Страница 24 из 29
— Хорошо у вас тут…
— Хорошо?! Ну да, много написано о близости писателя к народу материалу, а сами они, эти теоретики русской народности, жили в провинции? Без защиты, без черной икорки. Они там, в Москве, думают, что этот провинциальный человечек живет в камыше, какой он хитрый, ловкий. Нет, а вы жили в провинции?!
— А на родину, в Сибирь, вы не думали возвращаться?
— Домой возврата нет.
— Нет?
— Это не я сказал. Томас Вулф. Роман написал на эту тему. И это правда.
IX
Мысленно обращаюсь к губернатору края. Дорогой Николай Игнатович! Помните, когда вам было очень и очень трудно, мы собирались в родной «Кубани» у Виталия Канашкина (жив был еще Анатолий Знаменский). По-моему, ожидался приезд Ципко. Вы очень метко тогда сказали о политических окурках.
Зачем они вам понадобились теперь? Самосад крепче!
Покушение на журнал "Родная Кубань" — это трагедия русского патриотизма.
Не мне поучать вас, опытного политика, народного вожака. Но как литератор смею напомнить: в пору отчаянной борьбы с недругами России мы, русские люди, не желающие порой выявлять собственные язвы, должны, наконец, обратить внимание на ту порчу в наших рядах, какую занесли нам временные патриоты (конечно, фальшивые). Не верьте им.
Бедный русский народ! Каким пойлом его отравляют. А чуть возник островок настоящей духовности, "свои же" спешат его затоптать.
Дело даже не в Лихоносове. Он выживет. Прокормится. Найдет спонсоров, как ругаются ныне, то есть попечителей, и издаст с в о й журнал, доведет до ума начатое дело.
Память народа уже не остановить никакими указами. Она прорвалась через шлакобетонные заслоны Маркса и Энгельса. Материал прет, как забродившее тесто.
Ну а мы с вами? Какое тогда имеем мы право рассуждать о патриотизме, о том, что нам кто-то мешает, о защите России, Кубани, о воспитании молодежи?
Неужели и этой власти нужны только те русские, что потемней, поглупей, побездарнее? А ведь русский народ всем миром признается как необычайно талантливый.
Заявляю всем, что я пост редактора без боя не покину.
ЕКАТЕРИНОДАР— ПЕРЕСЫПЬ— МОСКВА
Виктор Тростников ПРИДУРКИ В ЗОНЕ “НОВОГО МИРОВОГО ПОРЯДКА”
КОГДА МЫ СЛЫШИМ по телевидению или читаем в прессе высказывания какого-то общественного деятеля, вызывающие наше недоумение или возмущение, нам всегда хочется понять его мотивацию, проникнуть в его психологию. Мы спрашиваем себя: что это за человек, в чем его суть, чем он живет и чего добивается? На эти вопросы мы даем разные ответы, спорим, даже ссоримся между собой и, конечно же, довольно часто ошибаемся.
А ведь есть хороший способ сократить число ошибок, глубже разобраться в человеке, в его внутренних установках. Он состоит в том, чтобы прибегнуть к имеющейся в нашем языке фольклорной типологии. Гоголь недаром говорил, что русский народ, если уж прилепит к кому какое словечко, так его потом и не отдерешь, настолько оно метко и точно.
Самым подходящим источником, откуда мы можем почерпнуть эти меткие типологические характеристики, является сегодня фольклор не гоголевского времени, а более поздний, а именно — тюремный и лагерный фольклор ХХ века. Я хочу извлечь из него словцо, которое неожиданно приобрело большую объяснительную силу, так как выражаемое им явление сделалось ныне серьезным фактором нашего коллективного бытия. Это словцо — «придурок». В "Архипелаге Гулаг" его расшифровке посвящена целая глава — девятая глава третьей части. Казалось бы, оно относится к давно минувшему, ан нет, история имеет обыкновение повторяться.
Но прежде, чем вспомнить, кто такие придурки, нам полезно вдуматься в другое словечко, тоже фигурирующее у Солженицына, — «доходяга».
"…доходяги, ревниво косясь на соперников, дежурят у кухонного крыльца, ожидая, когда понесут отходы в помойку… бросаются, дерутся, ищут рыбную голову, кость, овощные очистки".
В моей памяти всплывает и другой литературный образ доходяги из маленькой повести 20-х годов "Золотоискатели в Вене", автора которой я, к сожалению, забыл. Богатый французский бизнесмен Кутанс обедает в дорогом ресторане австрийской столицы в самый разгар послевоенного голода. Девушки-официантки — кожа да кости, едва держатся на ногах, а работающий рядом с ними парень-официант пышет упитанностью и здоровьем. — Как это он ухитряется быть таким сытым? — спрашивает гость. — О, ему все нипочем: пожирает объедки за посетителями, глотает даже сальные салфетки, которыми они обтирали губы. А мы этого не можем…
У обоих авторов выделен главный признак доходяги — преодоление им физической брезгливости. Это сделать не так легко, тут необходимо выработать целую теорию. Доходяга убеждает себя, что брезгливость — это предрассудок, и на отбросы и сальные салфетки надо смотреть просто как на источник калорий, отвлекаясь от их происхождения. Так же надо подходить и к одежде.
Теперь перейдем к основной нашей теме — к придуркам. Разговор о доходягах не был для нее посторонним, это было необходимое вступление. Дело в том, что придурок является дальнейшим развитием доходяги, как бабочка является развитием гусеницы. Внешне они совсем не похожи друг на друга и даже противоположны, но это ни о чем еще не говорит — ведь бабочка тоже не похожа на гусеницу. Доходяга и придурок отличаются по многим признакам, но тот признак, по которому они родственны, перевешивает их все, ибо они относятся к следствиям, а он — к первопричине, а из одной и той же причины могут произойти разные следствия. Этот признак — п е р е ш а г и в а н и е ч е р е з б р е з г л и в о с т ь, только в случае доходяги, как мы уже говорили, это физическая брезгливость, а в случае придурка — моральная.
Солженицын определяет придурков, как тех заключенных, которые ухитрились избежать общих работ — либо вообще не попасть на них, либо с них уйти. Понятно, что для такой льготы нужно чем-то понравиться начальству или же выслужиться перед ним, а тут уж не до моральных норм.
Об этой категории Александр Исаевич писал еще в "Одном дне Ивана Денисовича", и это вызвало у вышедших к тому времени на волю бывших придурков сильное негодование. Некоторые из них стали публично оправдываться, "самодовольно утверждая изворотливость по самоустраиванию, хитрость выжить во что бы то ни стало". В «Гулаге» этим их попыткам отмыться и облагородить свое поведение дана суровая отповедь. Там говорится, что придурки "веления гулаговского начальства исполняли старательно (а тона — общие!) и изощренно, с применением специальных знаний. Ведь все значительные придурочьи места суть звенья управления лагерем и лагерным производством. Это как раз те особо откованные, «квалифицированные» звенья цепи, без которых (откажись поголовно все зэки от придурочьих мест) развалилась бы вся цепь эксплуатации, вся лагерная система!"