Страница 27 из 39
Муфтий аж поперхнулся.
— Ты — безмозглый гяур, — вскричал он, — наш Магомет, наоборот, не велит воскрешать мертвых! Какой-то странный у вас бог, даже мертвым не дает покоя. Провозгласи торжественно, что не умеешь воскрешать мертвых, и я продам тебе козу.
Задумался поп. С одной стороны, конечно, коза Мири — предмет его вожделений… а с другой, опять же, — брать свои слова обратно перед этим псом, басурманом?
Муфтий спокойно попыхивал своей трубкой. Синеватый дымок вился в тихом воздухе приближающихся сумерек и стлался по скалам. Великая борьба началась в поповской душе. Скотовод бросился в схватку с православием.
— Муфтий Исрим, жалкий, неверующий басурман, — подал, наконец, голос поп, — допускаю, что не умею воскрешать мертвых. Беру свои слова обратно. — Поп перекрестился. — А за сколько же ты отдашь свою козу?
Начался долгий торг. Муфтий заломил за нее две других козы и сто пиастров. Поп давал одну козу и пятьдесят. Наконец он сказал, что пойдет на условия муфтия, но если тот заявит, что его аллах — не аллах.
На сей раз поп довольно попыхивал турецким табаком в своей трубке.
— Аллах — не аллах! — сказал муфтий, ибо сто пиастров — немалые деньги.
Так поп Богумиров откупил у муфтия Исрима его любимицу. На другой день неверующие собаки привели попу козу Мири.
Стоял ясный солнечный день, какими славится осень на Балканах. В такой день, глядя на голубое небо, так и хочется петь.
Горный поток течет сверху от Малого Караджинаца к Большому, чистый и прозрачный, как небосвод, который отражается в нем.
В такой день у человека легко на душе. А особенно легко попу Богумирову…
Он идет и ведет на веревке свою новую козу Мири, гордость своего козьего стада. Он идет с ней от истоков ручья, берущего начало в горном роднике, что бьет из-под земли под вершиной горы Мегадище. И на душе у него легко и весело.
Только что он выкупал ее в роднике, свою козу, которая прежде принадлежала муфтию Исриму. Он столкнул ее в воду и пропел:
— Господи помилуй, господи помилуй!..
Не могла же его коза остаться мусульманкой.
Кое-что о судебных экспертах
Когда бы мне ни довелось услышать выступление судебного эксперта, я всегда вспоминаю пана Шпалу, эксперта по керосину и крупам.
Все, кто ходил в то же кафе, что и он, не могли его терпеть, потому что пан Шпала относился к ним с нескрываемым презрением, смотрел на них сверху вниз. В его глазах они были этакими ничтожными козявками, ибо ничего не смыслили в керосине. Он их считал за ограниченных, недалеких людей, полуидиотов, ибо они в равной степени ничего не смыслили и в крупах.
Пан Шпала был убежден, что эти люди — совершеннейшие нули, лишние индивиды, над которыми он высится, как Гималаи над достопамятной горой Ржип.
Свое окружение, складывающееся из такого множества невежд, над которыми он сиял точно солнце, пан Шпала переносил с величайшим трудом. Его взгляд был холодным, даже ледяным. Он отлично понимал, что столь выдающаяся личность, стоящая много выше окружающих, не может дружески и приветливо улыбаться всякому, имея в кармане визитные карточки, на которых начертано: «Вацлав Шпала, судебный эксперт по керосину и крупам, коммерции советник и…»
Ну что значит какая-то там наука или искусство по сравнению с керосином и крупами?!
Когда в зале суда пан Шпала излагал свое компетентное заключение, его голос звучал восторженно, вдохновенно:
— Представленный на мою экспертизу керосин являет собой бесцветную, прозрачную жидкость, отдающую на языке горьким вкусом нефти.
После этого я смог уяснить себе причину меланхолии, таящейся в его взгляде. Когда во имя справедливости приходится лизать керосин…
А с каким подъемом громогласно швырял он в зал заключение на крупы:
— Представленная на мою экспертизу крупа была наощупь жирной, что можно объяснить недостаточной ее сушкой. При более тщательном рассмотрении мною установлено, что крупа была дробленой и мелкой, сиречь преднамеренно испорченной.
Вот каков был пан Шпала. Позже, когда у него уже начались провалы в памяти, давая в один прекрасный день заключение о крупе, уважаемый эксперт на суде заявил:
— Представленная на мою экспертизу крупа являет собой бесцветную прозрачную жидкость, отдающую на языке горьким вкусом нефти.
Господа судьи, разумеется, ничего не заметили и вынесли обвиняемому приговор за фальсификацию съестных припасов.
А пан Шпала терял память чем дальше, тем разительней, и последнее данное им заключение гласило:
— Означенная крупа не была в запломбированных бутылях, а также не имела надписи «Для освещения».
Другим судебным экспертом, которого я хорошо знал, был пан Гавел. Провидению было угодно, дабы он стал судебным экспертом в области кинологии, то есть, другими словами, принадлежал к числу специалистов, которые, что называется, на собаках собаку съели. Этот господин относился к разряду так называемых пророчествующих, ясновидящих экспертов, что к вящему удивлению всех собравшихся в лучшем виде продемонстрировал в Беле-под-Бездезом. История началась со ссоры двух соседей, которые перекидывались в картишки, и у одного из них, по несчастной случайности, из рукава вывалилась карта.
После этого все и всяческие отношения между ними были прерваны, и размолвка зашла так далеко, что один сосед пристрелил на своем участке собаку другого — как раз того незадачливого игрока. Потерпевший показывал, что цена собаке была свыше трехсот крон, и спустя три года после этого события пана Гавла пригласили, чтобы в качестве судебного эксперта он дал свое компетентное заключение. Пан Гавел приехал на суд и первым делом распорядился выкопать собачьи кости. Потребовалось немало времени, чтобы найти, где эта собака была зарыта. Мигом осмотрев остатки костей, судебный эксперт заявил:
— Собака была крупной породы, чистокровный сенбернар, белый с подпалинами, и, как я вижу, по кличке…
— Благодарю вас, — перебил его судья, — это уже стоит в протоколе.
Конечно, не все судебные эксперты такие энтузиасты. Один эксперт по поджогам, что называется, шутливо заявил на суде:
— Я не могу с полной ответственностью утверждать, что обследованная рига была подожжена якобы путем обливания соломы керосином, поскольку, как было установлено, на месте происшествия не было обнаружено бутылки из-под керосина, во-вторых, было установлено, что в риге никакой соломы не хранилось, а в-третьих, как я слышал, в нее ударила молния.
Словом, таковы эксперты, которые ни за какие коврижки не хотят молчать, но, наоборот, почитают своим долгом как можно больше наговорить господам судьям и уважаемой публике.
При разборе одного дела судом присяжных заседателей эксперт по почеркам доказывал, что обвиняемый наверное подписал вексель, потому что у буквы «б» — круглое брюшко.
— У вас тоже круглое брюшко, но вы же не «б»! — воскликнул в ответ обвиняемый, чем еще более усугубил свою вину в глазах присяжных заседателей.
Таким образом, очень часто возникают споры между судебными экспертами с одной стороны, и подсудимыми и их защитниками — с другой.
Долг адвоката, видимо, заключается в том, чтобы всегда подвергать сомнению серьезность отзывов экспертизы. Множество подобного рода ошибок было обнаружено при экспертизе графической. Защитникам тут легко. Например, они могут сослаться на нашумевший венский процесс 1897 года: лишь через два года после того, как обвиняемый был осужден, добровольно явился с повинной преступник, показавший, что это он писал письмо, из-за которого один человек был невинно приговорен к двадцати годам тюрьмы. Это было дело об убийстве. Жертву письмом заманили на место преступления, и все эксперты, проводившие разбор почерка, в один голос заявили, что письмо написал невинно осужденный.
Один защитник усомнился в обоснованности выводов специалистов по графической экспертизе со следующей точки зрения.