Берсерк

Так-то! Будут знать, как насмехаться! Забыв об уцелевшем враге, я вскочила и победно вскинула руки. Радость оказалась преждевременной. Метко брошенный камень угодил в плечо и швырнул меня назад. Борт корабля предательски дрогнул, мир перевернулся, а в рот хлынула противная, соленая вода. Отплевываясь, я кое-как поднялась на ноги. Дан стоял рядом. Волны полоскали подол его длинной рубахи. «Вывалилась, как птенец, и подохну, как птенец. Свернет он мне шею — и дело с концом…» — затравленно глядя на огромного дана, подумала я и неожиданно почувствовала себя слабой и беззащитной. Мужиков такого роста в Приболотье называли не иначе чем Медведями, Силами и Костоломами, а уж драться с ними, не имея в руках мало-мальски пригодного оружия, было полным безумием!

Загребая руками воду, я отступила. Топор Олава валялся где-то на дне под моими ногами и уже ничем не мог помочь. Дан снял шлем. Он и впрямь походил на Хозяина лесов — большого, косматого медведя. Надвигаясь, он что-то сказал по-урмански. Я закусила губу и глупо переспросила:

— Чего?

Он хрипло расхохотался, словно услышал в моем вопросе что-то необычайно смешное.

— Придурок! — разозлилась я и сплюнула. Дан перестал смеяться, приподнял меч и легко, словно играя, шлепнул им по воде. Пискнув, я шарахнулась в сторону и назад. Он ударил еще раз, но уже с другого боку…

Он развлекался! Так кошка играет с уже полузадушенной ею птицей. Я вновь отступила. Вода дошла до горла. Больше отступать было некуда. Я метнулась в сторону. Меч дана преградил путь. Назад! Сверкающий " клинок снова оказался проворней. И тут мне вспомнилось, как охотники берут не вовремя вылезшего из берлоги медведя. Огромного зверя-шатуна невозможно одолеть силой, но его легко обмануть.

Мгновение я глядела на дана, а потом сделала обманное движение в сторону, набрала побольше воздуха и нырнула. Дан зашлепал клинком по воде. Ускользая от опасного острия, я проплыла мимо ног врага, цепляясь за подводные камни, медленно вползла на отмель и подняла голову. Дан стоял спиной к берегу и вглядывался в морскую даль. Сдерживая дыхание и не сводя с него глаз, я на четвереньках выбралась на песок. Что-то мягкое и холодное прикоснулось к руке. Мертвый коротышка! От неожиданности я взвизгнула. «Медведь» обернулся, взревел и пошел к берегу. Теперь он уже не хотел играть.

— Мама, мамочка!

Мои руки отчаянно зашарили по песку и натолкнулись на неподвижное тело мертвеца. Под ним лежало что-то твердое… Грозя раскроить мою голову, меч врага летел вниз. На раздумья времени не оставалось. Я опрокинулась на спину и швырнула в глаза дана горсть песка. Он зажмурился, мотнул головой, но не остановился: «Все, Убьет…» Неимоверным усилием я выдернула из-под ко-ротышки свою находку и, защищаясь, выставила ее вперед. Полуослепший «медведь» всем телом налетел на внезапно возникшую преграду и вскрикнул. Я держала меч! Его острое лезвие легко вспороло куртку и утонуло глубоко в теле врага. Красные глаза дана скользнули по мечу, дотянулись до его рукояти, перескочили на мое лицо и удивленно заморгали. Я потянула оружие к себе. На песок закапала кровь, и, будто надеясь скрыть ее, сверху рухнул дан. Волна подхватила его ноги и поволокла тело по песку. К моему горлу подступила тошнота. Накопившийся внутри ужас неудержимым потоком ринулся через рот.

Рвота была долгой и страшной, но, когда я разогнулась и утерла слезы, внутри не осталось ни вины, ни жалости. Спокойно, не спеша, я вошла в море и отмыла руки от чужой крови. Потом, сама не зная зачем, так же не торопясь вытянула на берег плавающего вниз лицом «медведя»,, обшарила его, на всякий случай вытащила топор и направилась к коротышке. Равнодушно отгоняя орущих над головой чаек, я принялась подтягивать мертвых данов друг к другу. Почему-то казалось правильным собрать их вместе, в тот же отряд, каким они были при жизни.

За этим занятием меня и застали вернувшиеся урмане. Сперва я не заметила усталых, но довольных победой воинов, а потом почуяла на себе внимательные взгляды и подняла голову. Они стояли на берегу и глядели на меня как на чудо — удивленно, недоверчиво и испуганно.

— А-а-а, вернулись, — выдохнула я и указала на мертвые тела. — А я вот тут…

Из молчаливой цепочки воинов вышел Бьерн. На нем уже не было шлема. Белые волосы кормщика бились по ветру, а глаза смотрели сурово и непримиримо, так, словно произошло нечто ужасное.

— Но они хотели сжечь «Рыси»! — Я заметалась в поисках факела и, найдя, вскинула его в вытянутой руке. — Вот! Я просто ждала! Я не хотела их убивать! Так получилось.

Бьерн сделал еще шаг. Кормщик чем-то походил на убитого мной «медведя», и моя рука обхватила рукоять топора:

— Не подходи .

— Успокойся, — тихо сказал он, но я лишь упрямо помотала головой. Мой ум понимал, что Бьерн не сделает ничего плохого, но тело отказывалось повиноваться и все еще защищало себя.

— Успокойся, — еще раз повторил кормщик. Перебивая его, кто-то громко выкрикнул: — Дара!

— Олав! — Я оглянулась на зов своего единственного друга, и тогда Бьерн прыгнул. Топор вылетел из моих рук. Кормщик сшиб меня на песок и навалился сверху. Его губы оказались совсем рядом и почти беззвучно он зашептал:

— Тише, тише, все хорошо… Все закончилось… А я заплакала. Всхлипывая и тыкаясь лицом в измазанную чужой кровью рубаху кормщика, я жаловалась на то, как даны пытались меня убить и как быстро летели на борт горящие стрелы — так быстро, что я не углядела забравшегося врага…

— Тихо, тихо, — неуклюже гладя меня по голове, бормотал Бьерн, и вдруг показалось невероятно важным узнать, что же такое он хотел мне предложить в болотах Березины.

— Потом, — ответил кормщик. —Успокоишься — и скажу. Нынче не самое подходящее время.

Бьерн так и не рассказал мне о своем загадочном предложении. Едва унялись смуты в захваченном поселении, как он вместе с Олавом, Баженом и Изотом принялся за драккары. Нам не повезло, и, несмотря на богатую добычу, не нашлось ни одного большого корабля, чтоб заменить «Журавль».

— Ничего, — пообещал Олав грустному ливу. — Когда-нибудь у меня будут самые красивые и быстроходные корабли, и один из них я назову «Журавлем».

Взяв добычу, Олав не спешил уходить с острова. Урмане по-прежнему дневали и ночевали на своем драккаре, а остальные облюбовали для ночевок длинную, похожую на нору избу, в которой вместо печи был большой, обложенный камнями костер на полу. Бажен не выгнал из жилища уцелевших данов, и они спали бок о бок с нами, но никто даже не помышлял о мести. По утрам, прежде чем отправиться за скотиной или приняться за хозяйственные дела, они как ни в чем не бывало здоровались с нашими воинами, а ширококостные, похожие на древесные колоды девки, не таясь, одаривали словенских и древлянских парней заинтересованными взглядами. Правда, на меня они глядели с опаской и тревогой, словно только и ждали какой-нибудь пакости.

— Они не понимают, как ты оказалась среди воинов, — объяснял Изот. — Ты не рабыня, не жена хевдинга и не хозяйка драккара, но Али взял тебя в поход, дал в руки оружие и позволил встать рядом со своими людьми. Датчанкам не понять этого. — Лив хитро щурил ясные глаза. — По правде сказать, я тоже не поверил бы в подобное, не увидь все сам.

Я не осуждала Изота. Обычно, чтоб попасть в дружину, следовало пройти много сложных испытаний, но меня никто и не думал проверять на смелость или ловкость. Все произошло само собой. На Березине ко мне вернулась утраченная свобода, а после схватки с данами Олав оставил мне боевой топор, а Бьерн принес меч одного из убитых и вложил в руку:

— Бери. Этот как раз по тебе.

Меч и впрямь оказался нетяжелым. Он походил на большой охотничий нож, но владеть им я не умела. Скрываясь подальше от любопытных глаз, я подолгу крутила меч в руках, но ни сильных ударов, ни обманных движений не получалось. Однажды Бьерн ненароком заметил мои неуклюжие попытки и отвел меня к Бажену — тому самому кормщику, который смеялся над моими предостережениями в болотах. Теперь он уже не засмеялся.