Страница 21 из 31
* * *
Через несколько дней после освящения моей “колесницы” во время литургии подходит ко мне один наш прихожанин: “Сергий, ты меня как-то приглашал к себе в Борисоглеб — теперь я готов хоть завтра ехать”. От неожиданности я опешил: приглашать-то я приглашал, и человек этот мне близок, симпатичен, но... столько работы по хозяйству деревенскому накопилось, по литературным моим делам, что совсем не до гостей мне было. Но назвался груздем — полезай в кузов. Я кивнул, мол, после службы поговорим. Тут подошла моя жена Марина и, узнав о случившемся, расстроилась пуще меня: “Плакала твоя работа. Нельзя ему сейчас ехать, он ведь из тех гостей, которых занимать надо”. Я попытался успокоить ее: мол, может, он еще и не поедет. Но жена продолжала охать, что никак не дадут мне поработать, и я, чтобы дальше не вводить в грех ни ее, ни себя, сердито махнул рукой и прошел подальше вперед.
После службы подошел я к о.Кириллу получить благословение на дорожку, и вдруг, сам не знаю как, предложил ему поехать со мной в Борисоглеб. Он сразу загорелся: “Интересное предложение. Вечерком я вам позвоню...” И вечером он сообщил, что завтра, в 6 часов утра, ожидает меня на Берсеневке. Совершенно не зная, как мне быть с тем прихожанином, я позвонил ему. Только успел поздороваться, а он: “Сергий, прости, но с поездкой не получается. Батюшка попросил участвовать в завтрашнем Крестном ходе”. Положил я трубку и говорю Марине: “Ну вот, видишь, как Господь все устроил, а мы с тобой понагрешили без толку: разговаривали во время службы, раздражились, в уныние впали. Опять нам урок, что все надо принимать с благодарностью, и все устроится наилучшим образом...”
И вот мы едем вчетвером: батюшка, наша просфорница Галя Морозова, я и мой песька Малыш. Зная строгое отношение о.Кирилла к собакам (именно поэтому он никак не хочет освятить мою квартиру), я боялся, что поездка наша сорвется, но о.Кирилл просто со вздохом резюмировал: “Что делать — перевозки”.
С неба валился проливной дождь, но с батюшкой я ехал преспокойненько, чувствуя себя как у Христа за пазухой, хотя ехал через центр Москвы впервые без опытного шофера рядом. И в Переславле Залесском по просьбе о.Кирилла я остановился чуть не в самом центре, хотя никогда не останавливаюсь даже вблизи населенных пунктов: мой песька Малыш — лайка и, увидав любую собаку, сразу начинает рваться с поводка, а потом и драться, если собака подбежит близко; потому руки у меня уже не раз собаками покусаны.
Пока батюшка с Галей осматривали знаменитые храмы, я гулял с Малышом по переулку поблизости от машины. Правда, промок чуть не до нитки; думаю, они успели осмотреть подробно каждую архитектурную деталь...
Обедали мы на обочине у какого-то болотца. Разложили еду прямо на капоте и ели. Любопытная белочка высунула к нам свою милую мордочку из кустов. О.Кирилл обрадовался, как ребенок: “Смотрите, смотрите — белка!” Несмотря на его внешне очень суровый облик, я всегда чувствовал, какая у него детская душа, а тут он совсем мне раскрылся. Увидав стены Борисоглебского монастыря, батюшка вслух восхитился: “Они выше, чем стены Троице-Сергиевой Лавры”...
Наместник монастыря игумен Иоанн встретил нас очень радушно. Поселил о.Кирилла в своей келье, устроил роскошную трапезу в своей приемной. Конечно же, съездил с нами на колодчик преподобного Иринарха в село Кондаково, на родину святого. В купальне о.Кирилл долго не решался окунуться в студеную воду — разговаривал с нами: мол, водичка-то обжигает — видимо, надеясь, что мы пожалеем его. Но помня о всех его болезнях, мы с о.Иоанном были неумолимы: приобщиться святой воды надо только погружательно. И он погрузился трижды...
На обратном пути, увидав высящийся на холме храм, батюшка непременно просил меня подъехать к нему. В каждом он пел тропарь и все спрашивал о.Иоанна, что делается для возрождения храмов (я вспомнил, сколько он сделал не только для возрождения нашего храма Николы на Берсеневке, но для собора Василия Блаженного, для простого деревенского храма в Воронежской области, где родился его отец). О.Иоанн рассказал, что служит панихиды именно в заброшенных храмах, но было видно, что это мало успокоило о.Кирилла, что сердце его не может спокойно видеть храм в таком состоянии. Я даже почувствовал, что он, как это не раз бывало, может прямо сейчас предложить взяться расчистить хотя бы тропы к ним. Но он, видимо, пожалел нас, да и не захотел покушаться на права хозяина...
Вышли мы из очередного храма и видим — прямо на дороге катается собака: как-то мучается и не то воет, не то стонет. Пробежит, упадет опять на спину и снова мучается, катается. Галя многозначительно произнесла: “Это недаром”. Но о.Иоанн возразил: “Нет, это другое — пчела или оса ее укусила”. О.Кирилл же промолчал и молчал почти всю дорогу до монастыря — так его потрясли позабытые людьми храмы...
Доставили наших батюшек прямо к порогу настоятельских покоев, а сами — в мою деревню Старово-Смолино. Настроение было радужное, и я предложил Гале после обеда съездить на реку Устье — она с радостью согласилась. Там мы немножко позагорали, вволю накупались, а наутро проснулись с охрипшими голосами, с болью и ломотой во всем теле. Бедная Галя, от которой я ни разу до этого не услыхал не то что ни одной жалобы, но даже и тени недовольства хоть чем-нибудь, хотя доставалось ей немало — вставали рань-непрерань и весь день потом в таком ритме жили, что однажды ночью я даже два раза терял сознание во сне — запричитала: “Зачем купались? После святого колодчика нельзя было. Бес нас попутал”. Я был согласен с ней, но и обидно стало: ведь я в этом виноват, а она еще мне соли на рану сыпет. Я недовольно буркнул: “Что же делать, терпи, раз к такому немощному да неразумному приехала”. Галя сразу смущенно примолкла и только уже в конце нашей поездки пожаловалась: “Зачем я ездила? Ни на одной службе не была”. Я не преминул, конечно, указать ей, что благодарить надо Бога за все, а не унывать. Она упрямо опустила глаза, но промолчала.
Зато о.Кирилл отслужил две службы в Борисоглебском монастыре и две в Спасо-Яковлевском в Ростове Великом (наместник архимандрит Евстафий называет город не великим, а Ростовом на болоте, мол, Великим чтобы называться — заслужить теперь надо, как наши святые предки заслуживали). И я ревниво отметил про себя, что в Спасо-Яковлевском нашему батюшке больше понравилось — половину поездки он пробыл там. Однажды, даже когда шла всенощная, он так заговорился с о.Евстафием, что потом сам виновато, но и радостно сказал нам с Галей: “Пять часов пятнадцать минут мы беседовали”. А уж как он обрадовался, узнав, что мы тоже даром время не теряли — встав возле источника святого в центре монастырского двора, читали Великую Павечерицу — снова, как ребенок, воскликнул: “Это знаменательно, что во дворе монастыря, где покоятся мощи святителя Димитрия Ростовского, который прохладно относился к старообрядцам и старым обрядам, все-таки западное воспитание дало себя знать, была прочитана Великая Павечерица по древнему чину!” Галя виновато посмотрела на меня. Дело в том, что она хотела уйти на службу, а я сказал: “Вдруг о.Кирилл выйдет, и придется ему искать нас”. Но зря она смотрела виновато — без нее я бы, конечно, просто слонялся без дела по монастырскому двору...
На прощание поблагодарив о.Евстафия за радушный прием, о.Кирилл искренне удивился: “Отец Евстафий, как вы управляетесь с таким хозяйством огромным — ни разу вы не возмутились? А я на дню по пять раз срываюсь”. О.Евстафий возразил: “А я тридцать пять раз”. О.Кирилл снова: “А я не видел”. О.Евстафий: “Мало был”.