Колдун

Нарочитый вывернулся:

– У меня дело есть. Потом приду.

– А может, я с тобой как раз об этом деле потолковать хочу? – загадочно ухмыльнулся Блуд.

Варяжко остановился. Дело? У него с Блудом? Такая нелепица ему и во сне присниться не могла!

– Пойдем, пойдем, – настойчиво повторил тот. – Чай, враг у нас всех нынче один.

– Враг? – Варяжко недоуменно захлопал глазами и, боясь поверить догадке, прошептал: – Выродок?

– А кто ж еще? – Воевода гостеприимно распахнул ворота. Учуяв привычный запах, жеребец взбрыкнул передними ногами и, гулко колотя копытами, побежал к конюшне.

В горнице их уже ждали. За широким дубовым столом сидели пятеро – Фарлаф, Горыня, Дубрень, Помежа и Ситень. Варяжко знал всех. Не понаслышке знал. Помежа и Ситень из всех киевских бояр выделялись богатством и сметкой. Люди поговаривали, будто счетные палочки Помежи так длинны, что из них можно сложить переправу через Непру. И если, отдавая долг, одни укорачивали их, то тут же появлялись другие должники, и палочки вновь вырастали. Однажды Варяжко сам брал у Помежи деньги, но потом зарекся. Слишком жаден оказался боярин. Одалживал в березозол куну, а в сечень требовал вернуть уже две.

Рядом с боярами громоздился на лавке Горыня – могучий и грозный воевода из древлян. Он уже с добрый десяток лет командовал сторожевой сотней, и зачастую его слово значило больше, чем слово самого Блуда.

С другой стороны стола небрежно развалился Фарлаф. Когда-то он был свободным ярлом, имел свою дружину и нанимался к тем князьям, которым были нужны его сила и мужество. Однажды бродяга-урманин со своим вольным хирдом остановился в Киеве да так здесь и остался. Ярополк был щедр с верными людьми как в дни войны, так и в дни мира. Фарлаф оказался верным.

О подпирающем урманина плечом Дубрене и говорить было не надо – при одном упоминании его имени глаза молодщих дружинников загорались восторгом, а сотники уважительно склоняли головы.

Он-то и нарушил молчание:

– Садись, нарочитый. Разговор будет не короток. Варяжко сел рядом с хмурым, точно грозовая туча, Фарлафом. Блуд встал во главе стола, обвел всех тяжелым взглядом:

– Прежде чем начну говорить, поклянитесь именем могучего Перуна, что ничто сказанное не вылетит из этой избы и не просочится в чужие уши!

– Клянусь! – быстро ответил Фарлаф. Слишком быстро. Поспешил… Светлые усы варяга смяла хитрая ухмылка, от глаз тонкими лучиками разбежались морщины. Заранее сговорился варяг с Рыжим… Вот только о чем?

Дубрень нахмурил брови и, задумчиво теребя пояс, отклонился назад. Промолчал. Зато Помежа поинтересовался:

– А не будет ли мне убытков, коли такую клятву дам?

– Каких убытков?! – Блуд горой завис над хлипким, похожим на крысенка боярином. – Мы здесь не о торговле речь ведем!

Тот тоже встал и, словно желая принюхаться к воеводе, сморщил острый нос.

– На торговле все отражается! Она как вода в омуте. Брось камушек – он уже на дне лежит, а вода еще кругами бежит!

Блуд пригрозил ему:

– Ежели не поклянешься, тогда и будешь терпеть убытки! Да такие, о коих помыслить не в силах! Вот мое воеводское слово!

Варяжко подавил смешок. Теперь Помеже ничего другого не осталось – придется клясться. Иначе Блуд позаботится о его богатстве. По-своему позаботится…

– Я клянусь Перуном, и прародителем нашим Дажьбогом, и самим Родом великим, что ни слова из моих уст не выпадет. Что здесь услышу, то во мне и умрет, – веско заявил Горыня.

Дубрень тоже наконец решился, махнул рукой:

– И я в том Перуновым именем клянусь. Помежа сник, бочком опустился на лавку, выдавил:

– Не скажу никому ни словечка. Пусть запомнят боги мое обещание!

За ним невнятно, путаясь и сбиваясь, пробормотал клятву похожий на бочку толстопузый и коротконогий Ситень.

– А ты? – повернулся к Варяжко Блуд.

Чуя на себе пристальные взгляды, нарочитый встал.

– Я сюда не просился – сами позвали. А коли так – значит, не обойтись вам без меня. С клятвой иль без нее, а прочь меня не прогоните.

– Ты что, особенный?! – взвился было Помежа, но тут же осел, придавленный к лавке тяжелой рукой Горыни:

– Помолчи, боярин! Он верно говорит – он нам нужен. Только и мы ему нужны. В одиночку он с Выродком не справится. Если осмелится убить болотника в поединке – сложит голову по княжьему велению. Ярополк смерти своего гридня вовек не простит. А хитростью эту приболотную гадину никому не взять.

Варяжко сел обратно. Разговор становился интересным. Может, он стоил нелепой клятвы?

– Да, Выродка голыми руками не прижмешь, это верно, – перебил Горыню Блуд. – Он, паршивец, сумел даже Рамина напугать…

– Откуда знаешь? – повернулся к воеводе Варяжко.

Тот сложил перед грудью широкие ладони, легонько толкнул ими воя.

– Ты не первый в его внезапную хворь не поверил. Уж очень странная хворь, и напала-то на беднягу Рамина как раз тогда, когда Выродку его сотня понадобилась… Чудно, не правда ли? Я утром был у Рамина, и Помежа со мной. А Горыня чуть не на коленях его упрашивал правду рассказать. Только старик на все уговоры лишь одно бурчал: «Берегитесь Выродка, он – колдун, может одним взглядом человека, словно пушинку, по земле катать». Немудрено, что после таких речей князь его больным счел. Только меня не проведешь. Не болен Рамин – лишь напуган до смерти.

– Так. – Тяжелые ладони Горыни рухнули на стол. Тот качнулся, хрустнул, но дубовые ноги выдержали – устоял. – Рамин от любой тени неспроста шарахается. Выродок ничем не гнушается – мог и порчу навести. Этому любой с малолетства учен. А если я прав, то никто из нас не должен спокойно смотреть, как болотник к князю подбирается и друзей наших себе под ноги в грязь укладывает. Сегодня он Рамина свалил, завтра к Дубреню подкатится, потом Блуда осилит, а дальше – станет воеводой и приберет к рукам твое золотишко, Помежа, и твои богатства, Ситень… Так то….

От этих уверенных слов Помежа сжался в комок.

– Ну, это уж ты через край хватил…

– Ты так думаешь? – ехидно поинтересовался у скорчившегося боярина Блуд. – Чего же не уходишь? Трусишь?

Тот совсем сник. А Блуд продолжал:

– И Варяжко нынче к княжьему двору, словно на смертный бой, шагал. А коли скажет он, будто в тот миг не желал крови Выродка, – не поверю! Только болотник честного поединка не стоит. И платить за его смерть своей головой тоже неумно. Я другое предложу…

Лавка протяжно заскрипела – Помежа ерзал по ней, в нетерпении вытягивал тонкую шею. Губы боярина шевелились, в глазах замер немой вопрос. Блуд покосился на него:

– Здесь я тех собрал, кто отправляется завтра с Ярополком в Полоцк. Возле Полоцка много лесов и болот. Может, Выродок вспомнит о родном печище? Может, под покровом ночи уйдет к родичам да там и останется? А потом сыщется средь нас человек, который поручится, что говорил Выродок, будто тянет его в родные места и будто желает он оторваться в пути от княжьего обоза… Если б так – все бы вздохнули с облегчением.

Помежа все понял сразу. Варяжко не успел еще и половины сказанного уразуметь, а узколицый боярин уже обрадовался, засиял восторженной улыбкой:

– Я, Блуд. Хочешь – я скажу князю, якобы слышал от Выродка подобные речи?

– Ты и скажешь, – насмешливо кивнул воевода. – Ты ведь нам помочь ничем иным не сможешь. Кровь-то не любишь…

Теперь до Варяжко дошел смысл сказанного. Грязное дело затеял Блуд – подлое и низкое, как его душонка. Такое только сам Выродок мог придумать.

– Так не пойдет, Блуд, – отчетливо произнося каждое слово, вымолвил Варяжко.

Рыжий воевода скользнул к нему, склонился, сузил хитрые кошачьи глаза:

– Не пойдет?! А Рамина ты забыл? И обиду Потама простил? Это разве не подло было?

– Не забыл и не простил. Только я уподобляться Выродку не хочу. С радостью сошелся бы с ним в поединке, а в спину нож – хоть ему, хоть кому другому не воткну!

Блуд выпрямился.

– Посмотрю, что ты скажешь, когда он тебе в спину нож по самую рукоять сунет да еще и повернет, чтоб побольней было.