Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 2 из 3



– Но здесь же все написано на иностранном языке, – заглянув через плечо Карлу Гутманису, разочарованно покачал головой Ивар Блумс.

– Да, действительно, молодой человек, записи здесь сделаны на латинском языке, но если я не ошибаюсь, для определения характера человека по почерку не имеет значения, на каком языке написан текст. Я прав, господин следователь?

– Не совсем так, доктор. Еще один из основоположников научной графологии аббат Мишон писал, что каждый народ вкладывает в письмо свою душу, свои идеалы и стремления. Опытный глаз безошибочно отличит по почерку легкого и непостоянного француза от солидного англичанина или практичного немца. То же самое можно сказать о людях разных профессий и общественного положения. Как никогда не будут похожи почерки у врача и адвоката, так и простой клерк никогда не сможет писать, как человек, обладающий значительной властью.

Карл Гутманис внимательно перелистал тетрадь. Все сидели, затаив дыхание, в ожидании, что он скажет.

– Вы спрашивали меня, доктор, о человеке, писавшем этот дневник, – наконец произнес следователь. – Несомненно, он не видение какой-либо девы, а лицо материальное. Почерк у него прямой, без вычурных украшений, одинаковые расстояния между словами. Отсутствуют большие выступающие буквы, "е", "в" не закончены, попадаются не совсем разборчивые. В общем, вся эта совокупность признаков говорит о том, что писавший незаурядная личность, он умен, смел и, судя по характерному закруглению "и", обладает развитым воображением и склонностью к литературе. Что еще?.. Написание "т", в виде большого креста, выдает в нем человека, близкого к медицине, скептического и склонного к розыгрышам.

– Вы хотите сказать, что он меня разыграл, – возмутился было Петерис Яунземс, – но я врач, и могу с полной уверенностью вам заявить – он был мертв.

– Извините. Я ни в коем случае не хотел поставить под сомнение ваш врачебный профессионализм. Вы меня неправильно поняли.

– Неужели по нескольким страничкам рукописного текста, никогда не видев писавшего, можно вот так, запросто, рассказать все о нем? – Поднявшись за очередным бокалом с напитком, спросила одна из приглашенных дам.

– Естественно. Ведь ничто так ярко не отражает индивидуальные и психологические особенности человека, как его почерк. Все болезни человека, влечения, мысли, характер, физические недостатки, политические убеждения и даже его сиюминутное настроение, все это, подобно малейшему колебанию звука, фиксируемого на граммафонной пластинке, запечатляется на бумаге при помощи грифеля или пера. Как нет двух похожих судеб, так и не может быть двух совершенно одинаковых почерков… Опытный графолог может даже определить рост писавшего.

– Ну и каков он? – поинтересовался доктор Яунземс.

– Он не был выше вас, – усмехнулся в свои седые усы Гутманис. – Тем, кто заинтересовался графологией, могу порекомендовать "Трактат о том, как по письму узнается природа и характер писавшего" Камиля Бальдо, изданный в 1622 году в Италии, книгу Моргенштерна "Психографология", вышедшую в 1903 году в Санкт-Петербурге, ну и, если сумеете достать, сочинения аббата Мишона.



– Никогда бы не подумала, что для работы полицейским надо так много знать. А с виду они такие глупые, стоят на перекрестках, размахивают своими противными черными палками, – сказала, не проронившая с самого начала вечера ни слова, одна из дочерей префекта.

– Как я уже говорил, – с этими слонами доктор вытащил из своего капитанского кителя несколько сложенных листков бумаги, – все записи в тетради были сделаны на латинском языке. Я выбросил оттуда то, что не имело прямого отношения к нашей истории, и сделал перевод. Если вам еще не надоело меня слушать, могу его прочитать. Вполне возможно, это поможет нашему славному сыщику восстановить всю цепочку событий и наконец объяснить нам, что же случилось там, в замке.

– Сколько, в конце концов, нас можно мучить бесполезными разговорами, – нетерпеливо взмахнул рукой префект. – Читайте же поскорей, дорогой доктор, мы все во внимании.

– Хорошо. Итак, слушайте. "Начало истории этого, доставшегося мне на наследству, замка положила кровная вражда между родами. Тяжело сейчас, по прошествии стольких веков, сказать, кто явился ее виновником, но один из моих предков вообразил вдруг, что неприступный замок может спасти его от смерти. Архитектор, взявшийся за строительство этого грандиозного сооружения, похоже, был философом или некогда работал тюремщиком (на это намекает полное отсутствие в замке окон) и совершенно не догадывался о существовании каких-либо стилей. Бесконечные коридоры (они здесь такие длинные, что их, пожалуй, стоило называть на французском, с двумя "р"), анфилады залов, освещенных коптящими факелами, зеркала, все это навевает страшную тоску. Мой единственный и верный слуга, согласившийся поселиться со мной в замке, куда-то исчез. Возможно, он не выдержал соседства привидений и… Впрочем, он не первый человек, пропавший здесь… Роясь в библиотеке, я случайно наткнулся на обрывок старинного свитка, который использовали как эакладку для "Молота ведьм". По чудом сохранившемуся оттиску печатки я определил, что запись была сделана одним из прямых потомков человека, построившего замок. Я переписал ее сюда…

…"У него была возможность выбрать остров, построить замок и заселить его призраками из своих кошмарных сновидений. Теперь я брожу в полутьме по нескончаемому лабиринту комнат с факелом в руке и не перестаю удивляться их разнообразию и неистощимой фантазии людей: одна украшена золотом и парчой, другая похожа на жалкую лачугу, третья напоминает языческий храм, на стене четвертой небольшой офорт, следующая – камера пыток… Ни одно помещение не похоже на другое. Единственное, что их объединяет, – зеркала. Они вмурованы в каждую стену и всякий раз, проходя мимо, я отражаюсь в них. Бесконечное число отражений и привидения преследуют меня. Иногда от отчаяния я пытаюсь найти свое отражение и в их совершенно пустых глазах, ведь это тоже зеркала, правда, кривые, но эти бестелесые создания тут же отводят взгляд и стараются как можно скорей забиться в какую-нибудь щель. Только сейчас начинаю понимать, насколько мала человеческая жизнь, и, похоже, мне так никогда и не узнать тайны зеркального лабиринта…"

К моему времени от замка осталась лишь тень былого величия, здесь уже не встретишь ни золота, ни парчи, ни драгоценных офортов, и лишь одни привидения, как и несколько веков назад, появляются и исчезают с точностью часового механизма. До сих пор я это воспринимал спокойно, пока не заметил одно странное явление. Оказывается, предметы в замке могут ни с того ни с сего вдруг падать, разбиваться. Я, как и мой предок, не верю в сверхъестественные силы и пытаюсь добраться до этой тайны… Наша вендетта началась в четырнадцатом столетье, и сейчас я единственный потомок некогда могущественного рода. Сколько мне еще отпущено? Кажется, само время, которому уже порядком надоела кровавая резня, хочет побыстрей покончить с этим многовековым фарсом. Вот кто-то стучится в двери. Давно уже никто не нарушал покой замка подобным образом. Вероятно, это ангел-хранитель в роли заблудившегося в тумане моряка пытается удержать меня от рокового шага, но уже поздно. Вот только впущу этого озябшего человека, а затем зажгу свечи. У меня есть своя догадка насчет зеркального лабиринта, и я ее хочу проверить…" На этом записи обрываются.

– Да, странный дневник, – первый нарушил молчание адвокат Бауманис.

– Действительно, зачем им там, в замке, нужно было столько зеркал, – бросив взгляд в стоящее рядом трюмо и слегка поправив прическу, сказала жена префекта.

– Ну, с ними, и думаю, как раз все ясно, – встрял в разговор молодой помощник следователя. – Там, в Америке, полиция уже давно использует зеркала для незаметной слежки за преступниками. Человек, построивший этот лабиринт, хотел создать такую совершенную систему зеркал, с помощью которой он мог бы следить за каждым, кто находится в замке.

– Не все так просто, Ивар, – сказал Гутманис, отмахиваясь от клубов табачного дыма, которые выпустила в его сторону одна из тех чрезмерно эмансипированных дам, считающих курение основой привилегий женщин и поэтому ни днем ни ночью не расстающихся с папиросой. – Надеюсь, вы все слышали что-либо о материальности взгляда? Неплохое исследование по этому вопросу я недавно прочитал в монографии одного немецкого профессора "О сущности человеческого взора". По его теории, причем все доказывается на строго научных опытах, взгляд имеет такую же материальную природу, как, например, луч света или порыв ветра. В монографии говорится, что древние уже в незапамятные времена использовали материальную природу взгляда. В книге было приведено описание одного оптического прибора, взятое из какой-то очень древней китайской рукописи. В нем взгляд, многократно отразившись от покрытых амальгамой серебра с золотом шлифованных пластин горного хрусталя или рубина, усиливался настолько, что мог спокойно свалить с ног человека или даже всадника. Кстати, эту монографию, доктор, я брал у вас в библиотеке.