Страница 9 из 17
– Потому что мы воюем не с ними, так же как и они не хотят причинять нам вред.
Это самцы, и они почти никогда не покидали это помещение, фактически они были заключены в тюрьму самками. Я могу говорить с ними, и они относятся ко мне по-дружески, совсем не так, как к охотникам. Это я чувствую. Самое важное состоит в том, что они могут помочь нам лучше узнать этот город, потому что по сравнению со мной они являются его частью.
– Тропа Кадайра вечна, и все существа идут по ней, даже мургу. Я поговорю с саску. С твоими мургу ничего плохого не случится.
– Саноне – мудрейший из мудрых – прими благодарность от Керрика.
Саноне кивнул и принял похвалу как должное.
– Теперь я пойду поговорю с охотниками, чтобы сохранить жизнь этим мургу. А потом ты мне покажешь Дейфобен.
Они бродили до тех пор, пока совсем не стемнело, и тропу едва было видно перед собой, затем они вернулись к костру перед ханале, который как будто приглашал их; восхищались стадами животных на полях – и им было приятно узнать, что совсем немного этих животных уничтожено. Они ели фрукты, пока не стали липкими от сладкого сока, с ужасом смотрели на ненитеска и на бронированного онэтсенсаста, купались в теплых водах золотого пляжа. Пока они любовались живой моделью города, неповрежденной, хотя, несмотря на укрытие, прозрачный потолок был сожжен, Керрик с изумлением смотрел на мебель. Как этот город вырос за последние несколько лет с тех пор, как он его покинул. Его голова была переполнена воспоминаниями и картинами увиденного настолько, что с того самого момента, как они ушли из саммадов, он даже ни разу не вспомнил об Армун и о лагере, затерянном в снегах на далеком севере.
Лагерь был обычным лагерем, расположенным на излучине реки. И снова рано выпавший снег как одеялом укрыл землю и сковал льдом реку. Здесь палаток было больше, чем раньше, когда всех мастодонов из разных саммадов объединили в одно стадо. Они трубили в холодный воздух и пытались откапывать траву из-под снега, но травы не было. Но они были упитанные и сытые, несмотря на недостаток корма, потому что для них были заготовлены ветви молодых деревьев, собранных осенью. Тану тоже хорошо питались. Здесь можно было увидеть дымящееся мясо и сушеный сквид, и даже припасенное консервированное мясо мургу на случай, если в нем возникнет необходимость.
Дети играли в снегу и в деревянных ведрах носили снег в палатки, чтобы вытапливать из него воду. Все шло хорошо, хотя женщины и дети чувствовали отсутствие охотников.
В саммадах были не все. Да, были старики и плаксивые молодые охотники, которых оставили, чтобы те охраняли саммады. Но другие ушли далеко на юг, где с ними могло случиться все, что угодно. Старый Фракен завязывал узлы на веревках, и он знал, сколько прошло дней с тех пор, как они расстались, но это ничего не означало. Сделали они то, зачем пошли туда? Или они все умерли? Эта мысль, которая была совсем крошечной после того, как они ушли, разрасталась день ото дня, пока не стала похожа на грозовую тучу, нависшую над всеми своей черной массой. Все женщины собирались вокруг, когда Фракен вонзал в сову маленькие штучки и бросал сову на мышиные кости, пока не появлялось будущее. Все было хорошо, уверял он их, они победили, все было хорошо.
Они хотели это услышать от него, поэтому они смотрели за тем, чтобы ему доставались самые нежные и мягкие куски жареного мяса, которые он мог бы прожевать своими старческими зубами. Но по ночам в темноте прежние страхи возвращались. Охотники – где же охотники?
Армун так боялась, что Керрик умер, что вскакивала по ночам, жадно хватая воздух, прижимая к себе ребенка. Разбуженный и испуганный Арнхвит громко кричал, пока его не успокаивали, приложив к теплой молочной груди. Но ничто не могло утешить Армун, которая лежала, охваченная страхом, не смыкая глаз до самого утра, пока внутри палатки сквозь шкуры не начинал прокрадываться слабый свет. Ее одиночество отступало. Мальчик показал на ее рот и засмеялся. Потом его смех перешел в плач от боли, потому что она своей проворной рукой быстро отвесила ему шлепок, это снова всколыхнуло в ней воспоминания, которые она прогоняла от себя. Хотя она и не отдавала себе в этом отчета, она снова прошла через весь лагерь, прижав ко рту сложенную вдвое оленью шкуру, чтобы прикрыть образовавшуюся трещину на губе. Будущее без Керрика, холодное и одинокое, – этого невозможно было вынести.
Потом не переставая шел снег на протяжении многих дней, равных приблизительно количеству пальцев на обеих руках; снег, который скапливался в огромные сугробы, покрывавшие все вокруг. Когда наконец вновь появилось солнце, то в этом белом заснеженном мире стало невозможно определить, где кончается земля и начинается река. Мастодоны сердито мычали, выдыхая при этом белые облака пара на фоне бледно-голубого неба, и утаптывали ногами снег.
Армун укутала Арнхвита в несколько слоев оленьих шкур перед тем, как подвесить его к своей спине. Палатку занесло снегом до самого верха, и ей пришлось вырыть лаз, чтобы выбраться на свет. Появлялись другие женщины, окликали друг друга. Никто не позвал Армун. Гнев сменил отчаяние, она прикрепила ребенка ремнями к спине и пошла прочь от палаток, чтобы найти покой и не слышать вопросов, которые только лишь дразнили ее. Снега было по пояс, но она была сильной, да и вообще на свежем воздухе было очень хорошо. Арнхвит что-то лепетал за ее спиной, казалось, он радовался свободе вместе с ней.
Армун шла до тех пор, пока палатки не скрылись за деревьями, и только тогда она остановилась и перевела дух. Перед ней расстилалась белая равнина, на самом деле это была вовсе не равнина, а замерзшая, покрытая снегом река. Вдали вдоль реки передвигались какие-то черные точки, и она вдруг пожалела, что пришла сюда, так далеко, одна. У нее даже не было ни хесотсана, ни ножа. Даже если бы у Армун было оружие, она никогда бы не справилась с дикими голодными хищниками. Точки приближались, и она повернулась, чтобы бежать, но вдруг остановилась.
Их становилось все больше и больше, вытянувшись в одну линию, они шли и шли.
Охотники! Разве это возможно?
Не двигаясь она наблюдала за их приближением, пока не стало очевидно, что это действительно были охотники, одетые в кожи и обувь для снега. Один из них шел впереди, этот огромный неуклюжий человек был никто иной, как Херилак. Он прокладывал дорогу и вел всех за собой.
Она прищурила глаза, чтобы получше разглядеть, который из них был Керрик, ее сердце так билось, что, казалось, как будто оно вот-вот разорвется. Она громко засмеялась и помахала им рукой. Они, должно быть, увидели ее, потому что воздух рассекло их победоносное улюлюканье.
Она не могла сдвинуться с места, она только ждала с нетерпением, пока они приближались, пока не стала отчетливо видна покрытая инеем борода Херилака, пока он не услышал ее крик.
– Керрик, ты где?
Херилак промолчал как и все, следовавшие за ним. Армун качнулась и чуть не упала.
– Он мертв! И я мертва! – пронзительно закричала она, когда Херилак подошел совсем близко.
– Нет. Керрик жив и здоров. Битва выиграна.
– Тогда почему же он не отвечает мне? Керрик! Она с трудом передвигалась по снегу, чтобы обойти большого охотника, но он остановил ее, схватив одной рукой.
– Его здесь нет. Он не вернулся с нами. Он сейчас в сожженном городе мургу. Он просил меня, чтобы я позаботился о тебе я моем саммаде, и я сделаю так, как он просил.
– Керрик! – завыла она и попыталась высвободиться из его объятий. Но это было бесполезно.