Колдун

Решение Ярополка не понравилось никому, но молчали…

А затем тихой ветряной поступью опавших листьев подкрался Большой Овсень. Подошла к концу жатва, и наступило время свадеб да приготовлений к воинским походам. В эти дни Ярополк собрал первый Совет. И Егошу на него пригласил.

Тусклым, умирающим светом солнце просачивалось в горницу, лениво ползало лучами по вспотевшим лицам нарочитых. А они не замечали – спорили. Давно готовые к походу на Новый Город, нарочитые требовали от князя войны, а чующие, где можно поживиться, торгаши-бояре – свадьбы. Ярополк метался, меж спорящими и сам не ведал, что выбрать. Хотелось к красавице невесте, но еще больше хотелось отомстить нахальному брату… Распахнувшаяся дверь дунула на собравшихся свежим ветерком, охладила разгоряченные лица.

– Князь! – Высокий взлохмаченный гонец влетел в горницу, склонился перед Ярополком. – Владимир оставил Новый Город!

Все сразу смолкли. Недоумевая, Ярополк сдвинул тяжелые брови, уставился на гонца.

– Новгородец прознал о твоем походе, – задыхаясь, передавал тот, – и утек за море. Упредил его твой бывший кметь, именем Потам.

От его слов зашумел даже воздух в горнице. Перебивая друг друга, закричали и воины, и бояре. Кто-то называл Потама предателем, кто-то, наоборот, считал, что он – спаситель невинных жизней. Подняв руку, Ярополк гаркнул:

– Цыц! Как бы там ни было, а отныне над всей Русью один князь – я! Может, к лучшему, что сбежал брат, не овиноватил меня своей кровью… И коли так, то решать нам более нечего. В Полоцк пойду, к Рогнеде!

Варяжко обрадовался. Полоцк, Настена… Он помнил девчонку так отчетливо, словно виделся с ней лишь вчера. Во сне не давали покоя ее чистые, большие глаза, маленькие руки нежно гладили лицо, а голос шептал: «Милый мой, любый…» Наконец-то он увидит ее не во сне! Наяву сможет прижать к груди, высказать скопившуюся на сердце тягучую, сладостную боль!

– Возьму сторожевую сотню, Варяжкину ватагу и сотню Рамина, – решительно пресек возникшие было споры Ярополк.

– А меня, князь? – спросил Егоша.

Ярополк перевел на него темные глаза, улыбнулся:

– Тебе окажу большую честь! Хочу отправить тебя в Новый Город. Будешь там вершить мое слово. А чтобы тебе не скучно было – возьми с собой любую сотню!

Сотню?! Егоша вздрогнул. Ярополк предлагал ему слишком много, но лишал самого главного – того, ради чего Егоша столько месяцев страдал, ради чего выслуживался, не жалея ни себя, ни других.

Просить Ярополка ему не хотелось – еще начнет расспрашивать, выпытывать, а Егоша уже и сам не знал, где в его истории правда, а где ложь, где явь, а где вымысел… Он взглянул на Рамина. Вот кого возьмет в Полоцк Ярополк! А зачем Рамину в Полоцк? Никто его там не ждет, и он ни с кем встречи не жаждет! Почему же он поедет, а Егоша нет?!

Быстро, пока Ярополк не заговорил о другом, Егоша выпалил:

– Не гони меня, князь, не рви мне сердце! Возьми к своей невесте, дай на ее красу да на твою радость полюбоваться!

Лесть сладкой волной натекла на Ярополка, окрасила его щеки румянцем:

– Я тебя не гоню – честь оказываю, сотню даю… Растолкав удивленных нарочитых, Егоша бросился к нему в ноги:

– Нет выше чести, чем тебе служить! Коли впрямь почтить меня хочешь – дай мне сотню Рамина, хоть на время похода, и возьми с собой! Небось Рогнеде милей на молодых сотников поглядеть, чем на посеченных шрамами стариков!

Варяжко ахнул. На его глазах Выродок пытался спихнуть Рамина! А князь улыбался подлецу, раздумывал над его наглыми словами! Как же так?! Старый сотник еще со Святославом в походы на хазар ходил, люльку с младенцем Олегом качал!

Сам Рамин, не веря, глядел на согнутую Егошину спину, кусал губы, но молчал.

– Что ты?! – мягко пожурил зарвавшегося гридня Ярополк. – Ты мне люб, но и Рамина обидеть не могу! Он мне верой и правдой много лет служил!

Егоша почуял – князь на перепутье, сдался:

– Тогда прими меня в его сотню, хотя бы кметем простым! Хочу тебе служить и в горе, и в радости! Не нужны мне высокие новгородские стены, не нужны почести!

Ярополк просветлел:

– Будь по-твоему! Только не простым ратником станешь ты у Рамина, а десятником!

До самого вечера в княжьей горнице шли споры о том, кто пойдет впереди обоза, кто повезет дары, кто двинется с самим Ярополком, но он уже ничего не слышал. Ликование билось внутри болотника, распирало, заглушало чужие голоса. Он забыл, где находится. Мнил себя в Полоцке рядом с сестрой, представлял, как она удивится, когда узнает, что брат – десятник в дружине великого киевского князя. Небось распахнет в изумлении голубые глаза, а потом кинется на шею и заплачет от радости: «Братец, братец!»

За этими думами он не заметил, как Совет кончился, и выговорившиеся нарочитые потянулись гуськом во двор.

– Эй, Выродок!

Егоша очнулся. Стоя в дверях, Рамин настойчиво подзывал его к себе. Болотник вздохнул, тяжело поднялся из-за стола. Холодный ветер скользнул по лицу парня, напомнил о Блазне. Где-то нынче непоседливый нежить?

Рамин взял Егошу за плечи, назидательно сказал:

– Отныне я твой первый указ!

– Знаю. – Егоша не понимал, чего добивается старик. «Первый указ десятнику – его сотник» – это ведали даже глазеющие на воев ребятишки…

Рамин ухмыльнулся в усы:

– А коли так, вот тебе мое решение. В Полоцк ты не войдешь. Возьмешь свою десятку, отправишься с обозом до реки Березины, а оттуда двинешься к радмичам – с тамошнего люда подарки к свадьбе собирать. В Смоленске сыщешь боярина Просека, он тканей обещал, и к Хирвичу заглянешь, он – божьей волей кузнец, такие дива делает, что Рогнеда ахнет, на них взглянув!

У Егоши оборвалось сердце. Не за дарами посылал его старый вой. Разгадал он Егошину хитрость – понял, что болотник рвался в Полоцк.

Разрезая душу, полоснула боль, едва сумел выдавить:

– За что?

Уже не таясь, Рамин ухмыльнулся:

– А ты не знаешь?! Кто Улиту оговорил? Кто все Потамово добро к рукам прибрал? Разве не ты?! А кто ныне хотел сотней моей завладеть? Может, опять не ты? Чего же теперь дивишься? Сам ведаешь – кто кого сожрет, тот и прав. Нынче я тебя сожрал!

Гордясь собой, он отвернулся и пошел прочь. Первый исполох прошел у Егоши не скоро. Уж слишком поверил болотник в исполнение радостных надежд, слишком спокойно себя чувствовал. Рамин ударил исподтишка, нежданно, пытаясь отплатить ему той же монетой, которой Егоша сам нередко пользовался. Просчитался старик в одном – болотник от людей не ждал добра, поэтому новость не смяла его, не сломила, а, лишь немного напугав, заставила задуматься. Чиня обиду ему, Рамин сам копал себе западню…

Егоша знал только одно спокойное место на княжьем дворе – конюшню. В любое время там было тихо, и, словно сочувствуя, молчаливые кони негромко фыркали, обдавая спину теплым дыханием.

Сенная лежанка – недавняя Егошина постель – неряшливой кучей валялась в углу. Вдыхая в себя пряный запах сена, Егоша опустился на нее, ощутил под пальцами жесткие стебли сухой травы, задумался. Можно рассказать про Рамина Ярополку. Тогда сотнику придется долго оправдываться – почему он решил отправить в Смоленск именно Выродка… Можно вообще повернуть дело так, будто Рамин задумал нечто дурное против князя, поэтому и пытается отослать прочь верного княжьего слугу. Если Ярополк поверит – старику не сносить головы… Можно, но это опять смерть!

– О чем мыслишь?

– Блазень!!! – Егоша вгляделся в полутьму. Знакомое белесое облако медленно подплыло к нему:

– Он самый. Так о чем пригорюнился?

Разве имеют значение какие-то пустые думы, когда хочется расспросить о многом?!

– Где ты пропадал? Где Волхв?

Блазень осторожно отстранился, прошелестел негромко и почему-то хмуро:

– Волхв-то жив-здоров.

– Почему же…

Нежить стал вдруг из бледно-молочного ярко-желтым, ринулся мимо Егоши через всю конюшню, срывая упряжь и швыряя ее наземь:

– Не лезь в его дела! Он сам по себе, а ты сам по себе! Здоров он, и ладно! О себе расскажи!