Страница 27 из 28
В моей мастерской говорили о проблемах творчества, о литературе, тогда я уже начал общаться с Беловым и Распутиным, об истории. Подобные разговоры — самое главное в существовании среды. На мелочёвки не разменивались.
В моём бункере часто снимались фильмы для общеобразовательного канала. О Сурикове, о Честнякове, например.
Принимались и важные решения. Когда начали ломать стрелку между Кропоткинской и Метростроевской, где поставили чучело Энгельса, успели сломать только место под Энгельса. Это было подворье Лопухиных, там можно было сделать великолепный выставочный зал. Была безумная идея сломать белокаменные палаты, военные типографии девятнадцатого века. И мы стали воевать.
Пришёл ко мне Сергей Чехов, племянник Антона Павловича, он занимался памятниками в Союзе Художников, поднял нас, и мы выстроили живую цепь. Потом послали телеграмму Брежневу, но не дали сломать палаты. Сейчас, наверное, устрой мы такую цепь — явно не досчитались бы бойцов — приехал бы ОМОН со всеми вытекающими последствиями. Но тогда отнеслись корректно, и мы сохранили строения.
Важную роль играли встречи на вернисажах. Но они проходили не так, как сейчас, — не было такого, чтобы в зале стояли с рюмкой. Потом — да, выпивали, по возможностям — кто в ресторане, а кто и в мастерской. Фуршет не был главным элементом. Выставка — это событие! Мы ждали выставку, когда человек покажет, что он сделал. Обсуждали, спорили. Тогдашняя богема была с головой.
ПОДЫТОЖИВАЯ прожитое, могу сказать, что большую часть жизни я провёл в провинции. И не путешествовал. Я "служил по России". Суздаль, Новгород, Псков, Рязань, Вологда, Ростов, Ярославль, Кижи, Кострома... Благодаря постоянным разъездам я получил реальное представление о стране, на себе узнал заботы и нужды, которыми живут люди в русской провинции. И понял, какое значение имеет русская провинция не только для России, но и для всего человечества.
Для меня провинция началась с Петрозаводска, Карелии. Там в то время был хороший подъём изобразительного искусства.
Но главный для меня круг, безусловно, псковский. Он был уникален, как сама окружающая природа Пскова.
Им руководил великий человек, замечательный архитектор-реставратор, художник Всеволод Петрович Смирнов. Вся среда собиралась в его мастерской. Место — звонница церкви Успения Божьей Матери с Пароменья пятнадцатого века. Внизу была кузница, там мы сейчас делаем музей Смирнова, а в мастерской собиралось общество. Там перебывала вся Россия. Сказать, что не был в Пскове, всё равно, что расписаться в собственной отсталости.
Там я познакомился со многими, но особенно памятно мне знакомство с Львом Гумилёвым. А мог встретиться, например, и первый секретарь обкома — Иван Степанович Густов. Как-то я привёз выставку открытых псковских икон "Живопись Древнего Пскова". Её уже показали в Москве и в Ленинграде, в Русском музее. Пришли начальница управления по культуре и её племянница, директор музея — Медведевы — Большая и Малая Медведица, как мы их прозвали: "Кошмар, сто икон — нас выгонят с работы!".
Пошли к Густову — он сказал: "Это же псковичи писали, показывайте!"
Я навсегда запомнил открытие выставки. Масса людей. Густов, Гейченко, псковский владыка Иоанн, Гумилёв, настоятель Псково-Печорского монастыря Алипий.
Я ДОВОЛЬНО быстро понял — не потому что очень умный, наверное, повлияли корни — что диссиденты в массе своей — липачи. Буковского подержали на промывке во Владимирском централе и отправили с определённым местом работы, то же с Щаранским, и Войнович поехал "работать". А моего истфаковского коллегу Володю Осипова 15 лет держали, Леонида Бородина выпустили, когда перестройка уже вовсю шла.
Дело в том, что они не подпадали под избранный список, который уже тогда был сформирован. Я общался с кругом Ахмадулиной, Мессерера. Пресловутый "Метрополь" делался у меня на глазах. Но меня не проведёшь на мякине. Рассказы Ерофеева — это ничтожные, пахнущие мочой рассказики. Вот говорят: "Метрополь" — классика. Вы меня простите, классика — это "Евгений Онегин", а "Метрополь" — дешёвый отстой.
"Метрополь" изначально был рассчитан на скандал. Это делал Аксёнов, чтобы уехать в Америку с помпой и с деньгами. Такие люди меня совершенно не интересовали.
Что меня заставляло насторожиться и сторониться? Я прошёл школу людей, которые прошли ГУЛаг как невинные люди. Мой учитель Николай Петрович Сычёв был до революции одним из выдающихся русских искусствоведов, он оттянул "двадцатку". Но учил нас, никогда не жалуясь. Гумилёв — "двадцатку", Творогов — "двадцатку", Василенко — "десятку". Это были люди, про которых можно было бы сказать, что вот — диссиденты. Но они никогда не делали карьеру на своих невзгодах.
В ЦДХ я каждый месяц вёл альманах "Поиски, находки, открытия". Благодаря Василию Алексеевичу Пушкарёву, независимому директору Дома художников. Шнитке мог играть почти запрещённый концерт, Маргарита Терехова показывать фильм с полки, Зайцев — новые модели. Были лекции Янина, Гейченко. Однажды я предложил Гумилёву выступить. Тот был в негласном запрете. Мест восемьсот, пришло тысяча сто, что называется, висели на потолке. Что меня поразило — будущие "метропольцы" не пришли, проигнорировали. Гумилёв грустно сказал тогда: "Не играйте с огнём. Они меня не любят за то, что я с мамой был не очень близок".
Когда я устроил встречу с Гумилёвым у себя в мастерской, то пригласил Ахмадулину и Ко. Они пришли …но пьяные, вели себя просто по-хамски. И я понял, что мне с ними не по пути. И дальше только укрепился в этом.
Когда началась "демократия" — пошли лизоблюдские славословия Чубайсу, Березовскому и иже с ними. А нас просто отрезали от общенациональных СМИ. Великая поэтесса Татьяна Глушкова. Вы часто о ней слышите, видели по телевизору? А один её цикл "Музыка на Святки" стоит нескольких томов той же Ахмадулиной. Но про неё говорить и по сей день запрещено, потому что она была истинной русской патриоткой.
МИНИСТЕРСТВО КУЛЬТУРЫ РФ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ НИИ РЕСТАВРАЦИИ ПРЕДСТАВЛЯЕТ ВЫСТАВКУ: САВВА ЯМЩИКОВ. ВЕХИ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА…
В созданном Саввой Ямщиковым отделе пропаганды художественного наследия на улице Бурденко (ГосНИИР) хранится большое собрание афиш и плакатов организованных им грандиозных выставок в СССР и за рубежом… Афишы, плакаты, каталоги, буклеты, пригласительные билеты… Эта коллекция - музейного уровня, насчитывает сотни экземпляров. С 1981 года к ним добавились еще десятки афиш, которые сегодня представляются впервые, в исторической ретроспективе. Это лишь малая часть, но, может, одна из самых важных в круге многообразной деятельности Савелия Ямщикова.
Лейтмотив всех этих выставок в названии: "Новые открытия реставраторов". "Открытие" - ключевое (знаковое) слово для всей деятельности Ямщикова. Он открывал новые имена, новые произведения, провинциальные музеи для столичных зрителей, открывал саму реставрацию как профессию, показав ее значимость. В этом открытом Саввой пласте культуры была особая новизна.