Стая

Когда над его головой пропела первая стрела и сзади кто-то вскрикнул, Избор вспомнил о брате. Выругав себя за глупость, оглянулся.

Остюг оказался не так уж далеко, чуть сзади, под присмотром того же Гримли, ни на шаг не отходящего от мальчишки…

Урманин, бежавший перед Избором, закричал и упал. Пролетая мимо, княжич заметил торчащий из его глаза хвост стрелы и раскрытый в беззвучном крике рот в обрамлении кучерявой, еще небольшой, бородки.

— Вперед! Да будет сладок поцелуй валькирий! — закричали сбоку.

Избор схватился за рукоять меча, вытащил его из ножен, взмахнул. Тяжесть клинка придала веры, на миг княжич ощутил себя властелином над всеми этими маленькими людишками, что звались его врагами и бежали навстречу ему, глупо размахивая оружием. Наваждение смел крик — дико завизжал, врубаясь в ряды врагов, Гримли, взвыл Кьетви, что-то заверещал, отбиваясь от налетевшего на него крепкого детины в короткой безрукавке, накинутой прямо на тельную рубашку, Латья. Перед Избором возник незнакомый урманин с седой бородой, укрывающей шею и грудь, в шлеме и нагрудной кольчуге. Щеку урманина рассекал старый шрам, из-за чего его лицо казалось перекошенным на одну сторону, будто он подмигивал княжичу. Урманин оскалил желтые зубы и попер прямо на Избора, вращая над головой большим — княжич ранее не видел таких — топором.

Урманин не надел лыж, его ноги утопали в рыхлом снегу куда больше, чем ноги Избора. Пользуясь его неуклюжестью, княжич пригнулся, проскочил под боком у врага, с разворота полоснул мечом по его спине. Урманин упал, задергался в предсмертных судорогах, запрокинул лицо к небу. Теперь, должно быть, он подмигивал невидимым валькириям, в обитель которых так стремился при жизни…

— Берегись!

Рядом с плечом Избора сверкнул легкий нож Тортлава, впился в незащищенное горло маленького, щуплого парня, еще молодого и безусого. Парень хотел ударить Избора мечом — уже заносил его, но, ощутив укол ножа, выронил оружие и обеими руками схватился за горло. Его глаза недоумевающе выпучились, изо рта толчками пошла кровь.

Не дожидаясь, пока он упадет, Избор оттолкнул его и увидел брата. Теперь уже не Гримли защищал мальчика, а Остюг бился за своего хевдинга. Гримли лежал у Остюга за спиной, лицом вверх. Он то и дело приподнимался, норовя зацепить мечом ноги налезающих на маленького воина противников. Иногда ему это удавалось, но встать Гримли не мог из-за широкой раны, рассекшей его левую ногу у колена. Толкаясь единственной, правой, он старался подобраться поближе к воспитаннику своего конунга. Маленький меч Остюга месил воздух, не принося обступившим паренька врагам почти никакого вреда. Сражаться Остюг не умел, поэтому те двое, что напали на него, просто издевались, нанося мальчишке мелкие, но болезненные удары. Однако Остюг, наверное, полагал, что сражается всерьез — его лицо стало багровым от прилившей крови, закушенная, как в детстве, губа выдавала его злость.

Понимая, что скоро враги натешатся и тогда кто-нибудь из них, а то и сразу двое, нанесут мальчишке смертельный удар, Избор ринулся к брату. На бегу крикнул:

— Держись!

Остюг не услышал — был занят своим сражением, Отступать он не собирался. Изловчившись, он удачно прыгнул вперед и ловко резанул острием меча по животу одного из нападающих. Тот вскрикнул сначала расстроенно, потом зло. Похоже, шутки заканчивались.

Чувствуя, что не успевает, Избор выхватил из-за пояса топор, изо всей силы швырнул в того противника, которого зацепил меч Остюга. Урманин вовремя заметил опасность, отклонился. Топор пролетел мимо.

Почуяв приближение нового врага, куда более умелого, чем глупый подросток, воин радостно осклабился, пошел навстречу княжичу.

Он был силен, очень силен. Избор догадался об этом сразу, едва ускользнув от первого, не мощного, но выверенного, обманного удара его меча. Урманин пока еще даже не сражался с княжичем — просто проверял, пробовал его на вкус. Похоже, он испытывал удовольствие от драки, наслаждался смертельной игрой оружия, в полной уверенности, что всегда сумеет одолеть врага…

Избор так и не понял, как он свалил противника — в схватке не разбирал, что к чему, не видел ничего вокруг, лишь увиливая от ударов чужака, старался отыскать брешь в его обороне. И будто змея, наносящая смертельный укус, бросался в эти бреши, каждый раз вспоминая лицо стоящего на пристани отца.

Боли от нанесенных ран он также не ощущал, пока не увидел, как враг медленно оседает в снег. А затем вдруг осознал, что тоже не может стоять — на плечи налегла страшная, невыносимая слабость. Он сделал еще несколько шагов к брату, но ноги предательски подломились, и он уселся рядом с мертвым противником. Где-то в боку неприятно заныла боль. Избор провел ладонью по боку, почуял на пальцах скользкое тепло. Опять взглянул на брата. Вдвоем с Гримли они все-таки одолели второго противника — Гримли подрубил неосторожно выставленную им ногу, а Остюг, пользуясь моментом, почти по рукоять всадил свой короткий меч в его живот.

— Хорошо, брат, — прошептал Избор. Почему-то ему стало трудно говорить.

Остюг хладнокровно добил упавшего противника, поднял победно меч и побежал к усадьбе детей Гендальва, вслед за уже многими из войска Хальфдана. Упиваясь первой победой, он жаждал продолжения битвы.

— Остюг! — пересиливая боль, позвал Избор.

Брат не оглянулся. Щуплая фигурка удалялась, махала крошечным мечиком, что-то выкрикивала. Избор попытался ползти следом. Не смог — не хватило сил.

Княжич опрокинулся на спину, шепнул уже беззвучно:

— Остюг…

Расплывающимся пятном над ним замаячило чье-то лицо. Прищурившись, Избор узнал Бьерна, Варяг присел на корточки, приподнял голову княжича, вгляделся в глаза;

— Говори.

Его голос звучал гулко, будто из бочки.

— Остюг… то есть Рюрик… Сбереги… Он там… — Избор едва смог поднять руку и махнуть в сторону убегающего брата.

— Клянусь Одином, он останется жив, — пообещал Бьерн. Рядом с его лицом появилось еще одно, сверкнули огнем желтые глаза. Бьерн что-то коротко сказал Хареку на незнакомом Избору языке. Желтоглазый исчез.

— Гюда… — вновь зашептал княжич. — Найди ее… Отвези домой…

— Клянусь.

Жизнь уходила. Вдруг завертелось перед глазами детство — выскакивали и исчезали обрывки глупых детских переживаний, слезы, смех. Смешивались, скручивались воронкой, унося Избора прочь от шумной битвы и чужих урманских земель.

— Что это со мной? — удивился княжич, ответил сам себе: — Я умираю…

От признания ему стало легче, как-то светлее, словно небо разверзлось и стало ярким, голубым, как летом в ясный день. Вдруг Избор осознал, что умирать совсем не страшно, и смерть, в общем-то, не важна, а важно лишь то, что он жил верно — не лгал, не крал, не предавал. И еще важно, что умирает он вовремя, именно тогда, когда и следовало, выполнив на земле все, что уготовили ему боги.

— Все правильно, — услышал он слова у себя за плечом и повернулся, стараясь разглядеть говорившего. Но вокруг было только небо — ярко-голубое, солнечное, от яркости которого даже слегка побаливали глаза и наворачивались слезы. А потом из голубизны появилась женщина — стройная, светлая, с яркими глазами и молочной кожей. Склонилась над княжичем, протянула ему теплую мягкую ладонь:

— Пошли?

Она была похожа на кого-то… Кого-то очень красивого, кого Избор не знал, но видел очень давно, где-то… Где?..

Он не помнил. Оставалась лишь белая женщина, ее протянутая рука, прохлада бездонных глаз.

«Милена», — всплыло в голове имя и утекло, растворившись в ее нежном прикосновении.

— Пойдем, — повторила она.

Он так давно ждал от нее этих слов! И Избор вложил ладонь в ее ласковые холодные пальцы…

Глава десятая

НИДДИНГ

Та, которую старик Финн называл Хвити, а все остальные Айшей, застала Гюду врасплох. Княжна собирала хворост на краю леса, когда из-за невысокой березы, словно тень, выскользнула тонкая маленькая фигурка.