Пламя и Пыль

Я отключился от его болтовни. Не время было думать о Большом Искусстве; самое время было заметить, как Беловолосый Петров и пара его друзей входят в ротонду Суда. Это трио снова было переодето стражей Гармониума... а на поясе у них висели три блестящих рубинами огненных жезла.

* * *

Но ведь все было не так: поджигатели пришли позже, примерно через полчаса после того, как я отделался от кентавра. Тогда со мной был Иезекия - Иезекия, который телепортировал меня прочь от огненной смерти. Сейчас слишком рано, этого Простака нигде нет... а Петров уже движется к центру ротонды.

Как же быть? Рапира моя исчезла - в тот день в Суде я был без нее - а без оружия с фальшивыми стражами ничего не сделать. Все трое - один здоровее другого, и легко справятся со мной в кулачном бою. Даже напав внезапно, я в лучшем случае смогу свалить одного, прежде чем остальные изжарят меня до самых подметок. У парадного входа стояла пара настоящих стражей Гармониума, но мне от них не было никакой пользы. Если я и успею до них добежать и уговорю помочь, мы вряд ли подойдем к поджигателям незаметно. Увидев, как мы приближаемся, Петров и его люди откроют огонь.

Конечно, еще было время сбежать, броситься в ближайший коридор и затеряться среди кабинетов Законников до того, как начнется бойня. Я даже думал остаться на месте, ничего не предпринимая - ведь это была иллюзия, вызванная Шекинестер, чтобы испытать меня? Я мог сжать волю в кулак и не обращать внимания на огонь... но как можно не обращать внимания на крики горящих людей? Пронзительный визг, вырывающийся из глоток, которым уже не издать иных звуков...

Нет. Есть звуки, от которых не закрыться никакой силой воли. И есть моменты, когда ты вынужден сражаться лишь тем, что имеется под рукой.

Я схватил кусок угля из коробки с моими рисовальными принадлежностями. * * *

Верхняя часть холста была занята лепниной, но нижние две трети по-прежнему оставались нетронутыми. Только там я мог нарисовать свой рисунок. На мгновение закрыв глаза, я мысленно представил образ, воссоздавая в голове все подробности. На детали не было времени - всего тридцать секунд на набросок, содержащий послание, столь действенное, что остановит руку убийцы.

Сделав глубокий вдох, я принялся рисовать.

Контуры человека. В руке короткий скипетр. Лицо; лицо Петрова. Мне некогда было выводить каждую черточку, но я все же смог изобразить человека, агонизирующего от боли.

Пламя Разумертвителя, пожирающее плоть Петрова.

Риви, самодовольно улыбающуюся при виде его мучений.

Это был всего лишь набросок, размашистые линии, острые углы... тем не менее, я знал, что именно я рисую, ясно представляя это в голове. Машинное отделение Стеклянного Паука и Петрова, сломленного волей Риви, заставившей его держать Разумертвитель в объятой огнем руке.

Никаких мелочей и подробностей. Моя работа мало напоминала рисунок, это была аллюзия ужаса и страданий. Кому-то она могла показаться беспорядочной мазней, но я видел в ней самую достовернейшую из картин.

Я передал не образ, но суть. Только бы это увидел Петров.

Я сорвал холст с мольберта и поднял его над головой. Фальшивые стражи собрались в центре зала, незаметно вынимая жезлы. Я двинулся к ним с поднятыми руками, и люди, взглянув на дрожащий над моей головой эскиз, стали передо мной расступаться. У каждого, кто его видел, широко раскрывались глаза. Многие открывали рты. Некоторые даже забегали вперед, чтобы посмотреть на рисунок еще раз. Кентавр, стоявший уже на противоположной стороне зала, прищурившись, вгляделся в холст и тихо зааплодировал.

Шум толпы изменился по всей ротонде. Многие теперь молчали и просто смотрели. Те, кто не мог увидеть рисунок, стали шептаться, спрашивая друг у друга, что там такое. Стражи Гармониума у парадного входа шагнули внутрь, потянувшись к рукоятям мечей: они, конечно, заметили наступившую тишину и посчитали, что она может означать неприятности.

Петров и его бандиты тоже это почувствовали. Они раздались в стороны, резко взяв жезлы наизготовку. Стражи у входа шумно втянули воздух, оценив смертельную опасность сложившейся ситуации. Если они бросятся вперед, могут погибнуть сотни невинных. Какой бы твердолобой ни была стража Гармониума, эти двое ясно отдавали себе отчет в своих действиях. Они застыли с мечами в руках, в их глазах горел гнев; сейчас для них лучше было сдержаться, чем доводить дело до массового убийства.

- Никому не двигаться, - приказал один из настоящих стражей. - Всем сохранять ангельскую осторожность.

Ближайший бандит криво усмехнулся и поднял жезл, но я закричал:

- Петров!

Беловолосый обернулся ко мне.

Он скользнул взглядом по моему лицу, ничем не показав, что узнал меня. Затем посмотрел выше, на холст, что я держал над головой, и прищурился.

- Это еще что такое? - резко сказал он.

- Смотри, - ответил я. - Это твое будущее. Если ты используешь эти жезлы, если ты продолжишь работать на Риви, твое будущее станет таким.

Он презрительно усмехнулся, но не оторвал глаз от рисунка. Я подошел ближе, чтобы ему было лучше видно. В зале никто не шелохнулся, не зашептался, не шаркнул ногой или попытался достать оружие.

- Ты же видишь, что это реально, - сказал я Петрову. - Это не плод моего воображения, я это видел. Смотри. Ведь ты знаешь, что это означает.

Выражение его лица почти не изменилось - только губы чуть сжались, да слегка прищурились глаза - но я заметил тот миг, когда моя картина вспыхнула у него в голове. Он увидел себя в огне, увидел, как смеется Риви... и понял, что это правда.

Петров медленно выдохнул.

- Идем, парни, - сказал он, даже не взглянув на своих подельников. - Прыгаем.

- Но мы не...

- Я сказал, прыгаем.

Нарочито неторопливым движением он сунул руку под рубаху и вытащил золотой амулет, висевший на шее. Его взгляд был прикован к моему наброску. Он поднес амулет к губам и на мгновение замер. На какую-то долю секунды Петров опустил глаза и кивнул в мою сторону. Затем он поцеловал амулет, и все три поджигателя исчезли в серебристом мерцающем сиянии.

Сияние ширилось дюйм за дюймом, охватывая стоявших поблизости очевидцев, все еще застывших от шока; скользнуло по двум стражам Гармониума - один стиснул зубы из-за того, что преступникам удалось уйти, другой заметно расслабился. Оно все росло и росло, растворяя в себе гобелены, которыми были увешаны стены, корнугона, дэва... до тех пор, пока в нем не исчез весь зал с лепниной, толпой и каменным полом. Меня окутало мягким вибрирующим светом, теплым и согревающим.

Из мерцающего сияния, ступая рука об руку, вышли мой отец и Ясмин.

* * *

- Так ты нашел ее, - сказал я отцу.