Страница 37 из 78
Внутренне большинство депутатов еще не готово взять на себя ответственность за смену курса. Слишком свежи в памяти экономические реалии недавнего прошлого и очевидна опасность, что любое резкое движение может все вернуть в исходное, а скорее, в еще более сложное положение. Но сама атмосфера Съезда, непрерывная трансляция его заседаний на всю страну, когда у каждого депутата, поднявшегося на трибуну, есть возможность посоревноваться в публичном выражении любви к народу, а заодно и оповестить избирателей, что он-то лично в их конкретных бедах вовсе не виноват, – все это, взвинчивая зал, радикализует даже умеренную оппозицию.
Практически с голоса, без обсуждения, без анализа материальных возможностей принимаются постановления, которыми правительству предписано снизить налоги, увеличить дотации, повысить зарплаты, ограничить цены. Бессмысленный набор взаимоисключающих мер.
Одновременно все громче и громче звучат требования внести в повестку дня вопрос о доверии правительству – отправить его в отставку. Председательствующий Р.Хасбулатов, умело дирижируя Съездом, ведет с помощью его тысячеголосья свою симфонию. Вопрос о доверии в повестку не включает, но делает все возможное, чтобы критика, даже самая демагогическая, постоянно звучала. Судя по всему, он еще не готов к прямой конфронтации с президентом и еще не считает, что настал момент свалить правительство реформ, но хочет, чтобы оно вышло со Съезда предельно ослабленным, деморализованным, покорным Верховному Совету, точнее, лично ему – Хасбулатову. В этом желании напугать, но пока не убивать кроется его слабость.
Президент после первого дня на Съезд не ходит, как бы дистанцируясь и от формально возглавляемого им правительства, и от депутатского большинства. У некоторых моих коллег настроение, близкое к паническому. И есть от чего: сейчас нас свяжут по рукам и ногам невыполнимыми съездовскими решениями так, что мы не сможем и шелохнуться.
Угроза, бесспорно, реальная. Здесь же, в Зимнем саду Кремля, собираю правительство на срочное заседание. Предлагаю не ждать пассивно развития Событий, а самим предельно обострить ситуацию, чтобы скрытая двойственность позиции Съезда стала абсолютно ясной, и тем самым поставить депутатов перед необходимостью однозначного выбора. После короткого обсуждения предложение членами кабинета принято.
Осторожней всех к моему предложению о фактическом ультиматуме с угрозой коллективной отставки отнесся Геннадий Бурбулис. Что-то в этой идее ему не нравилось, хотя контраргументов против моего тезиса о том, что в противном случае мы все равно не сможем осмысленно работать, он не приводил. Может быть, дело в том, что Геннадий Эдуардович, к этому времени намного дольше меня работавший с Борисом Ельциным, лучше его знающий, хорошо понимал: хотя и в неявной форме, но ультиматум ведь обращен не только к Съезду, но и к президенту, подталкивает его к тому, чтобы четко обозначить свою позицию. Действительно, когда зашел к президенту проинформировать его о принятом решении, было видно – идея ему явно не по душе. До VI Съезда правительство было просто командой технических специалистов, приглашенных Ельциным на работу и прикрытых его политическим авторитетом. После принятого решения оно становилось самостоятельным игроком на политической сцене. Борис Николаевич недовольно, с сомнением покачал головой, но все же принял решение членов своего кабинета как данность.
Когда окончился перерыв, я сразу же попросил слова и заявил: так как правительство не можетвзять на себя ответственность за проведение политики, вытекающей из принятого Съездом постановления, оно в полном составе подает президенту прошение об отставке. Навсегда запомнил возникшую в огромном зале паузу. Мне она показалась бесконечной. Затем под сводами Кремлевского Дворца съездов прокатился многоголосый гул. Такой поворот для подавляющего большинства делегатов неприемлем. Все что угодно – только не ответственность! А ведь в случае отставки правительства ее, нелегкую, придется брать на себя.
Лидеры депутатского корпуса начинают искать пути компромисса. Они организуют совместное заседание Президиума Верховного Совета и правительства без участия Р.Хасбулатова. Решено принять Декларацию Съезда, которая будет содержать общее одобрение линии реформ, а предыдущим гневным постановлениям по вопросам экономической политики придаст характер рекомендаций.
После того как большинство Съезда запаниковало, отступило, стало ясно, что одержана пусть тактическая и временная, но несомненная политическая победа. Сергей Шахрай зашел к президенту с новой идеей – сейчас, воспользовавшись деморализацией съездовского большинства, немедленно поставить на голосование вопрос о моем формальном утверждении в качестве премьера. Все равно Ельцину придется слагать с себя эти полномочия, сегодня идеальный момент. Со мной Сергей Михайлович поделился этой идеей уже после разговора с президентом. Ельцин выслушал, сказал, что слишком рано, предложение не подготовлено и может провалиться.
Почти сразу после Съезда почувствовал: из ближнего окружения президенту настоятельно советуют окоротить возомнивших о себе реформаторов, создать дополнительные противовесы. Именно в это время начинает, как грибы после дождя, расти число отраслевых заместителей председателя правительства, возникают экзотические идеи ликвидации правительственного аппарата. Все признаки возросшей дистанции – не явные, не выраженные, на полутонах. Личные отношения по- прежнему прекрасные, при встречах президент заверяет в твердой поддержке стратегического курса в экономической политике. Но тонко чувствующая
атмосферу в верхних эшелонах власти политическая элита уже знает: правительство реформ могут ждать неприятные неожиданности. Лишь три-четыре месяца спустя, на фоне явного и быстрого ухудшения отношений между президентом и парламентским большинством, апрельский нарыв постепенно рассасывается.
Несмотря на консолидацию оппозиции, выступающей против либерализации цен на топливо и за увеличение бюджетных расходов по всем направлениям, правительство получает возможность какое-то время продолжить прежний курс. Мы снимаем еще сохранившиеся на федеральном уровне ограничения розничных цен, включая цены на хлеб. Примерно в шесть раз увеличиваем цены на топливо, причем, вопреки паническим прогнозам, на динамике инфляции это особенно не сказывается. Отменяем государственное регулирование цен на спиртное.
В мае Центральный банк по настойчивой просьбе правительства последний раз в 1992 году повышает процентную ставку по кредитам до 80 процентов. С 1 июля унифицируется валютный курс, вводится режим конвертируемости рубля по текущим операциям.
Постепенно набирает темпы приватизация в сферах торговли, бытового обслуживания, общественного питания и в то же время завершается формирование правовых и организационных основ приватизации крупной промышленности. Не сумев в мае провести через Верховный Совет закон о банкротстве, правительство попыталось запустить этот совершенно необходимый для оздоровления экономики механизм указом президента. К сожалению, не получилось, парламент отверг его.
В июле-августе месячные темпы инфляции держатся на уровне 10 процентов. Столкнувшись с серьезными финансовыми проблемами, многие предприятия переводят партнеров на предоплату, усиливают контроль за их платежеспособностью. На целом ряде предприятий в связи с падением производства – неполная занятость, вынужденные отпуска. Медленно, но неуклонно растет открытая безработица.
По мере продвижения вперед возникают все новые и новые трудности. Странное это движение. Оно не похоже на карабканье вверх пусть по крутому, опасному, но крепкому склону, когда только от тебя, твоей силы и выдержки зависит достижение поставленной цели. Скорее, это мучительный путь по болотистому торфянику: колышется под ногами тропинка, сечет осока, комарье слепит глаза, и любой неверный шаг может сбросить с тропы в черную жижу…
Самая большая опасность и самая серьезная тревога по-прежнему – финансы. Две проблемы, принципиально разные по своей природе, – неплатежи предприятий и кризис денежной наличности, достигший предельной остроты накануне летних отпусков, – порождают единодушное и все более жесткое требование к органам власти: дайте денег!