могли бы соблазниться и начать с конца, т. е. просто поддаться тому особому головокружению от скорости, охватившей весь Запад, или же захотеть сразу же получить те видимые и ощутимые результаты, которые являются «всем» для современных людей, настолько их ум, в силу того, что он повернулся к внешнему, стал неспособным постичь что-либо другое. Вот почему мы так часто повторяем, рискуя наскучить, что прежде всего надо поместить себя в область чистой интеллектуальности и что никогда ничего не сделать важного, если не начать с этого; и все, что относится к этой области, хотя и не поддается чувствам, имеет гораздо более громадные последствие, чем то, что зависит только от случайного порядка; может быть, это трудно понять тем, кто к этому не привык, но тем не менее это так. Только не надо смешивать чисто интеллектуальное с рациональным, универсальное с общим, метафизическое познание с научным; по этому поводу мы отсылаем к объяснениям, которые мы уже дали в другом месте[27], и мы не думаем, что нам следует извиняться, так как бесконечное и ненужное воспроизведение одних и тех же размышлений будет излишним.Когда мы говорим о принципах в абсолютном смысле (безо всякой спецификации) или о чисто интеллектуальных истинах, то речь идет всегда об исключительно универсальном порядке; это область метафизического познания, познания самого по себе сверхиндивидуального и сверхрационального, интуитивного, а вовсе не дискурсивного, независимого от всякой относительности; надо также добавить, что интеллектуальная интуиция, которой достигается такое познание, ничего общего не имеет с той инфрарациональной интуицией, присущей сентиментальному, инстинктивному или чисто чувственному порядку, которая только и рассматриваются современной философией. Естественно, концепция метафизических истин должна отличаться по своей формулировке, в которой может принять участие и дескриптивный разум (при условии что он принимает прямое отражение чистого и трансцендентного интеллекта), чтобы по мере возможности выразить эти истины, которые безгранично превосходят его области и значение, и которым, по причине их универсальности, любая символическая или вербальная форма всегда может давать только неполный, несовершенный и неадекватный перевод, пригодный, скорее, чтобы служить «опорой», чем действительно передать то, что, по большей части, является само по себе невыразимым и непередаваемым, что может быть «принято» только прямо и лично. Напомним, наконец, что если мы и придерживаемся термина «метафизика», то исключительно потому, что он лучше всего подходит из всего того, что западные языки предоставляют в наше распоряжение; если философы стали применять его к совершенно другим вещам, то путаница идет с их стороны, а не с нашей, потому что только этот смысл, который мы имеем в виду, согласован с этимологическим словообразованием, путаница же, происходящая от их полного незнакомства с истинной метафизикой, совершенно аналогична тому, что мы отмечали выше. Мы вовсе не считаем, что должны учитывать эти неправильности языка, достаточно предохранить от ошибок, которым они могут дать место; раз мы приняли все нужные предосторожности в этом отношении, то мы не видим никакой серьезной помехи, чтобы пользоваться таким словом; мы не любим прибегать к неологизмам, когда это не является настоятельно необходимым; наконец, во многих случаях можно избежать затруднения, если позаботиться с наибольшей точностью зафиксировать смысл используемых терминов, это лучше, конечно, чем изобретать запутанную и сложную терминологию ради удовольствия, в согласии с обычаем философов, придающих себе, таким образом, задешево блеск оригинальности. Если кто-то считает это наименование «метафизика» неудобным, то можно еще сказать, что речь идет о «познании» по преимуществу, без эпитетов, а у индусов, действительно, другого слова для обозначения этого нет; но мы не думаем, что для европейских языков использование этого слова само по себе может устранять недоразумения, потому что его привыкли применять, к тому же без всяких ограничений, также и к науке и к философии. Таким образом, мы будем продолжать просто говорить о метафизике, как мы это всегда делали; мы надеемся, что не сочтут бесполезным отступлением разъяснение о том, что мы, по возможности, всегда стараемся говорить ясно, что только по видимости отдаляет нас от предмета нашего рассмотрения.

27

«Общее введение в изучение индуистских доктрин», сс. 95-106. 6-423