Страница 27 из 28
Я получил музыкальное образование, десять лет занимался музыкой. Когда я начал кататься с Родниной, я уже был профессиональным музыкантом. Все, что я делал в фигурном катании, я делал, исходя из знаний, которые получил в музыке. Каждому техническому моменту я пытался придать музыкальную форму.
Бурнонвиль говорил: "Танец — дитя музыки". Фигурист работает с музыкальным материалом, он должен найти пластический язык, способный выразить ту музыку, под которую он катается. В этом у нас были глобальные различия со Станиславом Жуком, который видел в фигурном катании лишь спорт, где важнее техника. Для меня же техника была лишь неотъемлемой частью создания танцевального образа.
Жук никогда не воспринимал музыку как художественный образ. Для него это был лишь ритмическое сопровождение для выполнения элементов. Он не знал понятия "такт", он отсчитывал "счет". Отсюда "Калинка", отсюда "Погоня, погоня!" Отсюда и тот случай в Братиславе, когда во время выступления Родниной и Зайцева вдруг выключилась музыка. Говорят, что и там не обошлось без Жука. Он боялся, что его подопечные не выдержат, проиграют. Знал, что если прокатают плохо, им предложат начать заново. Они прокатали хорошо, выиграли.
"ЗАВТРА". Ваша история с уходом от Родниной и от Жука напоминает сказочный сюжет. В 1972 году вы, Олимпийский чемпион, отказались от будущего "золота", от почти гарантированных побед ради любви к женщине, к Людмиле Смирновой. Затем два года вы выступали, занимая вторые места, а потом ушли из спорта. Сохранив любовь.
А.У. Пары Роднина—Уланов могло и не быть, если бы еще в 1968 году Людмила Смирнова согласилась стать моей партнершей. Уже тогда, за четыре года до Олимпиады в Саппоро, мы с Ириной Родниной знали, что расстанемся. Я был одним из первых учеников Жука, который сказал: "Или Жук будет относиться ко мне так, как я заслуживаю, или я от него ухожу". Меня обвинили в звездной болезни. Тогда я пообещал на собрании в ЦСКА, что с Жуком и Родниной доработаю до Олимпийских игр. Но я ни у кого не спросил разрешения уйти — ни у председателя Спорткомитета Павлова, ни у Жука — за что меня потом травили, лед не давали.
Я ушел от Родниной и Жука, потому что хотел доказать, что фигурное катание имеет и другое направление, не один только ритм и хронометраж. И я останусь верен этой позиции до конца.
"ЗАВТРА". Вы ушли к Виктору Кудрявцеву. Есть ли тренеры, которых вы почитаете великими? Кого из них вы причислили бы к великой советской школе фигурного катания?
А.У. Школа того времени в чем заключалась? У всех тренеров было очень много учеников, несколько было действительно талантливых. Через талантливых тренер мог реализовывать свои взгляды на фигурное катание. Но у каждого тренера было свое видение. Рассуждать о какой-то единой советской школе тут нельзя. Можно говорить об успехах единичных спортсменов и тренеров.
Но великие, безусловно, были и есть. У нас это Татьяна Александровна Толмачева, основоположник нашего катания. Великий тренер Елена Анатольевна Чайковская. Игорь Борисович Москвин, Тамара Николаевна Москвина. Виктор Николаевич Кудрявцев.
Но самый яркий пример тренера для меня — Густав Люсси, который создал фигурное катание — оно до сих пор живет его идеями, хотя толком не знает их. Созданные им элементы современные фигуристы выполняют неправильно. Вот педагог, у которого я учился. Американец швейцарского происхождения, Люсси был прыгуном с трамплина. Упал, без половины черепа остался. Все прыжковые элементы волнового движения прыжка он перенял из прыжков с трамплина, с приседанием-давлением и выходом-прыжком. В 57-м году у него ученик прыгал 3,5 оборота. По сравнению с ним современные чемпионы — детский лепет на лужайке. С тех пор фигурное катание ковыряется на месте.
"ЗАВТРА". На фоне безоговорочных советских побед на льду поверить в это сложно…
А.У. Неизвестно, как развивался бы наш вид спорта, если бы не авиакатастрофа под Брюсселем 1961 года, в которой погибла вся сборная США по фигурному катанию, включая спортсменов и тренеров. Они направлялись на чемпионат мира в Прагу, который был в итоге отменен, единственный раз за послевоенное время. Только к концу 60-х, начиная с Пегги Флеминг и Тима Вуда, американцы начали возрождаться, пригласив к тому времени иностранных тренеров.
"ЗАВТРА". В 90-е годы Запад, получив порцию наших тренеров, приобрел, очевидно, второе дыхание...
А.У. Понимаю, к чему вы клоните. Наши уехавшие тренеры прошли очень трудный путь. Претензии к ним со стороны нации — "предатели", дескать, — несправедливы. К моменту их отъезда государства уже не было — сгинуло все. В те времена бал правили совсем другие изменники, не нужно тренеров записывать в их число.
Я сам в 1990 году уехал в Европу, в шоу "Holiday On Ice", проработав до этого 15 лет вне большого спорта, в отечественном балете на льду. В 90-е годы все катки были закрыты. Специалисты выживали, как могли. Лично у меня вплоть до 2003 года пенсия была 739 рублей.
В 1995-м году я приехал, предложил свои услуги тренера. Валентин Писеев мне ответил, что платить нечем. Через год в Эдмонтоне я встретился с Галиной Орловой, председателем федерации фигурного катания Москвы. Она мне сказала, что теперь в России тренерам платят по тысяче долларов. Прекрасно, я еду! Вернулся. Выяснилось, что никаких тысячи долларов нет. И сейчас все почти также.
Мои знания никто не хочет использовать. Я же хочу одного: постараться вырастить Олимпийских чемпионов. Это моя мечта.
"ЗАВТРА". Не лежит ли вина за наши провалы в плоскости судейства, в новой системе оценок?
А.У. Новые оценки полностью соответствуют моему видению фигурного катания. Сначала было разделение на техническую и артистическую стороны выступления. Сейчас артистизм не только развили — теперь учитывается и связь с музыкой, и хореография, и связки между элементами — все, над чем работает балетмейстер. Я приветствую это.
В танцах на льду действовало правило — делать произвольную программу из четырех разных музыкальных фрагментов. Но вот Джейн Торвилл и Кристофер Дин в 1984-м, в Сараеве, берут один музыкальный фрагмент, "Болеро" Равеля, и делают на нем весь номер. Это то, о чем я мечтал: должно быть единое музыкальное произведение, хореографически выраженное на льду. Не вырезать музыку, не кромсать ее, чтоб только хватило закончить вращение. Уже на ванкуверской Олимпиаде Марина Зуева и Игорь Шпильбанд взяли для победителей-канадцев Тессы Вёрчу и Скотта Мойром "Адажиетто" из 5-й симфонии Малера — кстати, помните номер, поставленный на эту музыку Морисом Бежаром? — и конечно, они и выиграли. Эти два примера изменили все представления о фигурном катании, открыли новые горизонты для будущих поколений спортсменов.
"ЗАВТРА". Можно ли сегодня, за четыре года до Сочи, постараться выправить дело, обеспечить нашему фигурному катанию хотя бы одну золотую медаль?
А.У. Как правильно заметила Тарасова, чемпионы — это не грибы. Их становление — долгий творческий процесс. На это уходит десятилетие. Трагедия 90-х привела к драме в Ванкувере. Но я смотрю в будущее с верой. А там, где Вера, там Надежда, Любовь и мать их София.