Берсерк

— Нет, скальд, — произнес сильный, с детства любимый голос. — Ты споешь ее потом, а теперь я заберу Волка к своему трону. Он займет место подле меня и получит новое имя. Могучий Волк Гери[117] будет охранять мою власть день и ночь, его бесстрашие станет легендой уа земле, а его преданность и сила будут устрашать моих врагов!

— Великий Один… — прошептал я и склонил голову. — Я готов…

Ослепительный луч вонзился в мои глаза, смял человеческое тело, вытянул душу, окутал ее мягким сиянием и понес высоко-высоко, к трону бессмертного бога…

Рассказывает Дара

Темно и душно… В обиталище Морены не должно быть такого жара…

— Воды. Хоть каплю.

Что-то холодное коснулось моих губ. Темнота взвилась и заплясала перед глазами тысячами разноцветных мошек.

— На, попей…

Где я?! Чей это голос?!

— Не вставай, не надо!

Звонкий девичий вскрик напугал мошкару.

— Тише, — попросила я невидимую крикунью.

Девушка Замолчала. Мошки успокоились и медленно потекли вдаль бесконечной разноцветной лентой. Это было похоже… Я постаралась вспомнить, что напоминала радужная, уходящая в темноту лента, но помнились только боль и отчаяние.

— Ты чего-нибудь хочешь? — прошептал над ухом тихий девичий голосок.

Я попробовала разглядеть невидимку. Не получилось Темнота прятала ее.

— Кто ты?

— Кристин, дочь Тойва.

Я помнила Хаки Волка, Бьерна, Олава, Тору, Хакона и многих других, но Тойва — нет.

— Где я?

— В Ламсале, усадьбе моего отца. Выходит, я не в царстве Морены, а на земле, в обычной урманской усадьбе. Но откуда эта темнота? Почему я ничего не вижу?!

— Что с моими глазами?

— Ничего… — Голос незнакомки задрожал. Она испугалась. Зря…

Я зашарила руками по мягкой постели и натолкнулась на ее пальцы.

— Не бойся, Кристин, — сказала я и через силу улыбнулась. — Не надо кричать или плакать. Вскоре я обрету иное зрение и иную жизнь.

— Я не понимаю…

Конечно, она не понимала. Она ничего не знала о нарушенном мной договоре и страшных угрозах Море-новых прислужниц. Мары исполнили обещанное. Они уже отобрали у меня глаза. Теперь, если я снова прозрею, мои глаза станут другими, мир облачится в серые одежды, а лица людей превратятся в белые пятна с черными дырами вместо ртов и глаз.

— Оставь меня. — Я отвернулась и положила голову на ладонь. Тепло собственной руки немного успокаивало.

— Ты должна выпить отвару, — робко прошептала девушка.

Нет. На этом свете я никому и ничего не должна. Мары победили, а я слишком устала бороться…

Заскрипела дверь. Холодный ветерок влетел в дом, любознательно заглянул во все закутки и скользнул к моей щеке.

— Как она? — спросил мужской голос.

— Она не видит, — ответил ему девичий, — и ничего не хочет есть. Только спит. Может, это правда?

— Что правда?

Девичий голос превратился в шепот:

— Что ее принесли к Олаву люди Хаки Волка и что она — бессмертная…

— Глупости! — отрезал мужчина. — Люди Волка не полезли бы в пасть злейшему врагу! Она смертная, такая же, как все остальные. Олав сам сказал, что это его названая сестра и родственница Торы из Римуля.

— Почему же он отвез ее к нам, а не в Римуль? Мужчина раздраженно засопел:

— Ты же знаешь, что там случилось! Знакомое название пробилось сквозь дремоту и заставило меня разлепить губы.

— Что с Торой? — тихо спросила я. Чье-то дыхание коснулось моего затылка.

— Она что-то сказала? — шепнула девушка.

— Не знаю… — ответил мужчина. Наверное, это был хозяин усадьбы — Тойв.

Я вздохнула. Вот меня уже и не слышат… Вскоре дом заполнился голосами, и про меня забыли. Пришедшие с полей люди болтали о своих делах, гремя ложками, хлебали что-то пахнущее рыбой и смеялись.

— Если б ты так же ворочал мозгами, как языком, Ормон, — раздавался какой-то сиплый голос, — то уже давно бы завел собственное хозяйство!

— Ты на себя погляди, — ответил обиженный, — женился бы, остепенился и перестал чушь молоть. А то пошел по кривой дорожке за бабьими юбками, как Хакон-ярл. Гляди, как бы тем же не кончить!

— Цыц, вы оба. Ярл умер, и не вам его судить! — прикрикнул уже знакомый голос Тойва, и задиры замолчали.

Под монотонное постукивание и чавканье я заснула. Во сне я снова стала маленькой и, разбрызгивая золотые капельки, бежала по мелководью мимо большого,выглядывающего из воды валуна. ,

— Стой! — гнался за мной веснушчатый и озорной преследователь, но я оглядывалась, швыряла в него полные пригоршни воды и бежала дальше.

— Стой, говорю! — Неловкие руки мальчишки обхватили мои плечи.

Я не удержалась и упала. Серый валун превратился в огромный пенный вал и покатился на меня.

— Помоги! — закричала я веснушчатому приятелю но он уже исчез, а вал налетел на меня, смял и поволок по бурной реке в огромную, черную пасть моря.

Волны швыряли меня на бревна-плавуны, били о встречные камни и давили на грудь. Один камень — большой, обросший пенной бородой — поджидал впереди, у самого моря.

— Мама! — закричала я, и тут чья-то тонкая рука схватила меня за волосы. Кашляя и задыхаясь, я взглянула на спасителя, и слова застряли в горле. В камышах стоял Баюн.

— Не уступай им, — свободной рукой отжимая вымокшую рубаху, сказал он. — Борись!

— Но с кем? — прошептала я. — И как?

— С ними, с ними. — Баюн указал на небо. Высоковысоко, возле облаков, кружились черные точки.

— С воронами? — удивилась я, но Баюн замотал головой так быстро, что капли с его волос разлетелись серебристым кругом.

— С ними!

Черные точки приблизились. Я разглядела страшные, острые, как абордажные крючья, когти и щелкающие клювы. В груди что-то сжалось и вывернулось наизнанку.

— Нет! Я не могу! Больше не могу! — прикрывая голову, завопила я.

— Можешь! Ты — валькирия, и ты можешь все! Почему голос Баюна так изменился? Я подняла глаза. .Хаки! Он стал еще красивее, чем раньше. Длинные белые волосы берсерка струились по ветру, а все тело окутывало странное серебряное сияние.

— Я не валькирия, — призналась я, но Хаки лишь улыбнулся.

524

— Ты — валькирия, поэтому я любил тебя, — сказал дц — И Олав Трюггвассон любил тебя. И Бьерн-кормщик. д Хакон-ярл просил твоей помощи. Хакон-ярл…

Его голос стал слабеть, изменяться, а золотое сияние скрыло его лицо…

На меня обрушился запах лука, пота и рыбы. Глаза открылись, но увидели лишь темноту. Я проснулась…

В полной тишине слышался певучий, лишь изредка прерываемый вздохами голос незнакомого скальда. Должно быть, он пришел, когда я спала. Певец рассказывал об участи ярла Хакона.

— Ярла долго искали. Везде. Но не нашли, — говорил он. — Олав сын Трюггви отправился в Римуль, но там многие люди видели, как Хакон убежал в лес. Тора поклялась в этом, и Олав покинул ее усадьбу. А на другой день к нему явился Карк — раб ярла Хакона. У него за плечами был большой мешок. «Что лежит в этом мешке?» — спросил сын Трюггви. «Я видел во сне, как ты надеваешь мне на шею дорогое золотое ожерелье», — ответил раб. Олав рассердился. «Я не люблю загадок!» — закричал он, и тогда Карк развернул свой мешок, и из него выкатилась голова ярла Хакона. «Я убил твоего врага и хочу награды», — сказал Карк. «Где он прятался?» — спросил Олав. «В Римуле, в свином хлеву, — ответил Карк. — Прикажи казнить Тору, которая осмелилась солгать тебе, и награди меня». Он трясся от жадности, но Олав долго смотрел на него и на голову ярла у его ног, а потом ответил: «Тора солгала, но не предала. Она будет жить, а ты умрешь». — «Но мой сон?! — закричал Карк. — Я никогда не ошибаюсь! Я видел ожерелье!» Олав засмеялся и позвал одного из своих людей. «Надень ему на шею самое красное из всех ожерелий, какие только есть на свете», — приказал он. Человек усмехнулся и отрубил Карку голову. Сон раба не солгал — сын Трюггви дал ему самое дорогое ожерелье — ведь оно стоило рабу жизни…

117

Гери — в скандинавской мифологии волк Одина. Этот волк лежит У его трона и стережет его покой.