Страница 10 из 17
Первое, что обращает на себя внимание, — это изменение масштабов. Налицо сдвиг в сторону крупных, даже монументальных форм, тяга к эпосу: сейчас уже никого не удивит роман в 500 и даже в 800 с лишним страниц (десятилетия назад редкая книга достигала половины этого объема). Естественно, изменения не сводятся только к размерам — происходят изменения и качественные, сказавшиеся в увеличении структурной сложности произведения, наличии разных уровней его восприятия, в глубине замысла и комплексности в его осуществлении, В противном случае рост объема означал бы лишь появление разновидности „литературных динозавров“, тупиковой ветви в эволюции НФ.
Десятилетиями как-то молчаливо подразумевалось, что одна из основных художественных возможностей научной фантастики — создавать миры. Но только подразумевалось… Лишь в последнее десятилетие на смену схематичным, „одномерным“ моделям вне» земных обществ и обществ будущего пришли миры реалистически достоверные, сложные и эволюционирующие Остается только поражаться широкой «эрудиции» авторов в вопросах экологии, географии, истории, социологии, политики, искусства, лингвистики и мифологии, выдуманных самими же авторами! Язык, культура обитателей воображаемого мира, выбор места и времени действия (все это подкрепляется картами, словарями, хронологиями, ставшими частыми гостями в научной фантастике) из «технических заготовок» ныне превратились в суровую необходимость для писателя, желающего получить вотум доверия у аудитории.
Если говорить о художественном методе современной научной фантастики, то он поразительным образом переплелся с методами, например, философско-исторической прозы — и там и там для постановки глубоких проблем необходим тщательно продуманный и детально выписанный исторический «фон». Причем усложнение предварительного этапа — черновой работы по изготовлению необходимого антуража — вовсе не рассматривается как самоцель. Например, в «Фараоне» Б. Пруса или в «Иосифе и его братьях» Т. Манна глубоко прочувствованная атмосфера и скрупулезно выписанные исторические подробности служат лишь занавесом, на фоне которого развертывается философская драма. Так и в лучших образцах современной научной фантастики воображаемый мир — лишь средство. Но средство, определяющее многое, если и не главное в этом контексте тезис о «реализме фантастики» получил свое дальнейшее подтверждение в таких романах, как «Дюна» Ф. Херберта (1965) и «Левая рука Тьмы» (1969) У. Ле Гуин.
Вот, например, планета Арракис («Дюна») из одноименной эпопеи Херберта. Все особенности жизни ее обитателей — природные, социо-культурные, индивидуально-психологические обусловлены своеобразием самой планеты: она в крайней степени бедна водой. Это приводит к возникновению особой разновидности религиозного мессианства, особой культуры, особого политического устройства Мир этот распростерт в пространстве и во времени и населен живыми, полнокровными героями (их, кстати, больше сотни!).
То, что говорилось выше о «подсобном материале», воплотилось в этой книге особенно ярко. Достаточно сказать, что роман снабжен приложением, в котором подробно описаны история, экология, даже религия обитателей Дюны, и дан «толковый словарь-тезаурус» на 300 (!) слов и выражений, исторических и географических названий, имен, терминов и т. д. И это все-таки роман, а не сухой справочник; по мере чтения читатель все реже и реже заглядывает в «тезаурус», постепенно привыкая к незнакомым словам и названиям, в итоге — к самому новому миру.[4]
Однако «Дюна» являет собой и прекрасный пример несовпадения целей и средств. Когда задаешься вопросом о цели, о которой проделана эта воистину титаническая работа, то тебя по меньшей мере охватывает недоумение.
Роман задумывался как философско-утопическое произведение о далеком будущем человечества. Но замысел разошелся с исполнением, и в качестве социального теоретика и философа Хербсрт интереса не вызывает. История мессии Дюны — изгнанника, воина, мыслителя и пророка Пола Атреидеса — вообще обернулась бы очередной «космической оперой», будь она написала десятилетием раньше. Действительно, лазеры и межзвездный флот как-то не вяжутся с магометанской феодальной пирамидой и религиозно-политическими орденами (религия на планете представляет собой разновидность неомусульманства — сохранилось даже словечко «джихад» — в соединении с модными сейчас среди западной молодежи отголосками дзэн-буддизма и мистицизма)…
Что же, еще одно «воспоминание о будущем»? К сожалению, да — роман перенасыщен кровавыми заговорами, предательствами, закулисной борьбой за власть, сценами откровенной бойни… К сожалению, так как в романе немало и достоинств.
Фундаментальность замысла и необычайная тщательность исполнения, нечастый для американской научной фантастики психологизм и даже редкие отголоски гуманизма[5] выгодно отличают «Дюну» от сотен галактических вестернов. Безусловно, выигрывает произведение и от смещения основного фокуса: за внешней (и откровенно неудачной) квазиисторической канвой проводится достаточно глубокая и актуальная идея о нерасторжимой связи всех «трех природ» человеческого окружения: биосферы, техносферы и ноосферы (за что роман и был справедливо награжден бойким эпитетом «пособие по экологии»).
В дальнейшем Херберт, как видно, не справился с искушением легкой популярности: в последующих романах теперь уже трилогии — «Мессия Дюны» (1968) и «Дети Дюны» (1976) — основательно подзабыта экология, зато все больше заговоров и контрзаговоров в совокупности с «наукой на грани чертовщины»… Изменился и Пол Атреидес — он теперь уже может практически все, превращаясь из мессии в здравствующего бога. Эти романы уступают первому, хотя вся трилогия пользуется успехом. В основном, видимо, из-за полюбившегося антуража
Под стать сложности и многоплановости создаваемых миров и населяющие их герои Раньше в НФ построения редко вводились люди, живые и психологически достоверные, а внимание концентрировалось в основном на идеях и на сюжете В последнее время ситуация изменилась, и писатели уже не ограничиваются отдельными портретами «маленьких людей», волею случая поставленных перед лицом неизвестного (хотя и эта хорошо знакомая советскому читателю традиция, у истоков которой стояли Брэдбери, Старджон, Саймак и другие, не забыта). В романах и повестях Ле Гуин, Зелазни, Дилэни, в уже упомянутой «Дюне» авторы выводят на авансцену новый тип героя — героя, активно вторгающегося в жизнь, глубоко чувствующего и оригинально мыслящего. Это уже не стереотипные символы-носители авторской идеи, но обладатели самобытного и запоминающегося характера: они живут, а не выполняют какую-то функцию.
Изменения коснулись не только внешних черт научно-фантастического произведения. Вплоть до 60-х годов американская science fiction пребывала, пользуясь уместной здесь аналогией из мира физики, на «доквантовом» уровне строгого детерминизма. Вся научно-фантастическая конструкция была заранее предопределена. Развивался — часто бурно и захватывающе — сюжет, но сами миры и населяющие их герои оставались неизменными, застывшими. Лишь с приходом писателей уровня Ле Гуин или Дилэни традиционная метафизичность уступила место диалектическому методу; заданность всей ситуации в целом — вееру возможностей, вероятностному богатству, неоднозначности, в итоге — активному вовлечению самого читателя в суть проблемы.
Развитие, движение, постоянная смена устоявшихся представлений — все эти качества перестали быть лишь авторскими декларациями, чем-то привнесенным извне. Теперь это внутренне присущие произведению характерные черты пронизывающие его художественную ткань и задающие его философский настрой. От изначальной заданности замысла в целом осталась лишь заданность «начальных условий», сами же книги (как и образы героев) превратились в многосвязные «миры», развивающиеся по своим законам. Это, на наш взгляд, и есть главная, определяющая тенденция на современном этапе, отличающая этот этап от предыдущих.
4
По сравнению с «Дюной» самое объемное произведение 50-x гг. — трилогия Азимова «Основание» — выглядит детской забавой. А роман-эпопея Херберта не является примером исключительным (мы уже говорили выше о романе-гиганте Браннера).
5
Сравнение главного героя «Дюны», мечтающего о превращении безжизненной планеты-пустыни в цветущий сад, с противоречивом, заметно идеализированным образом короля Генриха IV из дилогии Генриха Манна напрашивается само собой Вместе с тем есть в Поле Атреидесе все атрибуты ницшеанского «сверхчеловека», не останавливающегося ни перед чем («ради человечества», уговаривает себя Атреидес).