Страница 19 из 23
С другой стороны, Россия — это расколотое общество. Абсолютное большинство населения не приемлет результатов и последствий контрреволюции и не поддерживает правительство, хотя население наше наивное и привыкло еще с советских времен видеть во власти авторитет, защиту и гарантию своих прав, а потому иногда голосует не за тех, кого нужно.
Вывод простой: пока это правительство и президент существуют, никакого мобилизационного проекта не может быть. И только в случае, если к власти придут иные, патриотически и социально ориентированные силы,— только тогда Россия окажется способной создать такой проект и реализовать его, обеспечивая всеми средствами защиты от враждебных государств. Только в этом случае можно будет рассматривать варианты и нюансы внутри- и внешнеполитического обеспечения “Большого Проекта” самодостаточности.
Борис ЗАНЕГИН,
доктор исторических наук
Денис Тукмаков МИСТИКА ПАТРИОТИЗМА
СУПЕРПАТРИОТИЗМ — ВОТ ЧТО является непременным следствием самодостаточности русской нации. Космополитичная открытость Европы и ее стремление к объединению диктуются подавляющей недостаточностью любой европейской нации. Одряхлевшие германские племена, растерявшие на своих ухоженных грядках всю энергетику Нибелунгов, исчерпали со времен исступленных вагнеровских безумств последние капли жизненных ресурсов, и оттого с начала века изобретают мировые войны, чтобы подпитаться кровью и видом ужасов войны; сегодняшнее Косово есть наркодоза для изголодавшегося по зрелищам буржуа.
Россия же практически никогда не испытывала подобной ущербности. Опыт русской самодостаточности подтверждает нашу постоянную наполненность до краев родными символами и родными же их толкованиями. Русским известно то, чего не знают венгры или датчане, — речь о необычайной внутренней духовной целостности, не требующей обращения вовне за подачками и авторитетами. В чистом виде это означает, что, кроме России, ничего больше не существует: там, где ее нет, для русского нет ничего; поэтому безудержная любовь русской нации направлена прежде всего на себя самоё. Русские любят Россию, и этого достаточно для существования мира. Таких, как мы, очень мало. Наверное, лишь китайцы и индийцы смогли раскрыть сущность вселенной общеединым национальным сердцем.
Направленность любви нации вовнутрь, или патриотизм, приобретает в случае с Россией облик сверхнасыщенного, всепоглощающего состояния суперпатриотизма. Это любовь бельгийца или рязанца к своей малой родине, доведенная до точки кипения. Подобный кипяток не дает русским окоченеть в полушаге от Арктики. А поскольку мы самодостаточны, поскольку мы полны до краев, до крайностей, то наш русский суперпатриотизм, изливаясь через эфемерные территориальные, языковые и любые прочие барьеры, направляет излишки любви на все окружающее пространство, заливает сопредельность, превращаясь в интернационализм, или любовь ко всем.
Суперпатриотизм русских — это любовь, обращенная через Россию ко всей Вселенной. Россия, как окно в космос, воистину "не вмещается в шляпу". Любование русского Колизеем есть перенесение русской земли на римские холмы. Россию русский носит с собой; Россия — это любые два метра вокруг русского. Россия — это там, где достаточно просто быть русским, это там, где русский — у себя дома, где русский плещется во все наполняющей русской энергетике. Чувство национальной гордости русского не есть превосходство шовиниста, но есть счастье общности с космосом через русскую пуповину.
Подобное выплескивание любви в мир, стремление обнять всю Землю, превратив ее в свою Родину, есть основа экстенсивного расширения Русского государства на протяжении восьми веков. Западу для этого нужны были империи и завоевательные походы за золотом. России — любовная тяга к Балтике, Кавказу, Сибири, Азии, всему миру. Таким образом, изначальное внимание к себе, выливающееся в любовь ко всему миру, есть важнейшая сторона самодостаточности русской нации.
К ней примыкает неприятие и отталкивание всего наносного. Архетипу Америки как плавильного котла или всасывающей губки противостоит образ России как всегда полного сосуда. В такой сосуд невозможно ничего долить; все чуждое автоматически становится излишним. Всегда полный сосуд русской самодостаточности сливает накипь чуждых специй, не давая им завариться. Оттого любая реформа или иноземная агрессия в России всегда тягостна, ибо она, привнося резко новое, требует решительного слома стенок этого сосуда, или тотально-кровавого его опорожнения. Это неминуемо вызывает обострение чувства чуждого и усиление патриотизма, стремящегося залечить собой все порушенное пространство.
Но русский патриотизм невозможен и без непременной недостаточности в этом сосуде любой отдельно взятой капли, которой попросту неуместно быть одной. Единица европеоидной личности — ноль, противопоставленный общинности русского духа. Открытость и близость русского к русскому есть следствие отсутствия внутренних различий между ними. Хоровое пение каждого неразличимого русского в любой точке планеты позволяет нам превозмочь внешние расхождения и существовать слиянно, преисполняясь величием бесконечных подвигов безымянных соотечественников.
Выплескивающаяся за собственные края любовь, невмещение чуждого и нерасторжимое единство родного, — таковы составляющие русской самодостаточности. Во все времена это слагалось в гигантское сердце русского народа, которое своим неостановимым биением ежесекундно насыщало все версты громады русской земли кровью жизни.
Именно в это сердце был нанесен удар, оправиться от которого Россия не может уже столько лет. На месте русского патриотизма построили концлагерь, в котором одно лишь произнесение слова "русский" карается газовой камерой. Все средоточие русской мощи, все клокотание русской жизни, которого хватило бы на световые года галактик, придавлено гранитным куском чужой энергетики, заколочено на сто засовов, втиснуто в узкие шахты и тщедушные подвалы, и в эти спертые катакомбы время от времени впрыскивают аллергически чуждую смесь ядовитого радикализма, отравленного монетаризма и веселящего либерализма. Жесточайшее подавление и обрубание корней всепоглощающего русского духа воплотилось в замене суперпатриотизма суррогатами: от провинциальной любви к березкам до киновлечения к Александру III, обернулось поиском национальной идеи в футболе и возведении позолоченного храма с автостоянкой и сауной, — этими черпаками пытаются зачерпнуть побольше русского духа, чтобы, препарировав, выбить вон. И уже кажется, что, скрытый и подавленный, кипяток русского патриотизма сжигает ныне сам себя, что твердеющую пенку "реформ" некуда сбросить, что разобщенные единицы пустились в броуновское движение по российским просторам, грозящее взорвать всю Северную Евразию. Энергия народа загнана в подполье, опутана сетями телеэфира и омоновских кордонов, — так это выглядит снаружи.
Но мы-то из утробы русского сопротивления видим иначе! Нас задраили от солнца тонюсенькой перегородкой, сотканной из лжи и запретов, и этим наивно думают смирить все нарастающий, уже бурлящий поток нашего отмщенья. Нас загнали в бутылку, не понимая: чем дольше сдерживают пробку, тем яростнее хлынет шампанское победы.
Мы выступим, но пока не время. Еще не появился тот, кто востребует патриотический ресурс русского народа, кто вернет в слово "русский" звук "р", который один горазд раскроить вдребезги все перегородки мира. Такой лидер вот-вот появится. Величественный и грозный, он даст сигнал к наступлению.