Найдена

Я развязала мешок, вытянула оттуда чистую рубаху и принялась раздеваться. Мокрая срачица[5] комом скрутилась на шее. Я досадливо дернула ее, шатнулась и наступила на что-то теплое и мягкое.

– Ой! – вскрикнул женский голос.

– Прости Христа ради, – извинился за меня Старик.

Я наконец содрала с головы мокрую ткань. На полу, под моими ногами, сидела маленькая худая женщина с острым носом, блеклыми глазами и впалыми щеками. Придерживая у груди большой, но рваный платок, она зло взглянула на меня:

– Гляди, куда прешь!

– Прости, – повторил Старик. Извинение ее смягчило.

– Ладно уж, бывало и хуже… – поднимаясь, буркнула она. На меня пахнуло перегаром. Видать, вчера эта баба вдосталь повеселилась с прибывшими в город гостями. Я не питала к подобным ей ни ненависти, ни отвращения. Всяк добывает себе пропитание, как умеет…

Я надела платье, затянула тесьму под грудью и одернула рукава.

– Экая красотка, – завистливо сказала женщина. Ее маленькие глазки ощупали мой наряд. – За нее можно получить хорошие деньги, – немного поразмыслив, сообщила она Старику. Он засмеялся. Я тоже улыбнулась. Незнакомка не хотела меня обидеть, скорее льстила.

– Вчера на пристани были купцы из болгар, – продолжала она. – Охочи до баб… Они бы не поскупились. Жаль, ушли ночью.

Старик удивленно приподнял брови:

– Ночью?

Баба усмехнулась:

– То-то и оно… Какой дурак двинется по реке ночью? А им пришлось. Я поболтала там с одним, Пертом, кажись, или Петром… Так он сам ругался: «Черт бы побрал этих наемников! Вздурило их ночью выйти!» А что делать, коли у ихнего главаря золоту счета нет? Говорит этому Перту: «Заплачу втрое, если поспешишь!» Вот тот и не удержался… Снялись ночью и пошли…

– У какого главаря? – насторожился Старик. Мне рассказ незнакомки тоже не понравился. Я знала только одного щедрого наемника…

Женщина потянулась:

– Странное у него имя… Горясер, кажется. – Она зевнула. Под верхней губой показались черные обломки зубов. – Гад. Я сунулась было к нему, мол, красавчик, смелый воин, а он мне: «Сучка!» – да как даст по губам! – Женщина потерла пальцем распухшую губу и повторила: – Гад.

– Пойдем-ка! – Старик ухватил меня за руку и поволок из барака.

– Эй, вы куда? – недоуменно крикнула вслед баба.

Старик вытолкал меня на улицу и тряхнул за плечо:

– Слышала?! Горясер ушел!

Я хмыкнула:

– Ну ушел и ушел… Нам-то что? Будто не проживем без него.

Старик досадливо отмахнулся:

– Ничего ты не смыслишь! Я говорил с ним. Он не чета другим наемникам. Что-то в нем эдакое… – Он запнулся, но, так и не найдя подходящего слова, развел руками: – Чует он, понимаешь?

– И дай Бог ему дальше чуять… – – заталкивая в сумку мокрую одежду, пробормотала я.

– А я-то, старый пень, так надеялся! – продолжал Старик. – Думал, наконец раздобудем денег, обоснуемся, заживем как люди. Ты ведь красавица, в возраст вошла, любому парню будешь наградой, а кто возьмет без приданого, без дома? Этот Горясер дорого ценил старые сказы… Никто не оценит дороже…

Я смотрела на его склоненную седую голову и чувствовала, как в груди шевелится что-то теплое и болезненно-противное. Будто маленький зверек, поскребывая крохотными коготками, подбирается изнутри к сердцу.

– Ладно, не грусти. – Я обняла Старика за плечи. Узловатые морщинистые пальцы тут же поймали мои руки и притянули к груди. Сердце Старика забухало у меня под ладонями.

– Не грусти, – сглатывая непрошеную жалость, повторила я. – Чего заранее печалиться? Пойдем за твоим Горясером по берегу. Сам знаешь, все ладьи до Альты останавливаются в Дубровниках, потом переправляются на Непр, потом по три дня стоят в Киеве. Это долго, авось догоним.

Старик поднял глаза:

– Хорошая ты, Найдена… Иную бы тебе долю…

Я осторожно высвободила руки и улыбнулась:

– Брось ты! Я и на эту не ропщу. Так идем?

Он тряхнул головой. Синие глаза сверкнули юношеским задором.

– Идем!

4

Отряд наемников прибыл в Киев откуда-то с севера на ладье болгарского купца Перта. Их главарь понравился Святополку. Времена Илюшки из Мурома и богатыря Рахдая миновали, и теперь в киевской дружине осталось не много сильных и смелых воинов. Да и те верой и правдой служили Владимиру. Святополк не доверял ратникам отца. Он желал иметь собственных, таких, перед которыми склонили бы седые головы и тугодум Муромец, и силач Усмошвец, и хитрый Добрыня Новгородец.

Главарь прибывших на болгарской ладье наемников не выглядел богатырем: его одежда была поношена, оружие небогато, а длинные темные волосы увязаны хвостом на затылке, как у бродяги-половца. Однако он удивил и князя, и бояр. Наемник ввалился в княжью горницу, будто в собственную избу, разметал по пути щуплых стражей, а увидев туровского князя, остановился и покаянно склонил голову:

– Прости, князь, что потревожил тебя, но спешил принести тебе добрые вести…

Бояре негодующе зашумели, но за осторожными словами воина Святополк почуял нечто большее, чем простые вести. «Владимир! Этот чужак что-то знает о моем отце!» – стукнуло его сердце.

Святополк давно ждал смерти отца. Он с детства помнил рассказы матери о том, как Владимир вырезал всю ее семью и силой взял ее в постель. Ее нарекли Гореславой. а ведь до того она была полоцкой княжной, звалась Рогнедой и была просватана за брата Владимира. Слуги шептались, будто он и был настоящим отцом Святополка. Владимир убил его, присвоив его престол, его невесту и его сына…

Правдивы были те рассказы или нет, Святополк не знал, но ему нравилось верить в них. Несколько лет назад он даже подумывал отделить от Руси данную ему во владение Туровскую область. Он договорился с польским королем Болеславом и женился на бледной и гладкой, словно поганка, Болеславовой дочери. К свадьбе полячка привезла богатое приданое и старого епископа Реинберна. После свадьбы она больше времени проводила с епископом и распятием, нежели с законным мужем, но Святополку до нее не было дела. Он собирался завершить начатое. Однако Владимир повсюду имел глаза и уши. По доносу Святополк, его жена и сладкоречивый Реинберн оказались в темнице киевского князя. Слава Богу, ненадолго: Владимир тяжко заболел, а на смертном одре все кажется иным. Он освободил старшего сына и даже призвал его в Киев, для примирения. Это было ошибкой. Святополк каялся, клялся отцу в верности, молил о прощении, прижимал к груди его морщинистую руку и обильно поливал ее слезами, но жаждал при этом не прощения, а власти. И слезы из его глаз текли вовсе не от раскаяния. Ему было обидно, что киевский престол так близко, а этот высохший, испоганивший его жизнь старый вор никак не может помереть!

Должно быть, старик все-таки что-то учуял. В последние два дня он отгородился от сына глухой стеной. Словно помер.

– Дозволено ли мне говорить, князь?

Святополк вздрогнул. Вопрос наемника отвлек его от тягостных мыслей. Бояре вытянули шеи.

Туровский князь махнул им рукой. Вести о Владимире он предпочитал выслушать без видоков.

Пыхтя и вздыхая, бояре выбрались из горницы. В ней сразу посветлело и стало легче дышать.

– Говори… – Святополк заставил себя отвернуться от наемника, подхватил ковшик с рассолом и отхлебнул мятно-соленой жидкости. Она приятно защекотала горло и разлилась внутри успокаивающим холодком. – Ну, чего молчишь?

– Не знаю, как начать, князь… Я и мои люди – чужаки в Киеве, не имеем ни защиты, ни крова…

Святополк усмехнулся. Обычные речи обычного наемника.

– Чего ты хочешь?

– Служить тебе, князь.

Все то же… Все они хотят службы и денег. Все, кто приходит в дружину. Святополк многих отправил восвояси, но этот наемник ему нравился. К тому же он казался неглупым.

– Чем же ты можешь послужить мне?

– Многим, князь. Мои люди умеют убивать. Скоро тебе понадобятся умелые убийцы.

5

Нижняя женская рубашка