Страница 70 из 78
Грозненские нефтепромыслы приходили во все больший упадок, добыча нефти внутри республики быстро падала. Крупные беспорядки, демонстрации
в самой Чечне, вынудившие Дудаева применить силу, свидетельствовали о том, что не слишком броская, но последовательно реализуемая тактика экономического давления дает свои результаты. Идея чеченской независимости явно теряла своих сторонников.
После консолидации власти в Москве, преодоления кризиса двоевластия возможности российских органов проводить осмысленную политику в Чечне расширились. Именно в это время, в конце 1993-го – начале 1994-го, дудаевский режим переживал серьезный кризис. Доходы от реализации нефтепродуктов продолжали падать, нефтеперерабатывающий завод работая менее чем на 20 процентов мощности. Уровень жизни был существенно ниже, чем в других республиках региона. Дудаевский лозунг обеспеченной независимости, основанной на нефтяных доходах, явно терял всякую привлекательность. От Дудаева сбежали ближайшие его сподвижники – Гантемиров и Лабазанов. Он не мог уже навести порядок и установить свой контроль не только в традиционно дистанцировавшемся от него Надтеречном районе, но даже в ранее лояльном к нему Урус-Мартане. Руслан Аушев рассказывал мне, как Дудаев просил его и председателя Верховного Совета Аджарии Абашидзе помочь наладить диалог с Москвой.
Было ясно, что в сложившейся ситуации, если не хочешь кровопролитной войны на Кавказе, надо воспользоваться ослаблением режима для начала диалога, постепенно подготовить базу реального и эффективного включения Чечни в структуры российской государственности. Этот единственно правильный путь не обещал крупных политических дивидендов. Напротив, российские государственные деятели, вставшие на него, немедленно попадали под огонь демагогической критики – как это так, вести переговоры с незаконным режимом Дудаева? На каких правовых основаниях?
И вот в российских органах власти возникает поразительная по своей слепоте иллюзия. Если Дудаев такой слабый, если поддержка его в самой Чечне столь незначительна, зачем вообще вести с ним переговоры? Можно для начала вооружить антидудаевскую оппозицию и помочь ей задушить мятежника. А если с этим не получится, то почему бы не использовать силу напрямую: покажем Дудаеву кулак, и он смирится с поражением. Особенно уместной эта логика казалась на фоне итогов выборов декабря 1993 года, когда необходимо было показать триумфатору Жириновскому с его имперской и провоенной риторикой, что и мы не лыком шиты, тоже умеем бряцать оружием. Все эти рассуждения явно прокладывали дорогу к принятию силового решения по Чечне. Когда я и мои единомышленники из "ДВР" пытались убедить сторонников такого решения в предельной опасности задуманного, слышали в ответ: "Неужели непонятно, что нам сейчас нужна маленькая победоносная война?" Осознание того, что война будет отнюдь не победоносной, а бессмысленной и кровавой, пришло намного позже.
Ноябрь 1994 года. Провал штурма Грозного. Полное поражение оппозиции, поддержанной танками с российскими экипажами. Власти от них открещиваются. Самолеты без опознавательных знаков бомбят Грозный, президент ложится в больницу. Вскоре принимается решение начать военную операцию в Чечне.
До того, как решение это было объявлено, пытаюсь связаться с президентом. Впервые с 1991 года не могу дозвониться. Обычно в таких случаях он мне перезванивал сразу. Потом уже, задним числом, я понял, что Борис Николаевич, догадываясь, о чем я собираюсь с ним говорить, не хотел прямо отказывать. Я знаю, что и Руслан Аушев пытался предотвратить войну, убедить Ельцина сесть за стол переговоров с Дудаевым, самому разобраться во взаимных претензиях. Он был уверен, что такая личная встреча могла бы помочь избежать беды. Борис Николаевич назначил Аушеву аудиенцию, чтобы выслушать все его доводы на этот счет, но на следующее утро после данного обещания в средствах массовой информации появилось заявление о том, что президент России никогда не будет говорить с Джохаром Дудаевым.
Не дождавшись звонка от президента, звоню Черномырдину, говорю о том, что намеченное -страшная угроза для всего, что сделано. Необходимо не допустить войны. Вроде бы соглашается. Созваниваюсь с Олегом Попцовым, говорю, что решение вводить войска – трагическая ошибка. Он присылает телевизионщиков с камерой. Выступаю, делаю заявление, прошу российские власти остановить беду.
9 декабря, за день до того, как информация о военной операции в Чечне стала публичной, срочно собираю Политсовет "ДВР". Обговариваем два варианта. Первый: в случае начала военной операции резко и решительно выступить против нее, перейти в оппозицию к Ельцину и действующему правительству. Второе: выступая против бездарных методов реализации принятого решения, сохранить возможность диалога с властью.
Решительный сторонник первой позиции – Сергей Юшенков, второй – председатель московской городской организации "ДВР" Сергей Благоволин.
Решение для меня лично очень и очень нелегкое. С Ельциным нас связывают три года тяжелейшей борьбы за реформу в России. При всех разногласиях я глубоко уважаю его за то, что он уже успел сделать. Не очень вижу другого кандидата от умеренно демократических сил, который мог бы остановить явно набирающую силу коммунистическую волну. Совсем недавно, летом 1994 года, убеждал его в том, что нравится ему или не нравится, но придется участвовать в выборах 1996 года.
Я по-прежнему один из немногих людей, к мнению которых, как мне кажется, президент всерьез прислушивается. Понимаю, что переход в оппозицию нас отдалит, а значит, я утрачу возможность влиять на него, добиваться позитивных сдвигов в решении ключевых вопросов. Переход в оппозицию означает и неизбежное размежевание со значительной частью поддерживающей нас предпринимательской элиты, с теми, кто видит в "ДВР" партию, близкую к власти. Это и угроза размежевания в парламентской фракции, в самой партии.
Но есть ли другой выход? Война – это пылающий Грозный, десятки тысяч погибших мирных жителей, ответный террор. И все это на фоне хрупкой, еще не устоявшейся российской демократии неизбежно будет толкать в сторону полицейского государства. Как может либеральная партия в любой форме поддерживать политику, которая ведет к таким результатам?
Если бы я не работал в правительстве, не знал Павла Грачева, не понимал в каком, далеко не блестящем, положении находятся вооруженные силы, как слаба Федеральная служба контрразведки, у меня могли бы быть иллюзии, что военное решение будет быстрым, эффективным и почти бескровным. Но я-то понимаю, что все это чушь, что обернется все не двумя часами и парашютно-десантным полком, а действительно тяжелой, кровавой, затяжной войной. Прихожу к твердому убеждению: у нас просто нет другого выхода, кроме как жестко и последовательно выступить против военного решения чеченской проблемы.
При этом с самого начала ясно: никаких дивидендов от этой позиции мы сами не получим. Сколько бы мы ни выступали сегодня против начатой авантюры, тот факт, что ответственность за нее ложится на Ельцина, неизбежно отзовется мощным ударом по всем демократам, а следовательно, и по"Выбору России".
Сразу после объявления о начале военной операции пытаемся организовать массовые акции протеста. Проводим митинг на Пушкинской площади, потом на Театральной. Охватывает горькое ощущение: нет необходимой поддержки общества. Да, многим не нравится война, но не нравится и режим Дудаева, нет понимания того, какой огромной бедой, какой страшной кровью все это обернется. Некоторые искренне верят в то, что все будет кончено за несколько дней. Как точно сказал мой коллега по "ДВР" Сергей Юшенков, общество виновато в том, что не выступило против войны достаточно решительно, а это поощрило власти на авантюрные действия.
Для "ДВР" чеченская война обернулась тяжелейшим внутренним размежеванием. Партия создавалась как либеральная, близкая к демократической власти. В ней много людей, действительно приверженных демократическим убеждениям, но много и таких, кто пришел поддержать более или менее устраивающую их власть. Понимаю, что события в Чечне – источник неизбежного раскола. Либералы останутся с нами. Те, кто пришел в партию власти, будут искать себе другой политический берег. Выход из "Выбора России" Андрея Козырева сразу после того, как мы выступили против чеченской войны, – наглядное тому подтверждение.