Страница 29 из 39
— «И помогай мне в том бог отец, бог сын и дух святой», — сказал ты… А вот кому ты дал такую клятву, того мы не знаем, все в голове смешалось… — закончил Растик.
Печальный воротился Миха Гамо к себе домой. Обед уже на столе, от капусты поднимается пар, вкусно пахнет тушеная баранина, но хозяин ни к чему не притрагивается, только постукивает пальцами по лавке.
— Ох-хо-хо, Матеша, — вздыхает Гамо, — на старости лет твой отец совсем сошел с ума… Вчера вечером в корчме у Лучика неизвестно кому посулил тебя в жены и связал себя страшной клятвою. А теперь даже не знаю, кто этот человек и откуда пришел. Так-то бывает с пьяницами. Схожу-ка вечером к Матео Лучику, может он будет знать…
— Ну, и что из этого, — через силу улыбнулась Матеша, — ешь, тушеная баранина быстро стынет…
Встретить в Помурье некрасивую девушку не так-то просто. Ведь недаром, хоть это и не очень изысканно, на хорватской стороне говорится: «В Помурье купи коня и девушку себе сосватай».
А самые красивые девчата во всем Помурье, говорят, в селе Нижний Домбров. Какой же тогда должна была быть Матеша Гамо, коли о ней шла молва, будто она в Нижнем Домброве — первая красавица?
И хлопцы в Помурье красивые, сильные, статные. «Конь из Междумурья хорошо ходит в упряжке, а помурянский хлопец в драке стоит троих!» — утверждают, опять же, на хорватской стороне.
А самым красивым парнем в Нижнем Домброве был Власий Сочибабик. По вечерам, когда деревенские хлопцы сиживали с девчатами у ворот под шелковицами, Власий ходил взад и вперед по деревне и не смотрел ни на одну лавочку. Только на ту, где сидела Матеша Гамо.
А когда вечерами парни с песнями гуляли по селу, Матеша Гамо не слышала никого. Только звонкий голос Сочибабика. Но если со своей сестрой Драгункой Власий уже поделился тем, что любит Матешу, то до сих пор еще ничего не сказал об этом самой Матеше, хотя, правда, от Драгунки ей уже было обо всем известно.
Потому-то и кручинилась Матеша, что Сочибабик до сих пор не пришел к ним и не сказал Михе Гамо, что любит его дочь, которая знала, что отец принес бы вина, угостил Сочибабика, а потом позвал бы Матешу и объявил:
— Вот что, Матеша, пришел Сочибабик и, как велит честной обычай, просит тебя в жены. И я, твой отец, тебя спрашиваю: хочешь выйти за Сочибабика?
— Хочу, — ответила бы Матеша.
Потом бы все поцеловали крест и за счастливый исход сватовства поставили в церкви свечку.
А через неделю пришел бы отец Власия сосед Филипп с дядей Стражбой.
— Кум мой и сосед, — начал бы Филипп, — идем мы к тебе выпить чарку и по-хорошему спросить: не передумал ли ты, часом, выдать свою дочь Матешу за моего сына?
— Не передумал, — сказал бы Гамо, — добро пожаловать! Выпьем по чарке и съедим белую курочку…
Матеша бы изжарила белую курицу, съела ее сердце — чтобы быть счастливой в замужестве, — и теперь настал бы черед старого Сочибабика и дядьки Стражбы поставить в церкви большую свечку, на которой свечник из города красиво напишет: «Матеша Гамо, Власий Сочибабик — бог дай здоровье!» Свечи будут гореть с утра до вечера целую неделю, а когда догорят, священник позовет Матешу и Власия к себе в дом, где их уже будут ждать Миха Гамо с отцом жениха Филиппом, дядюшка Стражба и нотариус Палим Врашень. Будут составлять свадебный контракт и сговариваться, какие поля и сколько голов скота даст отец Сочибабику на обзаведение, а Миха Гамо дочери в приданое.
Подпишут контракт, выпьют на радостях доброго вина и тут же заплатят священнику за «оповьедение», оглашение свадьбы.
— Мда… — скажет ксендз, — не грех бы, соседи, немного и накинуть…
Прибавят достойному отцу. Потом первое, второе, третье оглашение, а там и свадьба недалеко…
От таких мыслей Матеша не выдержала и заплакала. Ах, какой глупый Сочибабик! Все ходит да ходит вечерами, слова не скажет, только многозначительно улыбается, когда проходит мимо…
Пополудни Матеша Гамо отправилась на перевоз к Матео Лучику.
— Матео Лучик, милый крестный, сослужи мне большую службу…
Матео уже старик, а сердце все равно взыграет, когда рядом красивая дивчина…
— Чего же ты хочешь, голубица Матеша?
— Матео, милый, батюшка вчера выпивал у тебя. А кто тут был с ним еще?
— Ваши работники, Матеша. Потом крестьяне Леков, Опатрник, Келин и другие, и все были пьяные. Еще сидел…
— А Сочибабика не было, милый Лучик?
— Не было, голубица. Сидели Леков, Опатрник, Келин…
— Ах, Матео, Матео, век буду бога за тебя молить! Только скажи вечером батюшке, что был здесь Власий Сочибабик, и ему он обещал меня в жены. И скрепил свое слово клятвой!
— Хорошо, голубица Матеша, сделаю, как велишь, только поцелуй старика Матео… Так, голубица. Иди и не терзайся боле, Матео Лучик всегда держит слово.
Бежит голубица Матеша по проселку, спешит домой, с легким сердцем глядит на людей, собирающих крупные кукурузные початки, и весело напевает…
Вечером Миха Гамо сел на лавку перед корчмой у перевоза, раскурил трубку, прихлопнул у себя на носу пару назойливых комаров и повел с Матео Лучиком такой разговор:
— Так что, Матео, доволен вчерашним?
— Доволен, Михо. А ты?
— А я, Матео, недоволен. Согрешил я. — Гамо вздохнул и продолжал: — Пьешь и не знаешь, что говоришь…
— Зато Сочибабик будет доволен, Михо!
— Причем тут Сочибабик, с чего ты его приплел, Матео? Ведь я толкую о том, что вчера нагрешил и что все мы грешники окаянные…
— Эх, Михо, Михо, да разве ты не помнишь, как поклялся Сочибабику, что отдашь ему Матешу?
Гамо встал и крепко обнял корчмаря:
— Тяжелое бремя свалилось с моей души! Сочибабик — добрый хлопец, а его отец Филипп — мой добрый сосед, с ним мы уже не раз братались. Никто не помнил, кому я клятвенно обещал свою Матешу. Касица, Растик, Крумовик, Леков, Опатрник, Келин — все впали в грех и упились, чисто нехристи. И я вместе с ними… Я уж совсем было подумал: а не затесался ли промеж нас нечистый, и ему, черту проклятому с черной кровью, посулил ты, Михо, отдать Матешу?.. Разве не слыхать в Междумурье, что нечистая сила нет-нет да и объявится среди крещеных? Помню, покойница мать когда-то сказывала, как ее отец — царство ему небесное — раз поехал в Вараждин покупать коровенок. Купил и вечером идет восвояси. Да, а накупил-то одних черных. Гонит их себе по дороге и вдруг где-то за Лудбрегом чует — в воздухе запахло серой. Ни зги не видно, а коровы нежданно-негаданно начинают светиться. Шерсть блестит, махнут хвостом — молнии сыплются, словом, обратились коровки в леших — Матео перекрестился, — превратились в страшных чертей, в злых духов, сплясали чардаш вокруг бедняги и сгинули в дубняке. Дед до смерти перепугался и пошел домой без коровенок. Только всю дорогу слышал в лесу голоса: «Мачада, мачада, мачада». Говорят, больше всего чертей родится в трясинах вдоль Муры и Дравы… А вот люди почему-то болтали, что-де старый проиграл их в карты. Живешь и не знаешь, не доведется ли встретить беса либо злого духа… Это меня и мучило! А ну, Матео, неси бутылку вина, смоем страх и выпьем за здоровье Сочибабика…
И попивает Миха Гамо с Лучиком. Он уже развеселился и обещает корчмарю, что на свадьбе его Матеши будут пить только Лучиково вино, то, которое с холмов за Вараждином. А пустые бутылки гость разбивает об дерево… На счастье! Миха швыряет бутылку, а что приносят осколки? Осколки приносят счастье, предвещают, что будущее будет добрым и счастливым…
Прокричав об этом во мрак ночи, Миха в темноте отправляется домой. Но сбивается с дороги. Вместо в поля, подается тропкой вдоль Муры. Тропа узкая, а Миха на ней чардаш пляшет. Вспугивает дроф, что спят в камыше на болоте, и те с криками пробуждаются.
Большая птица дрофа пролетает поблизости и задевает Миху крылом. Луна не светит, дорога погружена в темноту, ни воды не видно, ни островерхих камышей. Дурная примета…